Свет Валаама
Вступление
«Ветер был очень свежий; быстро неслись под небом белые облака отдельными группами, как стада птиц, совершающих свое переселение осенью и весною… – писал святитель Игнатий (Брянчанинов), вспоминая свою поездку на Валаам. – Величественна буря на открытом озере, и у берегов она имеет свою красу. Там свирепые волны – в вечном споре с ветрами, гневаются, грозно беседуют между собою; а здесь они – в ярости на землю, с замыслом дерзновенным.
«Смотрите, как лезет волна на берег», – говорил сопровождавший меня коневский старец. Точно, волна «лезет» на берег. Это прямое выражение ее действия. И лезет она с упорством не только на берег отлогий, на огромную скалу гранитную, стоящую отвесно над бездною, от начала времен мира смотрящую спокойно на свирепые бури как на детские игры. На сажень, на две сажени, подымается волна по скале, и в изнеможении падает к ее подножию в мелких брызгах, как разбитый хрусталь; потом снова начинает свою постоянно упорную, постоянно безуспешную попытку.
Несколько лет тому назад я видел бурю на Ладожском озере при пасмурной погоде. Тогда картина теряет много живописности. Воды окрашены серым цветом; пена не серебриста; мутна и желтовата; мгла суживает рамы зрелища; нет ни того движения, ни того разнообразия, – словом, нет той жизни. Нужны лучи солнца для оконченности этой серьезной, полной вдохновения картины. И самое солнце как прекрасно, когда глядит с чистого, недосягаемого неба на бурю земную!..
Остров Валаам, бесспорно, живописнейшее место старой Финляндии. Он находится на северной оконечности Ладожского озера. Подъезжаете к нему – вас встречает совершенно новая природа, какой не случалось видеть путешествовавшему лишь по России: природа дикая, угрюмая, привлекающая взоры самою дикостью своею, из которой проглядывают вдохновенные, строгие красоты. Вы видите отвесные, высокие, нагие скалы, гордо выходящие из бездны: они стоят, как исполины, на передовой страже. Вы видите крутизны, покрытые лесом, дружелюбно склоняющиеся к озеру. Тут какой-нибудь пустынник вышел с водоносом в руке почерпнуть воды и, поставив на землю водонос, загляделся на обширное озеро, прислушивается к говору волн, питает душу духовным созерцанием. Вы видите огражденные отовсюду гранитными, самородными стенами заливы, в которых спокойно дремлют чистые, как зеркало, воды, в то время как в озере бушует страшная буря; здесь спрятался галиот или сойма от крушения, или сойма ждет в затишье попутного ветру, а хозяин судна уже с равнодушным любопытством смотрит на яростные, ревущие волны озера, недавно хотевшие разрушить его судно, в которое он вложил все достояние, всю судьбу свою и своего семейства. Вы плывете по излучистым проливам, где часто две противоположные стены сходятся так близко, что оставляют лишь тесный проход для одного галиота. Вы опускаете лот, измеряете глубину в этой узине; глубина тут – многие сажени. Вы входите с северной стороны в губу, далеко вдавшуюся во внутренность острова; плывете по этой губе: с правой стороны дремучий лес на каменных, громадных уступах, выходящих отвесно и навесно из темных вод. Этот лес и эти камни отражаются густою тенью в водах губы, отчего тут воды особенно мрачны и ландшафт принимает самый грозный вид. Губа постепенно расширяется и наконец образует овал значительного размера. Вы отторгаете взоры от этой картины необыкновенной, наводящей на душу невольный ужас, но ужас приятный, с которым не хочется расстаться; обращаетесь к противоположной стороне: перед вами обширный монастырь на высокой, длинной, гранитной скале, как легкое бремя на плечах гиганта. Скала прежде покрывалась беловатым мхом. Монахи счистили мох; теперь гранит свободен от седин, висевших на смуглом челе его; он величествен и грозен в обновленной юности и наготе своей…»
В разные века и в разную погоду прибывали на Валаам паломники и каждого из них – «На гранитную стену бежит “Александр”, вот, ударит!» – поражала суровая мощь вздыбленных из озерной воды скалистых островов, несокрушимость этой духовной цитадели…
Каждый паломник, подобно святителю Игнатию (Брянчанинову) или писателю Ивану Шмелеву, сказавшему: «Нет…Валаам освободил ему живую душу, а не поработил… Теперь я знаю высокое искусство в вечном…» – находил здесь ответ на тот главный вопрос, который стоял перед ним…
Часть первая
Воистину, из шума сосен, из плеска бьющихся о береговые скалы волн, из тихого шепота молитв, как будто из шороха архивных документов рождаются Валаамские сказания…
Глава первая
В пользу древности Валаамского монастыря свидетельствует тот факт, что задолго до 989 года пришел в Валаамский монастырь отрок, которому предстояло, приняв в монашестве имя Авраамия, просиять во времена Крещения Руси.
«Ища же себе места уединенного, – ясно и определенно свидетельствует Житие преподобного Авраамия, – отъиде по реце Волхов и дошед Ладожского озера, где услыша о обители Живоначальныя Троице Валаамской, достиже оной, и пришед к игумену Феогносту плачася зело и моли о принятии его в монастырь, сказывая о себе все потребну, и что еще не крещен бысть. Игумен же виде его благоразумна отрока, прият в монастырь и крести его и нарече имя ему Авраамий. Он же поживе с братиею и виде их трудолюбную о Бозе жизнь, и умоли игумена постричь его в иноки. И пострижен бысть с наречением имени Авраамий».
Когда равноапостольный князь Владимир начал крестить Русскую землю, преподобный Авраамий уединился на озере Неро в Ростовской земле, и здесь евангелист Иоанн Богослов вручил ему жезл, которым и предстояло Авраамию сокрушить особо почитаемое идолище – Велеса.
По благословению епископа Федора, присланного равноапостольным Владимиром вместе с князем Борисом (Борис и Глеб – святые страстотерпцы), Авраамий основал на месте чудесного явления церковь Иоанна Богослова, а на месте сокрушенного идола – монастырь, получивший название Авраамиевского Богоявленского…
Как мы уже говорили, историки, пытающиеся «омолодить» Валаамский монастырь, ставили под сомнение и древность Жития преподобного Авраамия, ссылаясь на то, что не сохранилось ранних редакций, но находка, сделанная в конце девятнадцатого века, подтверждает, что уже в десятом веке на Валааме была вожжена лампада иноческого жития.
Воистину, как к язычникам Ростовской земли, преподобный Авраамий Ростовский приходит и к современным историкам, чтобы жезлом, который вручил ему евангелист Иоанн Богослов, разрушать капища их построений и свидетельствовать, что Валаамский монастырь существовал еще задолго до крещения Руси и, значит, является самым древним русским монастырем, а сам преподобный Авраамий Ростовский – первым валаамским святым, слава которого просияла по всей Руси…
Косвенно подтверждает факт существования Валаамской обители еще во времена языческой Руси и то, что уже в начале двенадцатого века были обретены мощи основателей монастыря Сергия и Германа. Древние новгородские летописи сообщают об обретении мощей преподобных Сергия и Германа и перенесении их в Новгород во время шведского нашествия 1163–1164 годов…[7]
Некоторые исследователи считают, что Сергий был учеником апостола Андрея Первозванного, а Герман – учеником Сергия; другие считают преподобных греками, прибывшими на русскую землю в свите равноапостольной княгини Ольги, иные уточняют, что греческие священноиноки Сергий и Герман прибыли в свите первого новгородского епископа Иоакима, но многие историки переносят их земные жизни в тринадцатый, а кое-кто и в пятнадцатый век…
Увы… Чрезвычайно затрудняет изучение истории монастыря отсутствие надежных источников, и этому обстоятельству, вероятно, и обязаны мы тем, что серьезные историки избегают валаамской проблематики…
И возникает вопрос о причине исчезновения или изъятия из научного оборота этих источников.
Более того…
Ответ на этот вопрос позволяет, если не компенсировать в некоторой степени утрату источников, то хотя бы предположить, какие сведения могли содержаться в них.
И это – принципиально важно…
Русские летописи свидетельствуют о том, что в X–XIII веках борьба России и Швеции за духовное и политическое влияние в Карелии становится особенно острой.
В 1156–1157 годах шведскому королю Эрику IX Эдвардзону удается покорить юго-западную часть Финляндии. И хотя Ореховский договор закрепил восточную часть Карелии с Кегсгольмом за Русью, шведские набеги продолжались и споры о принадлежности этих земель не прекратились.
Известно, что многие, связанные с валаамскими древностями, документы были вывезены в начале XVII века в Швецию (так называемый «делагардиевский сундук с Новгородскими актами») и до сих пор находятся в шведских архивах…
Но, с другой стороны, положа руку на сердце, можем ли мы твердо утверждать, где – в огне вражеских нашествий или в печи новгородских владык – больше исчезло древних валаамских рукописей?
Предположение это выглядит несколько диковатым, но если разобраться, то окажется, что оно не лишено основания…
Во-первых, древнему Новгороду зазорно было осознавать, что «Путята крестил Новгород огнем, а Добрыня – мечом», когда рядом уже целые столетия сиял светильник Валаама.
Во-вторых, – и это обстоятельство следовало бы поставить на первое место! – принятое еще до крещения всей Руси православие как бы отделяло Валаам от Руси, еще раз подчеркивало независимость территории островов от Новгорода…
Поэтому в Новгороде неоднократно («Сказание о Валаамском монастыре» – одна из них!) предпринимались попытки «омолодить» валаамское православие, идентифицируя запись в Новгородской Кормчей книге: «В лето 6837 (1239) нача жити на острове на Валаамском озере Ладожском старец Сергий», с указанием даты основания монастыря.
