Сейчас церковь восстановлена. Возобновлена и скитская жизнь.
Хотя одна квартира в «архиерейском» корпусе не расселена до сих пор. Там живет девяностолетний дедушка Андрей Афанасьевич. Бывший коммунист…
Однако с монахами он уживается, а монахи уживаются с ним.
– Свой огород Андрей Афанасьевич так возделывает, что и монахам поучиться можно… – говорит о соседе отец Антипа. Подумав, добавляет. – Одинокий он. Тоже, как монах, только без креста…
Андрей Афанасьевич как бы соединяет в себе новую – советскую! – историю скита с историей новейшей, повествующей уже о возрождении монастыря… И если подумать, то фигура его весьма символична. Сколько таких «монахов без креста» перебирается из советского времени в наши дни…
И одна надежда, что крест, на котором высечены слова: «Крест водрузися на земли и коснуся небеси не яко древу досягшу высоту»… – достанет и на этих Андреев Афанасьевичей.
Экскурсовод
В пассажирском салоне на паломническом корабле «Игумен Дамаскин» висела клетка. В клетке сидел попугай. Едва только мы вошли в салон, как попугай затрещал, захрипел, запоскрипывал, как плохой динамик у экскурсовода.
– Так он динамик и передразнивает…
– Динамик?!
– Ага… Он привык, что только туристы в салон заходят, и экскурсовод сразу динамик включает, начинает рассказывать…
– А чего же он хрипит только?
– Этому только и научился пока…
Поэт
– Я стихотворение придумал… – сказал мой приятель.
– Прочитай…
– Как солнечно было, когда приезжали сюда… – прочитал он. – Как пасмурно нынче, когда уезжаем…
И замолчал.
– А дальше? – спросил я.
– А что дальше писать, если все уже сказано тут…
Он махнул рукой и ушел с палубы.
Молитва и ничего более
Сидели с отцом Савватием, он сердито говорил, дескать, замолился народ, чудеса всюду мерещатся…
Потом разговор перешел на монастырь, отец Савватий рассказал о вертолетчике, который попал в тяжелейшую аварию, никаких надежд спасти не было, но – слава Богу! – молились, и все обошлось, снова летать будет…
– Ну вот, а вы, батюшка, на чудеса ругались… – сказал я. – А это разве не чудо?
– Какое это чудо… – сказал отец Савватий. – Это молитва и ничего больше…
Возвращение
Вот и снова поднимаемся на борт монастырского судна. Только теперь это уже не «Игумен Дамаскин», а буксирчик «Святитель Николай».
Отходим от берега.
Высоко вверху проплывает монастырь с тонущим в голубой высоте куполом собора. Сам собор оброс темными строительными лесами…
И снова открываю я машинописную книгу святителя Игнатия (Брянчанинова), и снова – точь-в-точь! – как в книге: «раздался величественный звон колоколов монастырских и вторили ему с разных сторон ущелья каменных гор многоголосым эхом». И уже не понять, то ли книга святителя вбирает в себя окружающий мир, то ли все звуки с легким дыханием ветерка – из этой книги…
«Скоро мы достигли противоположного берега, оттуда я оглянулся на Валаам, он представился мне, на своих обширных бесконечных водах, как бы планета на лазуревом небе…»
Этими словами кончается книга святителя.
Не скрою, когда мы подходили к приозерским шхерам, я тоже оглянулся, желая увидеть Валаам, как «планету на лазуревом небе», но – увы! – ничего похожего не разглядел. Не различить было с моим зрением никаких островов позади…
Впрочем, что же грешить на зрение?
Может, только святительскими очами, которыми епископ Игнатий разглядел в монахе-отшельнике будущего великого игумена, и можно увидеть Валаам так…
Целой планетой на лазуревом небе Божией любви?
2000 год
Валаам-Санкт-Петербург
Валаамский архив[12]
Замечательная жизнь настоятеля первоклассного Спасо-Преображенского Валаамского монастыря о. игумена Дамаскина[13]
Описание Божиих благодеяний и Святых Его угодников, видимых и невидимых, бывших на мне многогрешном.
I. Аз окаянный и многогрешный Дамиан[14] помню, что когда еще был весьма мал, то очень дик был, так что и людей боялся, а когда стал приходить в возраст, то родители стали мне говорить о женитьбе, да и сам приходить стал в силу, о, горе мне грешному Дамиану. Тогда человеколюбивый Господь Своим Милосердием вдохнув в сердце мое благодать Свою чрез некиих людей, а наипаче чрез Артемия[15], который много у нас разговаривал от божественного писания. И манием Вседержителя, стал я немного в себе размышлять: Прослышал, что некии идут в Киев, тогда осмелился и я у своих родителей также проситься в Киев и много стужив им, да к тому же еще была и нога весьма повреждена. Но однако благоволили мне идти[16] в 1816 г., как я вышел из дому, то почувствовал облегчение ноги, а в Киеве у угодников Божиих получил совершенное исцеление и возвратился домой здоров. В 1817 г., освободили меня идти к Соловецким Чудотворцам и пошел я один с Господом и Он сподобил меня побывать. Возвращаясь обратно, весьма пожелал я побывать на Валааме[17]. Пришли в Ондрусовскую пустынь и тут четыре ночи ночевали, приехали богомольцы из Ладоги и Сяйских рядков и мы с ними отправились на Валаам и тут ночь или две ночевали, и весьма мне понравилось так что там и навсегда желал бы быть. Так же и в Коневец заезжали побывать, потом уже прихожу к празднику Тихвинския Божией Матери, что в г. Тихвине, тут попраздновал и возвратился домой.
