Зампредседателя парткома, сытая, довольная, цинично напомнила:
– Светлана, не забудь ежемесячно, пока ты не работаешь, платить партийный взнос – 20 копеек.
Развернувшись, я сказала ей:
– Вы лучше бы поинтересовались, на что я буду сейчас кормить своего ребенка, на какие деньги буду жить – или партии неинтересны судьбы людей, которых сегодня выкидывают на улицу?
Меня стали стыдить и объяснять, что это не по-партийному, что я должна правильно понимать ситуацию. Не секрет, что в то время партийные, профсоюзные и комсомольские руководители жили на широкую ногу. В момент заварухи, которая происходила в те годы в нашей стране, они перекачивали деньги членских взносов с общественных счетов и позже создали свои корпорации, финансовые компании, банки и многое другое. Мы ничего не могли изменить, не могли защитить себя и своих близких от унизительного существования. Позже, когда я уже не работала на фабрике и жила в нищете и безденежье, мне позвонила помощник секретаря парткома и попросила срочно прийти. Я, конечно, пришла, в надежде, что мне хотят предложить работу, но, зайдя в кабинет, я выслушала море нареканий по поводу неуплаты членских взносов и непосещения собраний. То бездушие, с которым со мной разговаривали все, кто сидел в парткоме, стало последней каплей, переполнившей мое терпение. Достав партийный билет, я бросила его на стол перед секретарем парткома со словами:
– Я столько лет верила в идеи партии, столько лет была честна и ответственна за все то, что мне поручали. Жаль, что все это было моей большой иллюзией! В нашей партии, кроме лозунгов и призывов, черствости и лжи, нет ничего! Не хочу иметь ничего общего с вами лично и с вашей организацией! Бог вам всем судья! – Развернулась и вышла из кабинета.
Заместитель секретаря парткома кричала мне вслед:
– Кайдаш, немедленно вернись, ты за все ответишь на парткоме!
Через год партийные и комсомольские комитеты были ликвидированы.
Третье декабря 1990 года, последний день на обувной фабрике, я до сих пор помню до самых мелочей. На улице мороз минус двадцать пять, захожу в отдел кадров получить свои документы и окончательный расчет. В то время у меня была небольшая задолженность в популярной тогда кассе взаимопомощи – висели долги за поездку с сыном в Минск на обследование. Я просила бухгалтерию выплатить мне полностью заработанные за месяц деньги – меньше ста рублей. Для меня это была большая сумма. Я просила не удерживать с меня долг и обещала, что в самое ближайшее время эти деньги верну. Сейчас эти несчастные сто рублей мне нужны были как воздух, ведь поддержки ни от кого ждать не приходилось.
Оформив все документы, я получила на руки трудовую книжку, исписанную на последней странице благодарностями и информацией о том, сколько почетных грамот, подарков мне было вручено, а также мизерных премий. Подойдя к кассе, с ужасом увидела в ведомости напротив своей фамилии полный расчет за семнадцать лет работы на обувной фабрике – мне выдали на руки всего три рубля!
На улице была сильная вьюга, мороз. Положив эти три рубля в вязаную рукавичку, я шла по улице в сторону остановки трамвая. Пронзительный ветер продувал насквозь. Снег лепил лицо, слезы замерзали на щеках, на улице кружил колючий снежный буран, людей было очень мало. Сжавшись от страха перед неопределенным будущим, я ощущала, что иду на эшафот. С сегодняшнего дня у меня нет ни работы, ни денег. У меня нет ни-че-го! Вновь со мной только моя душевная боль. Жизнь опять теряла смысл. В одно мгновение ты можешь стать никому не нужной, и никому нет дела до твоего образования, стажа и опыта – ты просто ноль. Я еще не была готова к принятию всего, что происходило в моей судьбе.
Идя по этой дороге, прикрываясь от леденящего сильного ветра, я шептала замершими губами:
– Господи, почему Ты опять от меня отвернулся, как мне жить, как мне поднимать моего мальчика?
Понимая, что денег хватит только на несколько дней, я решила поехать к отцу и поделиться с ним своей бедой. Папа и мачеха по тем временам были очень обеспеченные люди: у них была большая квартира в центре города, приличная мебель и хороший достаток. Они вели подсобное хозяйство на своем дачном участке.
Папа выслушал меня, повздыхал, открыл кошелек, достал три рубля и сказал:
– Через месяц вернешь!
Конечно, это была политика не папы, а его жены. Отец не позволял себе жалости по отношению ко мне, тогда это очень обижало. Через несколько лет я оценила, что именно его жесткое отношение не позволяло расслабиться, учило мужественно бороться за свое существование. Но в то время меня охватила обида на отца, на бывшего мужа, на обувную фабрику, на подруг. Единственный человек, кто хоть как-то старался мне помочь, поддержать словом и делом, была моя свекровь – Зоя Викторовна. Только она находила слова, которые вселяли в меня веру. Только она делилась со мной продуктами, хотя сама получала скромную зарплату медработника. Только она отдавала мне свои вещи, подгоняя их под мою фигуру, и немного поддерживала деньгами.