Эта запись в Новгородской Кормчей книге, как мы говорили, противоречит свидетельству сохранившейся Софийской летописи, по которому еще в 1163 году были обретены мощи преподобных Сергия и Германа.
Но сколько других свидетельств, опровергающих пусть и не саму запись в Кормчей книге, но выводы, которые делаются из нее, было уничтожено?[8]
Разумеется, пока спор шел в рамках православной традиции, никто не покушался на преподобного Авраамия, стоящего с посохом, дарованным ему евангелистом Иоанном Богословом, на защите древности валаамского православия…
Тогда существовало как бы две истории…
Политически выверенная история Валаама, необходимая для доказательства, что Валаам исконно новгородская, а значит, и русская земля; и церковная история, которая, не опровергая историю политическую, вела отсчет истории Валаама с времен Андрея Первозванного…
Как это ни удивительно, но истории эти вполне могли существовать параллельно. Многие факты политической истории – и это как раз и доказывает искусственность ее – подходят для любой истории…
Ведь, если разобраться, даже запись о позднейшем основании монастыря на Валааме ничему не противоречит. Преподобные Сергий и Герман основали (смотри житие Авраамия Ростовского) монастырь во имя Живоначальныя Троицы… Валаамский Спасо-Преображенский монастырь мог быть основан и позднее, и его основание не перечеркивает предыдущей монастырской истории Валаама…
Но такое параллельное существование двух историй было возможно только во времена Святой Руси, когда высоко было уважение к церковному преданию вообще… В послепетровские времена, когда Валаам окончательно закрепился за Российской империей, закрепили и «младшесть» Валаамского монастыря уже на уровне официальной историографии. И хотя преподобный Авраамий Ростовский с жезлом, полученным от евангелиста Иоанна Богослова, продолжал опровергать эту ложь, на это уже не обращали внимания. В послепетровской Руси и сам Авраамий стал преданием…
Глава вторая
Мы останавливаемся на спорах о древности Валаамского монастыря потому, что и сейчас они не утратили своей духовной остроты. Вглядываясь в историю Валаама, ясно видишь, что строительство православного государства и распространение православия отнюдь не тождественные друг другу процессы…
Валаамское православие, не ощущая себя официальной идеологией, не нуждалось в «мече и огне» для укрепления и распространения, оно распространялось как бы само по себе, не покоряя, а вовлекая в себя племена и народы, соединяя их в единой православной общности, которая и стала основанием Святой Руси…
И не потому ли так схожи с лучами света дела и свершения валаамских подвижников?
В двенадцатом веке уходит из Валаамского монастыря преподобный Корнилий, чтобы основать первый на Онежском озере, Палеостровский, монастырь…
В четырнадцатом веке уйдет с Валаама на другой ладожский остров, Коневец, преподобный Арсений…
Здесь, у подножия Святой горы, где многие годы спустя явится Божия Матерь, в те давние времена находился почитаемый местными язычниками идол – конь-камень. Поселившись на острове, преподобный Арсений с молитвой окропил камень святою водой, и черная стая воронов, вырвавшись из камня, улетела на Выборгский берег в глубокую лахту, которую и доселе называют Чертовой…
А в 1429 году покинули Валаам преподобный Савватий, а следом за ним и преподобный Герман – будущие устроители Соловецкой обители…
Три острова – на Ладоге, на Онеге, на Белом море… Три монастыря, вставших на самом краю Православной Руси… И утверждала этот рубеж не княжеская власть, не воинская сила, а одинокие, ищущие молитвенного уединения иноки, вооруженные, как и апостол Андрей Первозванный, лишь Крестом да Евангелием.
Никак не связано с Валаамом – светильником христианской веры – появление в 1383 году в небе над Ладогой чудотворной Тихвинской иконы Божией Матери, и все же связь эта очевидна.
У иконы, которую увидели в тот день ладожские рыбаки, долгая история. Ее написал, как утверждает предание, евангелист Лука еще при земной жизни Пресвятой Богородицы. Долгое время икона находилась в Антиохии, затем попала в Иерусалим, позже ее перевезли в Константинополь.
В восьмом веке, спасая образ от иконоборцев, его замуровали вместе с горящей лампадой в стене Пантократорской обители. Через шестьдесят лет, когда извлекли икону из тайника, увидели, что огонек в лампаде по-прежнему горит. Словно и не было шестидесяти лет борьбы с еретиками.
За семьдесят лет до падения Константинополя икона исчезла из Византии, и в том же году ее, «плывущую по воздусем», как бы поддерживаемую лучами валаамского света, увидели над Ладогой. Сопровождаемая толпами богомольцев, икона проследовала до берега Тихвинки и опустилась на землю.
Эта Тихвинская икона Божией Матери, помимо многочисленных чудотворений, совершавшихся от нее, почиталась еще и Охранительницей северных пределов Руси…
И если мы развернем карту и взглянем на расположение перечисленных нами монастырей, основанных валаамскими иноками, то увидим, что они выстраиваются по двум почти перпендикулярным линиям, уходящим на запад и на север, в вершине пересечения которых и находится Тихвинский монастырь с чудотворной иконой, находившейся в нем.
Это схожее с боевым построением размещение монастырей не могло быть спланировано ни валаамскими игуменами, ни новгородскими владыками (в 992 году в Новгороде была учреждена епископская кафедра), но некий план тут наличествует.
Вернее не план, а Божий Промысл.
И прочность созданной согласно ему ограды была испытана в ближайшие столетия…
Глава третья
С лучами света схожи подвизавшиеся на Валааме подвижники. Далеко окрест проникал этот свет, пробуждая в душах людей огонь православной веры.
К временам юности относится первая встреча будущего преподобного Александра Свирского с валаамскими монахами. Встреча эта произошла в соседней с Мандерой деревушке на берегу Ояти…
Часто приходил сюда юноша Амос, чтобы послушать рассказы о жизни в монастыре, о святых валаамских отшельниках.
И так увлекли его эти рассказы, что однажды воскликнул он:
– Вижу, отче, яко Бог, знающий все тайны, послал вас сюда, чтобы утвердить меня в помышлениях и исторгнуть, яко птицу, от сетей мирского жития! Что же сотворю, честный отче? Как мне убежать от мира и сподобиться ангельския жития?
– Почто бежать тебе, отрок? – спросил валаамский старец.
– Ах, святой отче! – сказал Амос. – Родители собираются женить меня… А я не хочу, чтобы сластолюбие мира сего коснулось души моей… Я бы убежал, но пути не ведаю. Боюсь опечалить родителей своих.
– О, чадо… – сказал старец. – Естественна есть любовь родителей к детям, а детей к родителям… Но Владыка и родителей преобидети нам повелевает, а крест свой взять на плечи и следовать за Ним тесным и прискорбным путем… Велит нам Владыка небесный не искать славы мира сего, не добиваться телесного покоя, а в наготе, алчбе, бдению и молитве прилежати. Поспеши, чадо, совершити доброе желание твое, да не когда злых сеятель посеет плевелы в сердце твое и покрыет ими пшеницу твою…
Валаамский старец рассказал, как добраться до Валаамского монастыря, и скоро Амос отправился в неблизкий путь.
Родители дали ему благословение, думая, что он идет в деревню Заостровье и скоро вернется назад, однако Амос не вернулся из Заостровья. Переправился на другой берег Свири и побрел по указанному старцем пути.
Ночь застала его на левом берегу Свири, возле небольшого озера, расположенного верстах в восьми от реки.
Помолившись, чтобы Господь наставил его на путь спасения, Амос уснул. И тотчас услышал во сне голос:
– О, человече? Во обитель Всемилостивого Спаса на Валааме, добре ти путь строится. Иди с миром. Там поработаеши Господеви, а потом вернешься на сие место и сотворишь здесь обитель. Мнози спасени тобою будут.
В Житии святого рассказано, что Господь послал Амосу спутника по безлюдной местности – своего ангела. «И путь этот, который другие проходят с трудом, во много дней, они прошли очень скоро, под направлением доброго спутника».
Преподобному было двадцать шесть лет, когда он принял в Валаамском монастыре монашеский постриг и стал иноком Александром.
Днем он находился в монастырских трудах, ночью же пребывал в молитвенном бдении. «И видимо было житие его, не как человеческое, но как ангельское».
А родители Александра Свирского, узнав, что Амос стал иноком, сами ушли в монастырь и закончили свою земную жизнь в Островском Введения Пресвятые Богородицы монастыре, где некогда молились они о даровании сына.
По свидетельству Жития, «преподобный Александр, узнав о смерти родителей, довольно поплакал о них; затем, возложив надежду на Бога, размышлял в себе, говоря: «и аз смертен есмь»… С тех пор он начал увеличивать подвиги свои, «труды к трудам прибавляя».
Братия монастыря дивилась подвигам молодого монаха, и это более всего беспокоило преподобного. Видя себя почитаемым и прославляемым от людей, он обратился к игумену с просьбой благословить его удалиться в пустыню и там поработать Единому Богу.
– Ни, чадо! – ответил игумен. – Не глаголи сего! Ты еще молод! Еще не пришло тебе время верховных степеней уединенного молчания касатися. Опасаюсь, что коли найдет на тебя искушение, не сможешь ты противу него удержаться и тогда все мы поругаемы будем от общего врага.
Преподобный Александр не стал перечить настоятелю. Он остался в монастырском общежитии, продолжая с каждым днем все более увеличивать подвиги. Пищей ему служили теперь только вода и хлеб…
В северо-восточном углу Валаамского архипелага расположен открытый всем ладожским ветрам Святой остров. Здесь, в пещерке, вырубленной в скале, пятьсот лет назад, подвизался в молитвенных подвигах преподобный Александр Свирский.