В 1819 г. отправился пожить по паспорту в Валаамский Монастырь и заходил в Новгород тут Господь сподобил походить по монастырям. На Коневец пришол за три недели до праздника угодника Божия Арсения Коневскаго Чудотворца и живя там очищали пожни, рыли ямы и в них закопывали камни, при Строителе Иларионе, который сам тут был в белом балахоне подпоясан тонким ремнем: а оттуда отправился на Валаам, на монастырской сойме и приехали за 16 дней праздника Апостолов Петра и Павла при Настоятеле о. Игумене Иннокентие. Потом я побыват в Скит Всех Святых, дорогой мне встретился монах Феодорит и спрашивает, что брат не хочешь остаться в монастыре? Желаю батюшка да не знаю где Бог благословит, отвечал я ему, он сказал оставайся брат у нас три рода жизни: я спросил, как же это три рода? А вот, сначала надо в Монастыре потрудиться, потом в Скиту, а после в пустыне, оставайся брат вот тебе мои четки, твори молитву так: 10 раз Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя грешнаго и 1 раз Богородице Дево радуйся до конца. Здесь прежде старцы всегда ходили с четками, какой прекрасный пример, с этого дух мой сильно возгорелся и я тут же решился на Валааме на всегда остаться и сказал, с кем бы мне поговорить на пользу, он указал мне идти к о. Евфимию, а я не могу говорить, этого монаха отцы прозвали духовная уда. Прихожу я к о. Евфимию, он встретил меня земным поклоном, это меня так поразило, что я от его смирения растерялся, только м мог сказать желаю спастись научите, он поговорил на пользу и благословил остаться, послал меня к о. Игумену проситься. Отец Игумен меня принял. Проходил послушания разныя, шил сапоги, рукавицы чинил и так продолжал время до Рождества Христова, а после Рождества Христова отправился домой за увольнением и прожил там до весны, а весной поехал до Петербурга на барках и остановился на монастырском подворье, с подворья поехал на Валаам с Казначеем о. Арсением на почтовых лошадях с царскими ризами и были встречены в Монастыре с трезвоном. Послушания продолжал разныя: сапоги шил, рукавицы чинил, квашню месил в хлебной, нищих кормил и сидел в мазильне.
1821 г. месяца Апреля поступил на послушание на конюшню и начал ходить к старцу о. Евфимию, потом поступил в рабочие нарядчики и жил во втором этаже, по ночам в 12 часов приходил старец о. Евфимий под окошко и стучал в него выдвижною палкою, которою для сего носил с собою и до тех пор не отходил от окна, пока не дашь ему ответ стуком в раму. Каждую ночь до будильщика, оне всегда правили правило не зажигая огня. Настоятель на него в полне располагался, у него для объездов островов была готова лодка, а на конюшне верховая лошадь и работник, котораго звали француз. Не редко он открывал слабости, ввоз табаку и вина, за что его и не любили самочинники, в особенности Иеромонах Иларий и подобныя ему, замечательно, что этот Иеромонах никогда ни читал по покойникам и чтоже, по нем не читали и не поминали до 6 недель, ибо не знали как его поминать, он утонул в монастырских заливах и не могли его отыскать; уже спустя 6 недель как он всплыл, его не вносили в монастырь, а отпевали у часовни Благовещения и был разложен. Верно слово Божие, внюже меру мерити возмерится и вам.
В кельях у них ничего не было и не запирали их, только было: образ, книга, стол, две скамейки а трех ножках, которые сами сделали и две доски, которые днем стояли в углу кельи, а на ночь их клали на скамейки и это составляло монашескую кровать, мочальная подушка и войлок вот и все, а одевались кавтаном, шуб в то время не было ни у кого, только о. Дамаскин когда поступил в нарядчики ему дали старую коротенькую шубу для объезда островов и то это в виде исключения. Был у него чулан, в котором мазали сбрую, там он исправлял правило, клал поклоны и читал Акафист Божией Матери и была у него икона Смоленския Божия Матери, от которой ему было чудесное явление. В 1867 г. будучи Настоятелем, он и построил в память этого явления часовню Смоленския Божия Матери на острове Бобыльке и говорил, что при перестройке Большого Скита, мы думали его перенести на этот остров, потому что здесь место очень хорошее и поближе к воде.
1823 г. На Рождество Христово постригли о. Дамаскина в рясу и камилавку, того же года положил начало испытание совести на всяк день. Рассказывал Батюшка, что бывало праздником перед вечерней мы собирались к старцу о. Евфимию, помолимся Богу и сядем на пол, он читает нам на пользу, или из нас кого заставит почитать: а сам слушает, потом обще поговорит на пользу: после мы все выдем на коридор и он начнет нас принимать по одному для откровения совести. О, как было легко нам тогда, будучи готовы хоть умереть. 1824 г. на Покров Пресвятыя Богородицы начал читать в церкви пролог, а 27 Октября стал читать в трапезе. 1825 г. подписался в монашество и того же года 12 Декабря в Субботу на память пр. о. на