Мобилизовав все силы, я стала в прямом смысле слова бороться за свое существование на этой земле. Очень часто в то время я вспоминала слова моей бабушки Моти:
– Господь тебя любит, Он тебе поможет!
Безработная… Новый перекресток судьбы
Итак, я пополнила ряды безработных. Простаивала многочасовые очереди в бюро по трудоустройству. Единственное предложение – стать санитаркой в тубдиспансере с копеечной зарплатой. С большим трудом я уговорила домоуправа нашего района взять меня на работу уборщицей подъезда. Необходимо было каждый день с шести утра подметать подъезд, мыть стены и полы. Я вставала рано утром, брала ведро, тряпки, порошок и, начиная с девятого, верхнего, этажа, выгребала всю подъездную грязь вместе с окурками, плевками и мусором. Кто-то жалел меня, кто-то сочувствовал, а кто-то просто радовался, что я хожу каждый день с метлой и ведром. Это был тяжелый физический труд – и мой единственный шанс зарабатывать деньги, чтобы как-нибудь продержаться в то трудное время. Впрочем, денег едва хватало только на еду – получала я за этот труд всего двадцать пять рублей. В бюро по трудоустройству каждую неделю, когда я приходила к инспектору, мне говорили одно и то же: ждите, пока ничего подходящего нет. Таких, как вы, много, ждите!
Чуть позже одна из моих подруг сообщила мне, что страховая фирма «Визит» набирает агентов по страхованию. Конечно, я первая помчалась на встречу с руководителями этой фирмы. Встреча проходила в полуподвале жилищного кооператива. Жаждущих найти себе работу было человек двадцать. Два молодых человека, более-менее стильно одетых, но с явно выраженным похмельным синдромом на лице, рассказали нам о работе страхового агента. Она заключалась в следующем: нужно посещать государственные, а также частные предприятия (это была первая волна кооперативов) и предлагать им страховаться на случай ликвидации и форс-мажорных обстоятельств. Зарплата начислялась только в том случае, если был заключен страховой договор, с которого нам обещали начислить причитающийся мизерный процент. Я схватилась за эту возможность, как утопающий за соломинку, получив на руки все соответствующие документы договора страхования. С утра до позднего вечера я ходила по морозу, разыскивала кооперативы, которые находились в то время на окраине города. Уговаривала руководителей застраховаться. Промерзшая, уставшая и изнеможенная, я возвращалась домой – желающих застраховаться практически не было. Утром и вечером мыла подъезды, а весь следующий день снова искала кооперативы. Проработав на этом поприще два месяца, я не получила ни одного рубля.
Один из руководителей этой страховой фирмы, Владимир Прохоров, периодически встречался со мной, общался по телефону и всячески поддерживал. Я прекрасно понимала, что его интерес ко мне был не только как к страховому агенту. Но тогда я мечтала лишь об одном – выжить, выжить любыми путями, заработать хоть какие-то деньги, это было главным. Нужно прокормить сына. Очень редко я получала заказы на проведение свадеб, и радовалась этому как ребенок.
На одном из свадебных торжеств одна из гостей, разговорившись со мной и узнав, что я безработная и свадьбы и мытье подъездов – мой единственный доход, пригласила меня работать в свой банк. Фортуна мне улыбнулась – я поступила работать в банк, в кассу по пересчету денег! Рабочий день в банке был ненормированный, но зарплата была стабильная. Неделя – работа в банке, а по выходным – проведение свадеб.
День за днем я познавала секреты банковской службы. Работала кассиром-контролером в кассе пересчета. Это место, куда инкассаторы привозят выручку из всех магазинов и почтовых отделений. Кассиры иногда до поздней ночи пересчитывали огромные суммы денег. Это были времена павловской денежной реформы, во все банки рекой сливались сбережения, которые люди хранили десятилетиями в матрацах, кладовках, чулках. Нередко пачки денег были покрыты плесенью, многие купюры разъедены временем, пахли нафталином. Деньги обесценивались. Народ терял свои сбережения, это было настоящее людское горе. Банк работал без выходных, но мое материальное положение улучшалось с каждым днем.
По всей стране все больше и больше набирали обороты частные фирмы, кооперативы. Россия выходила из шокового состояния. Новое общество, о котором день и ночь кричали по радио, та дорога, по которой нам всем предстояло идти, перестраиваясь на ходу, переосмысливая происходящее, – все было неопределенным.
Однажды в гостях у своей подруги детства Раи Газизовой я поделилась своей идеей. А что, если попробовать поработать в выходные дни на центральном стадионе, открыть свой буфет, организовать продажу бутербродов, горячего чая и кофе? В 1991 году буфеты были закрыты, и люди, приходящие на матчи, не знали, чем заняться во время перерыва. Мы договорились с директором Центрального стадиона металлургов. И вот в один из выходных дней втроем осуществили в буфете свою первую продажу. Нарезали хлеб, заранее заготовили фарш, запекли с сыром в духовке. Тяжелый противень с горячими бутербродами поднимали по лестнице на третий этаж. Наши бутерброды, чай и кофе мгновенно, в считаные минуты, распрода