Пещерка невелика… Когда проходишь в нее, плечи задевают за стены. Крохотного света лампады, горящей перед образами, достаточно, чтобы осветить все пространство кельи. Кроме икон и лампады здесь – голый камень…
Несколько лет провел преподобный Александр в этой келье. Как сказано в Житии, «от великих трудов кожа на теле его сделалась такой жесткою, что не боялась и каменного ударения».
В этой каменной, открытой ладожским ветрам пещере, покрытый окаменевшею кожей, и молился святой, когда раздался в 1484 году обращенный к нему голос Богородицы:
– Александре! Изыди отсюду и иди на преждепоказанное тебе место, в нем же возможеши спастися!
И светло стало.
Преподобный Александр выбрался из пещеры, и за стволами сосен, вставших почти на отвесной скале, увидел тихие воды Ладоги.
Великий небесный свет сиял в той стороне, где текла Свирь…
На этот раз игумен не стал удерживать преподобного в монастыре.
– Воля Господня да будет, чадо, над тобою! – сказал он.
В тот же день преподобный Александр поплыл на материк.
Здесь, на берегу Рощинского озера, на том самом месте, где ночевал он на пути в Валаамский монастырь, соорудил себе избушку.
Преподобный Александр Свирский прошел все ступени лестницы монашеского умирания для мира. И когда Господь снова явил его миру, все узрели великого чудотворца и прозорливца, молитвенника и исповедника…
Семь лет спустя, Андрей Завалишин, нечаянно нарушивший молитвенное уединение святого, долго расспрашивал отшельника…
– Святый отче! – умолял он. – Не скрой от меня, расскажи, как пришел ты в эту пустынь? Какое твое имя и сколько лет ты обитаешь здесь? Более же всего открой мне твое добродетельное житие для душевной пользы моей…
Сильно опечалился святой Александр, что невозможно ему стало укрываться от людей.
– Чадо! – вздохнув, ответил он Завалишину. – Я человек грешный, по имени Александр. Раньше жил на Валааме в обители Спаса Вседержителя, где и пострижен. Затем задумал выйти из монастыря и поселиться на безмолвии в пустыне, чтобы плакать о грехах моих. Обитаю тут и до твоего прихода не видел ни единого человека. Питаюсь растущею здесь травой, хлеба же уже семь лет не вкушал.
Ответ преподобного поразил Андрея.
– Не было ли у тебя, отче, какой-либо болезни от такой суровой жизни и чрезмерного поста? – спросил он. – Не смущали ли тебя какие помыслы?
– Сначала трудно было… – ответил Александр Свирский. – Еще не привыкнувши был к пустынножительству. Пришлось пострадать и от нахождения помыслов… Заболел тогда сердечной болезнью, так что не мог, стоя, молиться… Лежал, молитвенно притекая ко врачу и целителю душ и тел человеческих, Всемогущему Богу… И однажды днем, когда я особенно сильно страдал от внутренней боли, явился предо мною Преславный муж и спросил: «Что с тобою? Чем ты страдаешь?» Я показал ему место, где болело… Он же, положив руку свою и, осенив меня крестным знамением, сказал: «Се здрав был еси, не согрешай, да не горше ти что будет, но работай Господеви Богу своему отныне и до века». И с того времени чувствую себя легко.
Боярину Андрею Завалишину, нечаянно – во время охоты – нарушившему затвор преподобного Александра Свирского, еще предстояло узнать на собственном опыте (а он вскоре и сам примет постриг на Валааме, и так же, как и Александр Свирский, уйдет, чтобы основать свой Адриано-Ондрусовский монастырь на ладожском берегу), что слова о монахах, которые, уходя от мира, умирают для мира – не образное выражение, а самая настоящая реальность монашеского жития. И тем, кто находит силы до конца пройти назначенный Путь, кто «возмогает» спастись, дарует Господь прозорливость и силу чудотворений, и иногда – по Божией воле – снова открываются эти дивные светильники миру.
Так и случилось с преподобным Александром Свирским…
Андрей Завалишин – «аще сии умолчат, камение возопиют» – рассказал о своей встрече с ним, и скоро к святому отшельнику начали стекаться люди. Среди первых насельников создаваемой обители были: родной брат преподобного – Иоанн; инок Афанасий – сподвижник Александра Свирского по Валааму; сам Андрей Завалишин, принявший в монашеском постриге имя Адриана… Многим из них в дальнейшем самим предстояло стать основателями новых обителей, светом которых осветилось все пространство между Онегой и Ладогой…
Монашеские кельи строили на берегу Святого озера (оно расположено в Старой Слободе села Свирского, в 24 километрах от Лодейного Поля), а сам преподобный жил в прежней хижине, вокруг которой было устроено братское кладбище – Отходная пустынь.
В 1507 году, на двадцать третьем году пребывания в пустыни, святой Александр Свирский во время своей ночной молитвы увидел трех Мужей в белых одеждах, сияющих невыразимым светом. Преподобный поклонился им до земли, они же взяли его за руку, подняли и сказали:
– Не бойся, мужу желаний, яко благоволи Дух Святый жити в тебе чистоты ради сердца твоего, и якоже глаголах ти древле множицею, и ныне такожде глаголю, да созиждеши церковь и братию собереши и обитель устроиши, яко благоволих тобою многи души спасти и в разум истины привести.
Услышав это, преподобный опять пал на землю и, обливаясь слезами, исповедал свое недостоинство.
И снова Господь воздвиг его, говоря:
– Стани на ногу твою, возмогай, и укрепися, и сотвори все, еже повелел ти.
Святой спросил, в честь кого подобает воздвигнуть ему храм.
Господь ответил:
– Возлюбленные, якоже видиши в трех лицах глаголюща с тобою, созижди Церковь во имя Отца и Сына и Святаго Духа, Единосущныя Троицы. Аз же ти мир Мой оставляю и мир Мой подам ти.
После этого святой Александр увидел Господа, распростертыми крыльями как бы ногами движущегося по земле и ставшего невидимым…
«Александр Свирский, – отмечает церковный историк архимандрит Макарий (Веретенников), – пожалуй, единственный православный святой, которому так же, как и праотцу Аврааму, явилась Святая Троица»…
Монастырь преподобного Александра Свирского стремительно рос.
Он состоит из двух монастырей – Свято-Троицкого и Преображенского.
Понятно, почему возник Преображенский монастырь. Александр Свирский был и оставался иноком Спасо-Преображенского Валаамского монастыря.
Ну а церковь Святой Троицы и монастырь вокруг нее были построены по повелению самого Господа.
И тут хотелось бы обратить внимание на такую деталь…
Как утверждает Житие Авраамия Ростовского, первоначально монастырь на Валааме и был Троицким монастырем. «Ища же себе места уединенного, отъиде по реце Волхов и дошед Ладожского озера, где услыша о обители Живоначальные Троице Валаамской, достиже оной…»
Получается, что, по Божиему повелению, Александр Свирский воздвиг на Рощинском озере монастырь, с которого и начинался Валаам… Тот самый монастырь «Живоначальныя Троицы», который (мы не знаем: известно ли это было Александру Свирскому) находился когда-то на острове, где подвизались и сами основатели монастыря преподобные Сергий и Герман и преподобный Авраамий Ростовский, где совершал свои подвиги и сам преподобный Александр…
Воистину – чудны Твои дела, Господи!
Великие знаки начертаны Божией Десницею в нашей истории, и, чтобы увидеть их, надо просто раскрыть глаза.
Сила молитвы святого Александра Свирского была необычайной. Известен такой случай. Строили мельницу на протоке между двумя озерами. Когда раскопали перешеек, вода из верхнего (Святого) озера устремилась в нижнее (Рощинское) озеро, напор воды оказался столь сильным, что в опасности оказались монастырские постройки. Казалось, что их уже не удастся спасти; но преподобный, помолившись Богу, призвал имя Христа и правою рукою начертал крестное знамение на быстрине вод, и – вот оно чудо! – течение остановилось.
Столь же велика была и прозорливость святого Александра Свирского. Однажды, после освящения построенного в монастыре храма в день сошествия Святаго Духа, богомольцы делали свои пожертвования в монастырь. Был среди них и Григорий, приехавший в монастырь из Пидьмозера. Когда Александр Свирский проходил возле него, Григорий хотел положить свой вклад в фелонь преподобного, но святой оттолкнул его руку.
После службы обиженный Григорий подошел к Александру Свирскому и спросил, почему он не принял его приношения.
– Ведь ты меня не знаешь! – сказал он.
– Верно! – ответил святой. – Я тебя не знаю, и лица твоего не видел, но рука твоя так осквернена, что от нее смрад идет. Зачем ты мать свою старую бьешь?
Великий страх объял тогда Григория, тщательно скрывавшего этот грех. Он попросил наставления, как ему быть, как исправиться. Преподобный посоветовал идти и прежде всего просить прощения у матери…
Вот такие чудеса, свидетелями которых было множество людей, происходили в основанной валаамским иноком Александром Свирским обители.
Но не менее дивной была и скромность преподобного.
Пример величайшего смиренномудрия являет нам он.
Рассказывают, что однажды, когда Александр Свирский уже был игуменом основанного им монастыря, слава о котором распространилась по всей Руси, к нему пришел монастырский эконом и сказал, дескать, кончаются дрова, и надо бы послать в лес какого-нибудь праздного монаха, чтобы нарубить их.
– Я празден… – отвечал преподобный. Взял топор и отправился в лес.
Преподобный Александр Свирский – столп русского православия. Среди его учеников – преподобные и священномученики…
Геннадий и Никифор Важеозерские, Адриан Ондрусовский (Андрей Завалишин), Афанасий Сяндебский, Корнилий Паданский, Ферапонт Вознесенский, Иоасаф Машеозерский, Кассиан Соломенский, Макарий Оредежский, Иона Яшеозерский – все они начинали свой путь в обители Александра Свирского под его мудрым наставничеством или были отправляемы на Валаам.
