– Ай… как голова болит!
Она попыталась встать, и ее лицо исказилось гримасой.
– Не могу.
– Полежи спокойно. Придешь в себя.
Сомневаясь, стоит ли мне доверять, она пристально на меня взглянула:
– Так ты врач? Как тебя зовут?
Я на секунду замер в нерешительности, потом услышал собственный голос:
– Аргус.
Она улыбнулась. Казалось, это имя расположило ее ко мне.
– Аргус, тот, кто ждет…
– Да, – подтвердил я. – В «Одиссее» пес Аргус ждал своего хозяина.
– А ты кого ждешь?
Я нахмурился. Меня осенило, что значит это имя, которое я выпалил не задумываясь, – мне казалось, оно случайное. Какой провал! Я-то мечтал удрать из мира людей, видел себя отважным и спокойным – но оставался все тем же. Как и пес Аргус, я просто ждал. Я ждал Нуру. Или ждал, пока освобожусь от воспоминаний о ней. Мое вековое предприятие по развеиванию Нуриных чар в дельфийском уединении оказалось просто переходным состоянием. Никаких обещаний новой эры, просто пауза. Не свобода, а ожидание в прихожей. Как часто я заблуждался!
Видя, что я погрузился в тяжкие размышления, незнакомка пробормотала:
– Прости мое любопытство. Меня зовут Дафна.
Я встряхнулся. Как ей шло имя нимфы! Она была наделена той же прелестью и изяществом. Чтобы не оставаться в долгу, я рискнул вспомнить мифологическую историю:
– А разве для Дафны не опасно забираться на гору Аполлона?
Согласно дельфийской легенде, убив огромного и ужасного змея Пифона, Аполлон насмеялся над Эротом, которому, с его детским телосложением, трудно натягивать тетиву своего лука. Горя желанием отомстить, Эрот вынул из колчана две стрелы: одна пробуждала любовь, другая – антипатию. В Аполлона он пустил стрелу с золотым наконечником, и Аполлон в тот же миг воспылал любовью к нимфе Дафне. Но нимфу злопамятный Эрот поразил стрелой со свинцовым наконечником, чтобы она осталась равнодушной. Аполлон, чье ясновидение на сей раз подкачало, выследил Дафну и бросился за ней. Она его отвергла. Он изумился. Несмотря на его пылкие заверения, она избегала его ухаживаний. Преследование продолжалось. Когда назойливый поклонник уже готов был ее схватить, бледная от изнеможения Дафна, в ужасе ощутив за спиной дыхание бога, возвела взор к небесам и взмолилась Зевсу, чтобы он ее спас. «Лиши меня красоты, этого рокового дара!» Едва она вымолвила эти слова, ее волосы позеленели, члены одеревенели и покрылись корой, руки вытянулись и обратились в ветви, ноги пустили корни: она превратилась в лавр. Аполлон, хоть и остался ни с чем, сохранил к Дафне глубокую привязанность и прошептал дереву: «Раз ты не хочешь быть моей супругой, будь моим деревом»[10].
Молодая женщина не растерялась:
– Свинцовой стрелой меня поразили при рождении. Теперь я не прочь изведать укол золотой стрелы.
Она явно кокетничала со мной, но ее лицо исказилось новым приступом боли, и Дафна съежилась. Хоть она и пришла в сознание, ее еще мучили последствия укуса; ее не оставляло беспокойство, тело еще не справилось с ядом, на руке пылали красные пятна, сердце то и дело начинало бешено колотиться, по нежной коже струились капли лихорадочного пота.
– Где ты живешь? – спросил я. – Я тебя провожу.
– Нигде. Эту ночь я провела под открытым небом.
– Тогда я провожу тебя на постоялый двор.
Я помог ей встать на ноги. Она уцепилась за мое плечо, но, пройдя несколько шагов, рухнула. Я еле успел поймать ее, чтобы она не ударилась головой о камни.
Что делать с женщиной, потерявшей сознание? На нас смотрели, паломники шептались.
Я с решительным выражением лица, будто ситуации такого рода мне привычны, подхватил ее на руки и зашагал по дороге к лавровой рощице, торопясь укрыться от любопытных глаз. Лучшего места для ее лечения, чем моя прохладная пещера, не придумаешь. И вот, нелюдимо прожив сотню лет, я нес в свое убежище прекрасную незнакомку, благоухавшую мятой и кардамоном. Когда меня мельком встревожили смутные опасения, я сам себе ответил: «Не преувеличивай: она подвергается большей опасности, чем ты». Жажда действия лишила меня осторожности.
Я нянчился с Дафной до позднего вечера. С каждым часом ей становилось лучше. В сумерках она очнулась, удобно села, прислонясь спиной к набитым травой подушкам, которые я для нее смастерил, и обеспокоенно взглянула на меня:
– Мне неловко, что тебе со мной столько хлопот.
Благовоспитанность и уместность замечания лишь добавили моей пациентке прелести.
– Не беспокойся. Лечить больного для врача не хлопоты.
Она кивнула.
– Откуда ты? – спросил я.
– Из Афин.
Я мгновенно проникся к ней завистью. Она уточнила:
– Я пришла посоветоваться с пифией.
– Стало быть, тебе это не удалось.
– Почему же? Сегодня рано утром я прошла в храм, третьей.
Она задумалась. Конечно, как и другие, она не сразу поняла слова оракула и не успела над ними поразмыслить.
– Ты довольна предсказанием Аполлона?
– Да, очень!
Похоже, ей хотелось что-то добавить, но она удержалась. Она мягко обхватила колени изящными руками и подтянула их к груди.