Все они основали потом свои обители, озарив дивным светом православия глухие пространства между Ладогой и Онегой по обоим берегам Свири.
Геологи утверждают, что Свирь – молодая река. Она образовалась около пяти тысяч лет назад, когда, в результате подвижки геологических пластов, качнулись Ладога и Онега, и вода полилась из Онежского озера в Ладогу.
Что-то подобное происходило здесь и в пятнадцатом веке. Как могучая река, разливалась святость между двумя великими озерами.
На Соборе русских архиереев 1547 года Александр Свирский был причислен к лику святых. «По всем святым монастырям, и по всем священным церквам великого царства Российского… – постановил Собор, – праздновати повсюду августа в 30 день новому чудотворцу Новгородскому преподобному Александру Свирскому».
Первым храмом в Москве в честь «нового чудотворца» был Покровский собор на Красной площади, известный ныне как храм Василия Блаженного. Северо-восточный придел этого собора посвящен Александру Свирскому.
А Александро-Свирский монастырь обретал все большую известность, превращаясь в один из важнейших духовных центров России.
И не прерывались его связи с Валаамом.
И связи эти – не хозяйственные, не административные, а духовные, зачастую неразличимые для современников, но ясно видные нам, потомкам… Великое множество крепчайших духовных нитей связывало Александро-Свирский монастырь с Валаамом при жизни преподобного… Столь же крепкими были эти связи и столетия спустя…
В девятнадцатом веке закончит здесь свою земную жизнь ушедший с Валаама схимонах Феодор – ученик Паисия Величковского. Считается, что старец Феодор с преподобным Львом Оптинским (он тоже пять лет после Валаама подвизался в Александро-Свирском монастыре) стоят у истоков возрождения на Руси старчества…
Здесь, в Свято-Троицкой обители, проходил послушничество и святитель Игнатий (Брянчанинов), епископ Ставропольский, о роли которого в судьбе Валаамского монастыря мы рассказали в повести «Апостольский колокол».
Глава четвертая
Адриано-Ондрусовской пустыни со временем предстояло стать своеобразным береговым подворьем Валаамского монастыря…
Основал ее боярин Андрей Завалишин, принявший постриг на Валааме.
«Познав сладость пустыннаго жития, – говорит “Олонецкий патерик”, – Андрей оставил славу, могущество, сан, облекся в одежду нищеты и смирения и ушел в Валаамскую обитель, где после продолжительного искуса, сподобился великого ангельского образа и наречен Адрианом».
Адриан Ондрусовский – ученик Александра Свирского. Ему первому открыл преподобный тайну отшельнического жития.
Благословение, данное во время второй встречи: «Бог да благословит тебя, чадо, и умножит всех благих изобильно», Адриан Ондрусовский пронес через свое иноческое житие. Вся его иноческая жизнь – это весть, которую некогда сообщил ему преподобный Александр…
Прежде, чем приступить к изложению этой, словно из приключенческого романа списанной истории, надо подробнее рассказать о географическом положении пустыньки, основанной Адрианом.
Находилась она на полуострове, на восточном берегу Ладожского озера… И хотя не так и сильно удалена пустынька от населенных пунктов, но попасть сюда непросто.
С суши путь преграждают топкие болота.
Очевидно, этим и объясняется то, что остров Сала, являющийся продолжением Ондрусовского мыса, издавна был облюбован озерными разбойниками-пиратами в качестве надежного укрытия. Кстати сказать, и само название мыс получил от имени обитавшего здесь разбойника Ондруса.
Нетрудно догадаться о досаде пиратов, обнаруживших, что вблизи их укровища обосновались монахи-отшельники. Явившись к Адриану, атаман потребовал, чтобы святой убирался прочь.
«Скорбно было преподобному расстаться с местом, благословенным ему на жительство святым его наставником. Он умолял гонителя оставить мирное убежище труженикам Божиим. Не имея ни сребра, ни злата, чтобы предложить выкуп разбойнику, Адриан обещал ему ходатайствовать о нем в молитвах своих перед Господом, советуя ему притом покинуть пагубный промысел. Разбойник, не понимая пустынника, посмеялся словам его, но потом, Божиим произволением, слезы Адриана смягчили ожесточенное сердце грабителя и отшельники были им оставлены в покое».
Между тем Ондрус был не единственным пиратом на Ладоге. На южном берегу озера, на столь же трудно доступном со стороны суши Стороженском мысу, обитала другая пиратская шайка…
Места для разбойного промысла были подходящие. Между островом Сала и Стороженским мысом собираются в единое русло три большие реки – Свирь, Оять и Паша… В купеческих судах недостатка не ощущалось. Как дальнее эхо древнего промысла, звучат здешние названия: Разбойная кара… Медвежья кара… Черная кара…
В общем, все было, должно быть, как в рассказе старца Иоаннушки из поэмы Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»:
Господу Богу помолимся,
Древнюю быль возвестим,
Мне в Соловках ее сказывал
Инок, отец Питирим.
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр – атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан…
И, как и положено, между Сальской и Стороженской «группировками» время от времени проходили разборки. И вот наступил день, когда обе шайки встретились. Счастье изменило сальским пиратам. Их предводитель попал в плен. Скованный, лежал он в ладье врага. И тут, в ожидании страшных мучений и смерти, и вспомнились ему обещания пустынника. Раскаянье возникло в суровой душе, и вот – о, чудо! – он увидел перед собою Адриана.
– Милосердием Господа, ради которого я просил у тебя пощады братству нашему, ты свободен! – сказал отшельник, и оковы упали с разбойника – он очутился на берегу, но Адриана уже с ним не было!
Недоумевающий разбойник побрел в обитель преподобного и здесь нашел Адриана, который никуда не отлучался из монастыря, всю ночь проведя на общей молитве…
Адриан же нисколько не был удивлен.
Он разъяснил, что причина чуду – не он, а сила Божия, вспомоществующая по молитвам работающих Ему.
Разбойник пал к ногам преподобного и попросил научить служению Господу. Он остался в монастыре, и здесь и закончил, в молитвах и покаянии, свою жизнь.
Столь же успешным было «перевоспитание» Адрианом и обитателя Стороженского мыса. Пробудилась совесть и у этого пирата…
Все произошло, как в поэме Н.А. Некрасова:
Сон отлетел; опротивели
Пьянство, убийство, грабеж,
Тени убитых являются,
Целая рать – не сочтешь!
Раскаявшийся пират основал на месте разбойничьего вертепа иноческую обитель и постригся в монахи сам, и вся его шайка. Раскаяние его было столь велико, что Господь прославил раскаявшегося грешника после кончины многими чудесными знамениями, и он почитается, как преподобный Киприан Стороженский.
Преподобный Адриан Ондрусовский был одним из образованнейших людей своего времени…
Существует предположение (его высказал в 1905 году историк А. Петров), что Адриан и был автором знаменитой «Валаамской беседы» – одного из популярнейших на протяжении двух веков сочинений…
«Месяца сентября в 11 день пренесение мощей преподобных отец наших Сергия и Германа, Валамскаго монастыря началников, из великаго Новаграда в Корельской уезд, во обитель всемилостиваго Спаса, на остров Валам, на езере Неве. – Записывал тогда преподобный Адриан. – И написан бысть образ их, Сергия и Германа, по благословению иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа великаго Новаграда, новаго чюдотворца. И исписав сие утвержение и исправление святым божиим книгам и утвержение православныя християнския веры, на их память чести. Сице обличение на еретики и на неверныя вся, победа и одоление на царевы враги, и попрание на вся премудрости их. Беседа и видение преподобных отец наших, игуменов Сергия и Германа Валамскаго монастыря началников, иноков, о Бозе на болшее спасение. И достоит тому тако быти. Провидели святыми божествеными книгами в новей благодати царей и великих князей простоту и иноческую погибель последняго времяни будет. Послушаем сего, отцы и братия, со умилением и вниманием. Благослови Отче».
«Валаамская беседа» – выдающийся памятник русской исторической публицистики середины XV1 века, сокрушить который тщится уже не одно поколение историков…
В правление Иоанна Грозного достигает своего апогея земная слава Адриана Ондрусовского. Господь судил ему стать крестным дочери царя Иоанна Грозного…
Предание говорит: чтобы упрочить долгоденствие и здравие ожидаемого младенца, бояре, руководствуясь древним суеверием, посоветовали царю взять в восприемники первого попавшегося путника… Опять-таки, поскольку считалось, что встреча с монахом в таком случае приносит несчастье, отдан был приказ, чтобы ни один черноризец, под страхом смертной казни, не смел показываться на улицах, пока не будет совершено крещение царственного младенца.
В ночь на первое августа 1549 года у царя Иоанна Грозного родилась дочь. Велено было привести с улицы первого встречного. Едва посланец вышел из царских палат, он с ужасом увидел пред собою престарелого инока!
Когда его ввели в царские покои, приближенные узнали в чернеце Завалишина. Заподозрив, что все это подстроено, царь разгневался.
– О, злобесный собачий умысел! – вскричал он. – А ты окаянный, как же ты, позабыв про свой иноческий сан, согласился участвовать в нем?!
Однако святой Адриан не устрашился.
– Великий Государь! – с безмятежным спокойствием отвечал он. – Повели справиться: еще вчера вечером я был за сто слишком поприщ[9] от престольного твоего града и сам недоумеваю, как очутился здесь.
Иоанн Грозный приказал послать гонцов, чтобы проверить сказанное, но слова преподобного полностью подтвердились. Царь узрел в этом событии Волю Божию и велел назначить святого Адриана восприемником своей дочери.
Крещение царской дочери – последнее из известных нам земных деяний преподобного Адриана Ондрусовского…
На обратном пути из Москвы, «Господь судил блаженному старцу окончить земное поприще мученическою смертию и стяжать венец страстотерпца».
Случилось это так…
Крестьяне соседнего с пустынью села Обжи, узнав о милостивом приеме старца в Москве, «научаемые диаволом», решили завладеть царскими дарами. Распаленное воображение рисовало им немыслимые богатства царского кума.
15 мая 1550 года Адриан попался в руки поджидавших его разбойников. Каково же было удивление, когда они обнаружили, что странническая сума составляет все богатство преподобного.
Думая, что он где-то спрятал царские дары, разбойники принялись избивать Адриана, и били в остервенении до тех пор, пока он не предал Богу душу[10].
Чтобы скрыть преступление, убийцы бросили тело преподобного в болото в тридцати верстах от обители…
Два года там ничего не знали о судьбе своего настоятеля, пока преподобномученик не явился во сне к монастырским старцам и не принес им печальную, но долгожданную весть, он указал место, где находится его тело.
Он повелел похоронить его в обители.
Угодник Божий назначил даже путеводителя к временной могиле своей. В видении святой Адриан сказал инокам, чтобы они, встретив близ селения Обжи крестьянина, пашущего на белой лошади, выпрягли бы ее и пустили на волю, а сами следовали за ней.
Братия так и поступила, и белая лошадь привела их к его могиле. Скорбящие иноки в болоте, под грудою мха, обрели нетленное тело страстотерпца.
Глава пятая
А еще подвизались в Валаамском монастыре преподобный Евфросин Синоезерский…
И не будем забывать о новгородском архиерее Геннадии, выходце из валаамских монахов, который, когда сгустились над Русью мрачные тучи ереси жидовствующих, бесстрашно обличал еретиков, где бы – в великокняжеском дворце или митрополичьих палатах – ни скрывались они.
В ранней юности Геннадий решил посвятить себя монашеской жизни и удалился на Валаам. Здесь он стал учеником преподобного Савватия Соловецкого.
– Савватий, когда на Валааме был, аз у него ученик был, а он мне старец… – рассказывал потом сам святитель.
Около четырех десятков лет скрытно от людских глаз возрастал и мужал на Валааме будущий святитель, чтобы во всей своей духовной мощи явиться в страшную для Отечества и Русской Православной Церкви минуту…
Господу угодно было, что в момент наивысшей опасности встал на пути ереси взращенный Валаамом святитель Геннадий.
А тогда ересь жидовствующих распространилась уже и среди московских бояр, и в великокняжеском дворце, тогда даже митрополит всея Руси Зосима, занявший первосвятительскую кафедру в 1490 году, оказался зараженным этой ересью.
«…Явного еретика люди опасаются! – писал тогда святитель Геннадий. – А от этих как убережешься? Ведь они называют себя христианами и не обличат себя перед разумным, а вот глупого – съедят. За это им подобает двойная казнь и проклятье. О вере же нам заповедано не прибавлять, не убавлять, по апостолу: “Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема” (Гал. 1,8). Да и люди у нас простые, не умеют и об обычных книгах рассуждать – так что лучше не плодить с ними никаких прений о вере. Собор же надо учинить лишь для того, чтобы казнить еретиков… Ведь еретики мне приносили полное покаяние, брали епитимью – и, оставя все то, сбежали. И надо у них основательно дознаться, кого они прельстили, – а иначе, хотя их и искоренят, отрасли останутся. Да не плошайте, станьте крепко, чтоб не обратился на нас Божий гнев как на человекоугодников, предающих Христа вместе с Иудой! Ведь они иконы колют, режут, ругаются над Христом – а мы им угождаем да действуем по их воле. Однозначно требуется их наказать и проклясть».
Но не только казнями и устрашениями действовал святитель Геннадий.
Гигантская, непомерная для одного человека литературная и научная работа – свод библейских книг, так называемая «Геннадиевая Библия» – совершена им.
Это был первый библейский канон и у русских, и у южных славянских народов… Библия Геннадия была положена как в основу Острожской библии, так и печатного издания Библии в 1663 году.
А еще святителем Геннадием была составлена пасхалия на семьдесят лет и, исходя из понятия «великого миротворного круга», дан ключ к составлению Вечной пасхалии.
Досадными для злобных еретиков были гонения, воздвигнутые святителем Геннадием, нестерпимым – свет, вожженный им…
На основании ложного доноса святитель Геннадий лишен был Новгородской кафедры и заточен в Чудов монастырь, где и отошел ко Господу 4 декабря 1505 года.
Словно из шума сосен, словно из плеска волн, бьющихся о береговые скалы, словно из тихого шепота молитв рождаются Валаамские предания… Словно засохшая кровь – темные пятна на суровом граните валаамской истории…
Страшной зимою 1578 года пришли на острова шведы…
Тогда, 20 февраля, девятнадцать благочестивых старцев и пятнадцать послушников «потреблены были мечом» за твердость свою в православной вере.
Этим кровавым разорением завершается эпоха, начавшаяся на островах с Креста, который водрузил апостол Андрей Первозванный. И вот буйными волнами лютеранского неистовства захлестнуло Валаамские острова. Тогда казалось, что навсегда…
В 1611 году, во времена Смуты, охватившей всю Русскую землю, войска Якова Делагарди (того самого, который и увезет в Швецию набитый документами сундук) окончательно разорили Валаамский монастырь. А с 1617 года по Столбовскому миру территория Карельского уезда вообще отошла под юрисдикцию шведской короны…
Оставшиеся в живых валаамские монахи покинули остров. Какое-то время скитались они по окрестным – Антониево-Дымская, Тихвинская – обителям, пока в 1618 году не осели в монастыре Василия Кесарийского в Старой Ладоге.
Валаамский строитель Сильвестр подал тогда челобитную царю Михаилу Федоровичу Романову, испрашивая позволения – «тот де Васильевский монастырь стоит пуст… тем монастырем и вотчиною и рыбными ловлями велено б им владеть, как владел того монастыря игумен и братия» – занять пустующий монастырь. Позволение было дано, и валаамцы поселились в Старой Ладоге.
Валаамские старцы привезли с собой книги, церковную утварь и даже колокола, но долголетия, надобного, чтобы пережить затянувшееся на столетие изгнание, они не захватили с собою.
В 1620 году в Васильевском монастыре жило восемь валаамских старцев, в 1687 году осталось их всего трое…
«Божественной службы за пустотою по многие времена в том монастыре не бывает и монастырское строение все опустело без остатку…». Тихо, как человек, угасал великий русский монастырь. Тогда казалось, что навсегда…
Считается, что многие монастырские предания и истории сочинены непосредственно на Валааме, для того чтобы приукрасить чудесами историю монастыря… Так это или нет, надо разбираться в каждом случае отдельно, но то, что на Валааме тщательно замалчивали одно из самых главных чудес своей истории – факт. Это чудо – возрождение Валаамского монастыря в начале восемнадцатого века…
Глава шестая
В феврале 1715 года, за шесть лет до принятия «Духовного Регламента», узаконившего закрытие «слабосильных» монастырей и общее наступление на Русскую Православную Церковь, архимандрит Кирилло-Белозерского монастыря Иринарх, в подчинении которого находилась и обитель Василия Кесарийского в Старой Ладоге, совершил невероятное…
Он бил челом Петру I о передаче «на Ладожском озере остров Валамский и вкруг его рыбные ловли» Кириллову монастырю. Архимандрит мотивировал просьбу тем, что, во-первых, это бывшая вотчина Валаамского монастыря, община которого оказалась в составе Кирилловой обители; а во-вторых, территория эта после изгнания шведов пока еще не имеет нового российского владельца – «ныне впусте и никому не отдана».
Неведомо, какова бы была реакция императора…
Политика его заключалась не в устроении монастырей, а в ограничении и притеснении монастырей существующих. Но к Петру I челобитная не попала. Ее переслали по инстанциям князю А.Д. Меншикову, управлявшему тогда отвоеванными у Швеции землями.
Он и подписал в январе 1716 года Указ, в соответствии с которым просьба монастыря была удовлетворена и «остров Валамской со обретающимися на нем крестьяны и с пашней и с лесы сенными покосы и со всеми угоди» отдан в Кирилло-Белозерской монастырь в вотчину. Рыбные ловли отдавались монастырю лишь на пять лет. «По прошествии тех пяти лет отдать тое рыбные ловли на откуп с торгу кто более давать будет»…
Понятно, что, подписывая Указ, Меншиков думал не столько о монастыре, сколько о возможности привлечь к освоению Валаамских островов русского владельца.
«При этом, – пишут в своем исследовании “Валаам: от апостола Андрея до игумена Иннокентия” А.М. Спиридонов и О.А. Яровой, – он не отступал и от политического курса, направленного на сдерживание церковной собственности – эка вотчина: 4 крестьянских двора! А вот рыбные ловли, тут другое – богаты! Тут государственной казне прибыль, а может, и своей собственной. Так и не отдал губернатор рыболовные угодья Валаама Кириллову монастырю насовсем. Пусть попользуются пока лет пяток – потом продадим тому, “кто больше даст”.
Но если причины милости «светлейшего князя» просчитываются достаточно легко, то с мотивами поступков архимандрита Иринарха дела обстоят сложнее.
Нелепо предположение А.М. Спиридонова и О.А. Ярового, что архимандрит решил «выжать» из Валаама больше, чем могли ожидать в губернской администрации, и поэтому объявил епископу Ладожскому и Карельскому Аарону, в епархию которого входили теперь Валаамские острова, что «по имянному его великого государя указу велено… на Валамском острове строить вновь монастырь».
О каком «выжимании» речь, если приходилось не «выжимать», а делать достаточно серьезные вложения в монастырское строительство…
О риске мы уже не говорим…
Идти на подлог Указа самого императора ради какой-то весьма неблизкой выгоды?