– Благодаря тебе я вернусь в Афины. Но лишь при условии, что меня будет сопровождать мой муж.
Я от удивления разинул рот:
– А где твой муж?
– Там.
– В Дельфах, среди паломников? Но почему он не пришел к тебе на помощь?
– Что ты об этом знаешь? – воскликнула она.
– Когда я к тебе подбежал, ты была одна! Никто тебе не помог.
Она улыбнулась сама себе, будто это меня не касалось. Я растерялся:
– Зачем ты говоришь, что твой муж был там, ведь его там не было? Хочешь его оправдать? По-моему, ты уж слишком его любишь.
– Возможно.
Она вскинула голову, взглянула мне прямо в глаза:
– Во всяком случае, я его уже люблю.
– Кого?
– Моего мужа.
– Кто он?
– Ты.
Я встал. Она тоже. Я отступил назад. Встав на цыпочки, она решительно приблизила губы к моим; движение было смелым, но ее лицо умоляюще спрашивало: «Ты хочешь?» Меня потряс этот контраст дерзости и робости. Ну как устоять перед такой изысканной красотой? Мои губы раскрылись и нежно приняли ее губы. По телу пробежала дрожь. Чувственные волны толкнули меня перехватить инициативу, мой язык медленно проник ей в рот, очень медленно, не утоляя, а разжигая желание. Ее нежное сопротивление побуждало меня проникнуть глубже, ее нёбо плавилось по мере того, как я продвигался вперед. Мы сладостно вздохнули.
Я прижал ее к себе. Наши тела так гармонично соединились, будто были одно другому предназначены. Закрыв глаза, мы на ощупь изучали друг друга. Мои пальцы касались ее бархатистой спины, гордого изгиба поясницы, округлых бедер, которые от моих прикосновений вздрагивали; ее пальцы долго, будто им это было в новинку, гладили волоски моего торса, потом познакомились с мускулатурой моего поджарого живота, потом спустились ниже. Какие тут могли быть рассуждения? Я возбужденно думал, что она хочет меня, я хочу ее, а значит, как двое взрослых людей, закаленных в сексуальных играх, мы сейчас доставим друг другу удовольствие.
Она тихо вскрикнула, когда мой член вошел в нее, и ее руки крепко меня стиснули. Она долго не выпускала меня, заставляя двигаться по чуть-чуть. Эта бойкая лакомка явно знала, как любовник может привести ее к оргазму. Не позволяя мне оторваться от нее, заставляя меня прицельно работать бедрами, навязывая ритм с прихотливыми ускорениями, она раскраснелась, задышала прерывисто, застонала… мой пассивный напор сделал свое дело; но вот ее настиг мощный оргазм, и она взвыла. Я до последнего себя сдерживал, но тут выпустил свой сок на волю.
Вскоре, после благодарных ласк и поцелуев, я отстранился. И с удивлением увидел, что соломенный тюфяк испачкан кровью: Дафна подарила мне свою девственность! Я был уверен, что имею дело с искушенной любовницей, мастерицей сексуальных игр, с женщиной, которая точно знает, как насладиться мужчиной, но я неверно истолковал ее пыл. То была отвага застенчивости, а не дерзость плутовства. Она покорила меня не профессионализмом в любовной науке, а искренностью и неискушенностью.
– Какой подарок ты мне сделала, Дафна! Неужели я первый?
Вместо ответа она мило фыркнула.
– Но почему я? – не унимался я.
– Потому что это ты.
Мы оба уставились на своды пещеры, рельеф которых смягчало кружево мха.
– Аполлон сказал устами пифии. Бог мне…
Она запнулась. Не в силах сдержать любопытства, я подбодрил ее:
– О чем ты его спросила?
– Моя старшая сестра вышла замуж. Пришла моя очередь. Пять лет назад… Хоть мне уже и минуло двадцать, получается так, что я нахожу сотню отговорок, чтобы отказать женихам.
– Ты ведешь себя как настоящая Дафна…
– Вот именно! – подхватила она. – Но меня беспокоят мои холодность и равнодушие. Вот я и спросила Аполлона, встречу ли наконец человека, который будет мне по сердцу.
– И что он тебе ответил?
– «Тебя уколет стрела, и она приведет тебя к нему». – Она пристально на меня взглянула. – Стрела – это жало скорпиона. Оно привело меня к тебе.
У нее не было и тени сомнения. Она отвергла бы другие толкования.
Дафна нахмурилась, в ее глазах мелькнула тревога.
– А ты? Что тебе предсказал оракул?
Я не мог себе позволить такой же искренности.
На секунду замявшись, я объявил:
– Что я отправлюсь в Афины!
Она так и подскочила от радости:
– Ну вот, все сошлось: мы любовники Аполлона. Он пожелал нашей встречи и нашего союза. Когда отправимся?
– Хоть завтра.
Когда жизнь круто меняется, удивительна не новизна, а простота, с которой мы ее принимаем. Идти вместе с Дафной к Афинам казалось мне естественным, я шел дорогой своей судьбы.
И физическая сторона наших отношений, и духовная отличались непринужденностью. Мы уступили внезапному наплыву чувства, тотчас переспали, и это освободило нас от долгих подступов к любви. Мы не размышляли, не задавались вопросом, нравимся мы друг другу, займемся ли любовью – ни колебаний, ни заминки в приручении партнера. Все решилось стремительно и с полнейшей ясностью. Эрот, несомненно посетивший этим утром гору Парнас, вынул из колчана две стрелы с золотыми наконечниками и своей целью выбрал нас.