Невероятно…
Через два десятка лет Синод проведет расследование причин строительства нового монастыря на Валааме, и строителя Иосифа (Шарова) подвергнут в застенках Феофана Прокоповича пыткам.
«Под страхом за неправдивое и утайное показание нетотию монашеского чина, но и жесточайшего в светском суде истязания», Иосиф ответил на вопросы следователей.
Как обращались с лицами, заподозренными в создании подложных императорских грамот, как вырывались у Иосифа показания, догадаться нетрудно. О застенках Феофана Прокоповича и палачи из тайной канцелярии отзывались с огромным уважением. И тем не менее строитель Иосиф сумел не сказать ничего лишнего:
– Когда был сооружен Валамский монастырь?
– До моей бытности.
– Подлинный указ где ныне имеетца?
– Не знаю.
– Для каковых резонов оной Валамской монастырь к Кириллову монастырю Белозерскаго приписан?
– Не знаю.
– До приписки тот Валамской монастырь числился в Синодальной ли области или в коей епархии?
– Не знаю.
– Игуменство ль в нем было или строительство?
– Того я не знаю. А с моей бытности Валамской монастырь имелся и ныне имеется в ведомстве Кириллова монастыря Белозерскаго.
– Пашенной при монастыре колико десятин?
– Того сказать не упомню.
– А на том де Валамском острове… по описи Кексгольмского баталиона капитана Василья Доможирова… показуется построенная часовня в прошлых годех, была ли?
– Того не ведаю. Таковой часовни по приходе своем в тот монастырь, а имянно в прошлом 1719-м не застал и ныне никакой часовни в том Валамском монастыре також и жителей на оном острове трех дворов крестьянских и двора бобыльского не имеется…
Отнекиваясь, ссылаясь на настоятеля Кирилло-Белозерского монастыря Иринарха, уже завершившего земной путь, Иосиф заявил далее, что сам он лишь выполнял распоряжения, присылаемые от Кириллова монастыря, от епископа Ладожского и Карельского Аарона, от Новгородского архиерейского дома и епископа Вологодского.
В результате расследования дела о Валаамском монастыре члены Синода констатировали: «О строении того монастыря высокославныя и вечнодостояныя памяти государя императора Петра Великого самодержца всероссийского указа не имеется, а обретается с помянутой благословенной за рукой предреченного архимандрита Иринарха грамоты копия… объявлял оной архимандрит якобы вновь на том острове монастырь ему велено строить по имяному императорскому указу…»
Но было уже поздно…
В 1719 году на острове поднялась первая монастырская церковь – во имя Преображения Господня с приделами во имя Иоанна Богослова и Андрея Первозванного.
Как удалось возродить Валаамский монастырь, непостижимо… Чтобы понять это, достаточно вспомнить, каким было то время…
Вот несколько дат…
29 декабря 1714 года приказано ссылать на каторгу продавцов русского платья и сапог.
25 февраля 1717 года Петра I, запретил раздавать на улицах милостыню.
26 июня 1718 года на Тихвинскую икону Божьей Матери в Трубецком раскате Петропавловской крепости умер под пытками царевич Алексей.
25 января 1721 года Петр I утвердил составленный Феофаном Прокоповичем Духовный регламент, устанавливающий новый порядок управления церковью. Вся церковная власть, по образцу протестантских государств, сосредоточивалась в Духовном коллегиуме.
«Монахам никаких по кельям писем, как выписок из книг, так и грамоток светских, без собственного ведения настоятеля, под жестоким на теле наказанием, никому не писать»… – было указано в Правилах, прилагаемых к регламенту.
Как справедливо заметил Г. Флеровский: «Наличные монастыри он (Петр I. – Н.К.) предлагал обратить в рабочие дома, в дома призрения для подкидышей или для военных инвалидов, монахов превратить в лазаретную прислугу, а монахинь – в прядильщицы и кружевницы, выписав для того кружевниц из Брабанта».
А 17 мая 1722 года по настоянию Петра I Синод отменил тайну исповеди. Священник обязан был сообщать в Преображенский приказ обо всех злоумышлениях «без всякого прикрывательства».
Чтобы возродить уничтоженный монастырь, в эти годы воистину должно было произойти чудо…
И случилось оно тогда, когда по высочайшей воле всем архиереям объявлено было, чтобы в епархиях у них чудес не вымышляли…
Но не запретить Божьи чудеса, не отменить никаким Указом.
Глава седьмая
Когда думаешь о судьбе строителя Иосифа (Шарова), понимаешь, что воистину потом и кровью, в самом прямом значении этих слов, давались первые шаги возрождаемого монастыря…
«Лета от воплощения Бога-Слова 1723 в месяце Октомврии, возложивше различныи для монастыря потребныя вещи в малую ладию, рекомую стружен, яхомся пути, пловуще от града Ладоги езером Ладожским в Валаамский монастырь, аз и два слуги монастыря того. Не достигшим же нам Ондрусова монастыря, яко три поприща, нача мрачитися воздух, абие возста велия буря, и ово волне биющей в ладию, в ней же бехом ово же ветру ударяющу на долг час в ветрило, опровержися ладия в езеро, и слуги бывшие на ней погибоша, – пишет в записке, озаглавленной “Нещастное приключение”, валаамский строитель Иосиф (Шаров). – Остахся же аз един придержася кормилу, им же управлях, и имый в руце вервь, утвержденную к ладии той…»
Весь день и всю ночь носился строитель Иосиф (Шаров) по волнам, вопия к Богу, призывая спасти его, как спас Бог Иону во чреве кита… Наконец услышано было моление – вместе с обломками ладьи Иосифа выбросило на берег. Не видя ничего и не слыша, пополз он, пока не добрался до рыбацкой хижины.
Однако на этом приключения отца Иосифа не закончились, потому что рыбак заставил его – «безножного»! – идти назад на берег, чтобы показать, где потерпела крушение монастырская ладья. По дороге на берег Иосиф (Шаров) угодил в ловушку, устроенную звероловами.
«Грядущу ми в дубраве и ничто же таково помышляющую внезапу ступих единою ногою в уготованную лова ради зверей тенету. Ей же восторгнутой бывшей на высоту, обвесихся стремглав, едва лицем касаяся до земли. Сице висящу и вопиющу ми гласом велиим, абие притече водяй мя рыбарь и пререза тенету, яже оцеплена бе ко древу; аз же став на нозе, воскликнув ко Господу Псаломскую песнь: благо мне, яко смирил мя еси».
Почему автор «Нещастного приключения», строитель Иосиф (Шаров), рассказывая «яко смирил мя» Господь, картины своей несмиренности не приводит?
Напротив… Он говорит, что хотя и изувечены были его ноги, он пошел за рыбаком на берег, покорно исполняя нелепый приказ…
Эту нескладность повествования отчасти объясняет сопоставление дат.
Само «нещастное приключение» случилось в 1723 году, когда был еще жив Петр I…
Рассказано «приключение» в 1769 году, уже во времена правления Екатерины II…
Примерно посредине между «приключением» и рассказом о приключении – 1736 год, в самом начале которого на Валаам была отправлена целая воинская команда, чтобы «за своим крепким (дабы они утечки и здравию своему повреждения учинить не могли) караулом привезли без всякого времени продолжения» строителя Иосифа (Шарова)…
Еще в этот год расцвета бироновщины, 8 сентября, приставив ко лбу палец, со словами: «О, главо, главо! Разуму упившись, куда ея приклонить?» – умрет крупнейший идеолог проведения протестантской реформы в Православной Церкви Феофан Прокопович.
Строителю Иосифу (Шарову) могло повезти, и он не попал бы в его застенки…
Но он мог попасть в эти застенки и раньше, когда Феофан Прокопович еще не подвержен был приступам внезапного равнодушия, находившим на него в последний год. И тогда уж наверняка не выйти было бы из этого застенка человеку, осмелившемуся затеять возрождение Валаамского монастыря…
А так, хотя и на дыбу поднимали строителя Иосифа (Шарова), и кнутом «испытывали», и над ногами с огненной смесью мудрили, но жив остался, и хотя и калекой, но вернулся на Валаам…
И вот…
Переживая свое «нещастное приключение», не прозревал ли строитель Иосиф (Шаров) свое близкое будущее? Или, наоборот… Может быть, описывая «нещастное приключение», вспоминал он о застенке Феофана Прокоповича и – иносказательно – пытался рассказать, что с ним произошло…
Так или иначе, но поведение рыбаков, к которым попадает герой «Нещастного приключения», подозрительно напоминает поведение сделавших свое дело палачей…
«Рыбарь же… обрете мя толико немощна, яко ни востати о себе, ниже проглаголати ми леть бе, недуга ради телеснаго. Видев же сия, шед пригласи прочия рыбари: они же притекше и принесоша в хижину свою… у них же лежаху неведомии два человека… еле жива суща и молиша, да им помогут. Рыбари совокульшеся идоша и подъемше на вретищах человеков сих, принесоша. Единаго убо положивше чревом на дельфу; и егда начаша вращати семо и овамо, абие умре. Другаго же выспрь подъемше рукама, повергоша на землю, он же отрыгну из гортани своея запекшуюся кровь, и пришед в себе, проглагола. Таже повергоша и мене; изыде же и из мене таковаяжде кровь и аз подобие проглаголах…»
Тридцать три года спустя после пыток в застенках Феофана Прокоповича, поглядывая на свои ноги, что «осташеся до дне сего черны, аки углие», строитель Иосиф (Шаров) рассказывает про «нещастное приключение», бывшее с ним почти полвека назад…
Понятно, что события жизни наплывали одно на другое…
Понятно, что не могло присутствовать здесь – вспомним о бушевавших тогда преследованиях духовенства и запрете на чудеса! – некое иносказание.
Понятно, что Иосиф, попав к рыбакам, находился в том крайнем состоянии переутомления и болезненной горячки, когда сознание любого человека легко открывается для прошлого и для будущего…
И не так и важно, «путает» в своем рассказе Иосиф Шаров различные события своей жизни, вспоминая их, или же прозирает свою жизнь вперед.
В сущности, это абсолютно безразлично…
В том высоком молитвенном сосредоточении, в котором находился Иосиф (Шаров), восстанавливая на свой страх и риск Валаамский монастырь, восстанавливая его, по сути дела, вопреки воле императора, и не могло не сливаться настоящее, прошлое и будущее в единое, Божие время…
Глава восьмая
Текст «Нещастного приключения», записанного «страстотерпцем» Иосифом (Шаровым), сшит с описанием кораблекрушения, в которое попал, кстати сказать, вскоре после кончины игумена Ефрема, другой будущий валаамский игумен, Иннокентий, в бытность свою еще иеромонахом…
«В Лета 1782-го в Августе месяце бысть послан из Валаамского Монастыря с некоторою братиею иеромонах Иннокентий в город Новую Ладогу, для покупки хлебнаго для монастыря припаса. И егда возвращахуся в Монастырь плавание творя по Олонецкому брегу Ладожскаго Озера и уже быти им на два только поприща от Андрусовой пустыни, в то время внезапу воста буря велия и вдруг сильным ветром понесло их сойму на средину озера, вскоре же село судно на луду, где и било их всю ночь волнами до того, что сойму на бок опрокинуло, а после и на части разбило, волне же чрез сойму их перекатываясь ежеминутно приводили всех их в страхе смерти.
Когда же погода к утру стихла, тогда иеромонах Иннокентий зделал из досок плотик, стал на оный. Зная же, что они недалеко находятся от пустыни, преподобным Адрианом во имя Святителя и Чудотворца Николая созданной и по упразднении тогда в конечном запустении бывшей, помолился сим святым, дав обет и жить в сей пустыне и возобновить ее по возможности: и тако поплыл волнами носимый (в Ладожском озере волны после бурь более суток не утихают) – и Божиим поспешеством за молитвы Святителя и Чудотворца Николая и преподобного Адриана, принесен был волнами к берегу безбедственно, и что удивительно, прямо к Андрусовой пустыне…
Вышед убо на берег и вшед в монастырь велие воздаде благодарение Спасителю Богу, Божией Матери, Святителю и Чудотворцу Николаю и преподобному Адриану за избавление свое и сущей с ним братии от потопления»…
Параллели тут очевидны.
Герой «Нещастного приключения» – строитель Валаамского монастыря Иосиф (Шаров).
Герой «Сказания» – иеромонах Валаамского монастыря Иннокентий.
Оба они местные уроженцы… Иосиф Шаров родился в Старой Ладоге… Иннокентий – недалеко от Олонца, в деревне Рижкалицы Туксинского прихода.
И тот и другой плывут на Валаам.
Буря застигает Иосифа Шарова в трех поприщах от Ондрусова монастыря. Иеромонаха Иннокентия – в двух поприщах.
И тот и другой обращаются с молитвой к Николаю-угоднику. И тот и другой чудом спасаются с потерпевшей крушение ладьи.
Но, в отличие от Иосифа, Иннокентий живет в другое время. Уже притихли гонения на Православную Церковь, уже не запрещаются чудеса… Иннокентий твердо знает, где он потерпел кораблекрушение, развалины какого монастыря расположены на берегу… Он не просто молится, но дает (в Петровские времена это было бы приравнено к государственному преступлению!) обет возобновить по возможности Ондрусову пустыню…
Не поэтому ли и возвращается на Валаам не с черным «аки углие» ногами, а благополучно, сумев спасти и хлебный припас, что вез в монастырь?
Совершенно очевидно, что игумен Иннокентий, составляя «Сказание…», тоже думал о поучительных совпадениях двух разделенных шестьюдесятью шестью годами русской истории кораблекрушений… Но по смиренномудрию своему не говорит он, что не понята была Иосифом воля святого Адриана Андрусовского, потому и понес Иосиф кару…
А, может быть, слишком хорошо понимал Иннокентий, о чем хотел рассказать Иосиф (Шаров), чтобы осмелиться на прямое сопоставление своего кораблекрушения с кораблекрушением «Нещастного приключения»…
Мы не знаем этого…
Игумен Иннокентий просто вшил в свой труд – эти листки даже и формата другого! – описание «Нещастного приключения» – и этим ограничился.
Как явствует из «Сказания…», Иннокентий тоже не сразу приступил к исполнению обета и как бы и позабыл про него. И тогда было сделано вразумление.
«По прошествии одного месяца во един от дней видит сей старец Иннокентий в сонном видении Николая Чудотворца в священнической одежде и омофоре и за ним святолепна старца, иже бысть, по мнению его, преподобный Адриан Андрусовский, иже и рекоша ему: что ты обещания не исполняешь? Есть ли не исполнишь, то горше постраждешь, еже и бысть.
На другой бо год паки старец Иннокентий посылаем бывает с малою дружиною из Валаамскаго монастыря в Новую Ладогу за покупкою муки, крупы и прочаго хлебнаго припаса…
Нагрузив убо в Ладоге сойму, поехали они в монастырь обратно и опять по Олонецкому берегу. И как скоро изровнялись противу Андрусовой пустыни, то вдруг востал с берега ветр, который и понес лодку их в море против ночи. И паруса все разорвало, и несло без парусов боком, в ту же ночь и гром и молния и дождь весьма сильные били.
Вот я и вспомнил, что Святый Николай Чудотворец сказал, что будешь ты наказан, есть ли не исполнишь обещания своего! и паки призываю угодника Божия Николая Чудотворца в помощь и преподобного Адриана: свободите нас от беды и смерти сея, есть ли жив буду, то буду проситься у Преосвященного пожить и за помощию Божиею и Божия Матери и угодников Николая Чудотворца и преподобнаго Адриана Чудотворца, поправить монастырь потщуся… И посмотрим, показался берег: то слава Богу, мы обрадовались, а как приехали поближе, то усмотрели Коневский монастырь, и весьма обрадовались, и пристали в пристань, и пошли в монастырь согреться и отдохнуть»…
На этих словах завершается Валаамское «Сказание о Преподобном Отце нашем Адриане Чудотворце, основавшем около 1520 года по Р.Х. на берегу Ладожского озера в 25-ти верстах от города Олонца Монастырь, именуемые ныне Ондрусова пустыня».
Далее продолжается Сказание, сотворенное молитвами, хлопотами и трудами игумена Иннокентия на месте заброшенной Ондрусовой пустыни.
Тридцать лет не удавалось исполнить ему данный обет, но пришел срок и, как пишет архимандрит Никодим, «отец Иннокентий ревностно приступил к святому делу: храмы Божии привел в должное благолепие; воздвиг необходимые здания: его старанием возвращены пустыни древние дары Царские: тони на Ладожском озере и другие угодья: он исходатайствовал дозволение числиться пустыни приписною к Валаамскому монастырю, с содержанием заштатной семибратской, из своего монастыря назначил благонадежного настоятеля и перевел шесть человек монашествующих».
Сдав в 1823 году (ему было уже восемьдесят пять лет) игуменство Валаамского монастыря, старец Иннокентий посвятил оставшиеся годы двум обновленным им пустыням: Ондрусовой и Сяндемской.
Скончался он в возрасте 90 лет – 22 сентября 1828 года и погребен на Валааме.
Глава девятая
Мы привели здесь рассказы о кораблекрушениях, которые претерпели два валаамских игумена, потому что в историях этих ощутимо видно, как меняется сам характер валаамских насельников по мере того, как постепенно легализуется незаконным образом восстановленный монастырь… Мы видим, как расцветает он, набирая силу…
Капитан Яков Мордвинов, побывавший в монастыре в 1777 году, свидетельствовал, что в соборной церкви имеется придел во имя Сергия и Германа, «где и мощи Преподобных под спудом, а сверху сделаны раки, и на раках положены живописные их образы».
Капитан Мордвинов побывал также и на Святом острове, посетил пещеру, где подвизался преподобный Александр Свирский в бытность свою валаамским иноком.
«Пристали к берегу… Крест деревянный… В половине горы часовня деревянная, и в ней образы. Часовня поставлена и образы писаны при игумене Ефреме. Позади той часовни пещера в каменной горе… Проход в неё тесен и проходили на коленях. Вошед в пещеру можно стоять двум человекам. В оной стоит деревянный небольшой крест и лежат небольшие два камня».
Когда перечитываешь сейчас свидетельства Мордвинова, кажется, что он и сам как бы ощущал присутствие святых где-то совсем рядом…
И не только Мордвинов…
Именно в бытность игумена Ефрема, вопреки опять же высочайшему запрещению чудес, начинается новый, так сказать, этап в деятельности валаамских святых. Снова их помощь становится реальной и ощутимой…
Своенравное озеро окружает монастырские острова, и многие истории и предания связаны тут с чудесными избавлениями от потоплений.
Шли, было дело, ранней весною олонецкие крестьяне в монастырь. Тут поднялся ветер, взломал лед… Трое суток носило олончан на льдине по озеру, не чаяли и живыми остаться, как вдруг явились двое светозарных старцев монахов.
– Не бойтесь! – объявили они. – Не погибнете вы в озерной пучине. Но, прибыв в монастырь, закажите, чтобы совершили молебен перед иконой Смоленской Божией Матери, что стоит в чернорабочей избе.
– Кто вы, святые отче? – пав на колени, вопросили паломники.
– Мы валаамские старцы, Сергий и Герман! – был ответ. – Уповайте на Бога и не страшитесь.
Очнувшись, крестьяне увидели, что льдину прибило к подножию скалы, на вершине которой стоит монастырь. Паломники пошли в избу, где жили трудники, и нашли там образ Смоленской иконы Божией Матери. Перед ним и был совершен благодарственный молебен…
Благодаря неутомимой деятельности игумена Ефрема, благодаря помощи и заступничеству святых, память о которых вернулась в монастырь, значительно укрепилось положение обители во всем Приладожье.
При Ефреме на Валааме у стен монастыря ежегодно собиралась ярмарка, ставшая вскоре одной из крупнейших во всей Карелии. Сюда съезжались жители побережья Ладожского озера: западного – «финского», восточного – «карельского», южного – «русского».
И одним из первых плодов, принесенных им во второй своей жизни, конечно же, был иеромонах Герман Аляскинский…
«Утренний свет Валаама отразился и в туманах северной Америки, – говорится в “Валаамском слове о Валаамском монастыре”. – В 1794 году отправились на Алеутские острова валаамские монахи. И среди них Герман – просветитель алеутов. Сияя дивным подвижничеством, одаренный от Господа даром чудотворений и прозорливостью, о. Герман долее всех своих собратий подвизался подвигом апостольским…»
Подобно древним пустынникам, сорок лет вел этот валаамский инок подвижническую жизнь на Алеутском Еловом острове, переименованном им в Новый Валаам…
Как проблеск далёкого света Святой Руси, возникает он в истории новой, послепетровской России…
Ему было семнадцать лет, когда страшная болезнь поразила его. В горле возникла опухоль, которая стремительно начала разрастаться… Все лицо молодого инока было обезображено, страдания становилась с каждой минутой сильнее…
Врачи ничем не смогли помочь иноку, да он и не ждал помощи от них. Превозмогая боль, горячо молился он перед образом Царицы Небесной, прося исцеления у Нее. Закончив молитву, Герман протер Пречистый лик влажным полотенцем и обвязал им опухоль. Когда же проснулся утром, опухоли как не бывало…
С такой же твердой верою в помощь и заступничество Царицы Небесной понёс Герман в 1794 году свет православия обитателям Алеутских островов.
На острове Еловом, названном им Новым Валаамом и отделенном проливом от острова, где находилась Духовная миссия, отец Герман выкопал руками пещеру в земле и провел в ней целое лето. К зиме, близ пещеры, компания выстроила для него келью, в которой и жил просветитель алеутов до смерти, а пещеру обратил в место могильного упокоения.
Недалеко от кельи возвышались деревянная часовня и деревянный домик училища. Перед кельей раскинулся огород…
Вот, кажется, и все поприще просветителя алеутов в течение более сорока лет его жизни… Но таким огромным оказался подвиг, совершенный отцом Германом на этом поприще, что и сейчас, столетия спустя, с трудом оглядываешь его…
Отец Герман сам копал гряды для картофеля и капусты, запасал к зиме грибы, соль тоже приготовлял сам из морской воды. Плетеный короб, в котором старец носил с берега морскую капусту для удобрения земли, был так велик, что его с трудом поднимали и здоровые мужики…
Но Господь давал силу немощному иноку.
Однажды зимней ночью ученики увидели отца Германа, идущего босиком из леса… На плече святой Герман нес такое большое дерево, которое нелегко было бы нести и вчетвером…
Все, что приобретал отец Герман своим трудом, употреблялось им на пропитание и одежду для сирот – воспитанников… Но и все население островов было воспитанниками, духовными сыновьями и дочерьми отца Германа…
«Любезному нашему отечеству, – писал просветитель алеутов в управление Российско-американской компании, – Творец, как будто новорожденного младенца, дать изволил край сей, который еще не имеет ни сил к каким-нибудь познаниям, ни смысла, требует не только покровительства, но по бессилию своему и слабого – ради младенческого возраста – самого поддерживания; но и о том самом не имеет он еще способностей кому-либо сделать свою просьбу. А как зависимость сего народного блага небесным Провидением, неизвестно до какого-то времени, отдана в руки находящемуся здесь русскому начальству, которое теперь вручилось вашей власти; сего ради я, нижайший слуга здешних народов и нянька (выделено нами. – Н.К.), от лица тех пред вами ставши, кровавыми слезами пишу вам мою просьбу. Будьте нам отец и покровитель. Мы всеконечно красноречия не знаем; но с немотою, младенческим языком говорим: «Отрите слезы беззащитных сирот, прохладите жаром печали тающие сердца, дайте разуметь, что значит отрада!»
О самом себе отец Герман заботился менее всего. Одежда его была одна зимою и летом. Вместо рубашки носил оленью кухлянку, которую «по восьми лет не снимал и не переменял». В ветхой полинялой рясе и клобуке ходил и под дождем, и в метель, и в морозы.
Постелью служила скамья; изголовьем – два кирпича, которые были прикрыты шкурою, чтобы посетители не замечали их. Одеяла отцу Герману заменяла деревянная доска, лежавшая на печке…
Тело старца, изнуряемое трудами, бдением и постом, сокрушали пятнадцатифунтовые вериги.
Эти вериги найдены были после смерти отца Германа за образом Божией Матери, откуда они, как говорили ученики, сами и выпали.
– Трудную жизнь вел дедушка! – рассказывал о подвигах учителя его воспитанник, алеут Игнатий. – Никто не может подражать его жизни!
– Как вы, отец Герман, живете одни в лесу? Как не соскучитесь? – спрашивали служащие Российско-американской компании, навещавшие время от времени отшельника.
– Нет! Я там не один! – отвечал отец Герман. – Там есть Бог, как и везде есть Бог! Там есть ангелы святые! И можно ли с ними соскучиться? С кем же лучше и приятнее беседа, с людьми или с ангелами? Конечно, с ангелами!
«Истинного христианина, – писал этот просветитель нового времени, – делают вера и любовь ко Христу. Грехи наши нимало христианству не препятствуют, по слову самого Спасителя. Он изволил сказать: “Не праведные приидох призвати, но грешные спасти”. Радость бывает на небеси о едином кающемся более, нежели о девятидесяти праведниках. Также о блуднице, прикасающейся к ногам его, фарисею Симону изволил говорить: имеющему любовь многий долг прощается, а с неимеющего любви и малый взыскивается. Сими рассуждениями христианин должен приводить себя в надежду и радость, и отнюдь не внимать наносимому отчаянно; тут нужен щит веры.
Грех любящему Бога не что иное, как стрела от неприятеля на сражении. Истинный христианин есть воин, продирающийся сквозь полки невидимого врага к небесному своему отечеству…
Пустые века сего желания удаляют от отечества, любовь к тем и привычка одевают душу нашу как будто в гнусное платье; оно названо от Апостолов «внешний человек». Мы, странствуя в путешествии сей жизни, призывая Бога в помощь, должны гнусности той совлекаться, а одеваться в новые желания, в новую любовь будущего века, и чрез то узнавать наше к небесному отечеству приближение или удаление; но скоро сего сделать невозможно, а должно следовать примеру больных, которые, желая любезного здравия, не оставляют изыскивать средств для излечения себя».
Впрочем, и алеуты не давали скучать отцу Герману. С далеких островов плыли они к чудесному старцу, испрашивая его заступничества, помощи, совета.
Однажды на Еловом острове началось наводнение…
Жители, спасаясь от наступающей воды, прибежали к старцу. Он взял икону Божией Матери, поставил ее на отмель и стал молиться. Потом, обратясь к присутствующим, сказал:
– Не бойтесь, далее этого места, где стоит икона, не пойдет вода.
Слово старца исполнилось…
Среди Елового острова по горе сбегает в море небольшой ручеек, у которого устье всегда замывает буруном. Весною, когда появлялась речная рыба, старец огребал песок, чтобы можно было пройти рыбе, и рыба стремилась в реку.
– Бывало, скажет апа, – рассказывал Амег-ага, – пойдешь и достанешь рыбу в реке!
Сушеною рыбой кормил отец Герман птиц, множество их кружилось над его кельей…
Под кельей у отца Германа жили горностаи. Старец кормил их из рук.
Видели, как кормит отец Герман и медведей.
«Со смертию старца и птицы и звери удалились; даже огород его перестал давать урожаи…» – утверждал ученик старца Игнатий.
А вот случай, который произошел с бароном Врангелем. По просьбе старца, Фердинанд Петрович писал под диктовку старца письмо митрополиту. Когда письмо было окончено, святой Герман, желая поблагодарить барона за помощь, поздравил его с чином адмирала. Фердинанд Петрович изумился, но, спустя несколько недель, пришло официальное известие о присвоении ему адмиральского звания…
Незадолго до своей кончины приказал отец Герман ученику своему Герасиму зажечь свечи перед иконами и читать Деяния Святых Апостолов.
Через несколько времени лицо его просияло, и он громко произнес:
– Слава Тебе, Господи!
Потом, приказав прекратить чтение, объявил, что Господу угодно еще на неделю продлить его жизнь. Через неделю, опять по приказанию его, были зажжены свечи и читали Деяния.
Тихо преклонил старец свою голову, просияло лицо его, келья наполнилась благоуханиями. Отца Германа не стало! Почил сном праведника он на восемьдесят первом году многотрудной жизни.
В этот день, 13 декабря 1837 года, видели окрестные жители над Еловым островом необыкновенно светлый, достигавший до неба столб.
– Видно, отец Герман оставил нас! – сразу распространилась молва.
В тот же вечер, в другом селении на Афогнаке, видели человека, поднимавшегося с Елового острова к облакам…
Валаамское предание утверждает, что, установив крест на острове, святой апостол Андрей Первозванный обратился к местным жителям со словами проповеди.
Продолжением этой великой апостольской проповеди и были деяния святого Германа Аляскинского и других разошедшихся по Русскому Северу, по далеким островам валаамских иноков…
Герман Аляскинский канонизирован уже в наше время, в 1970 году. А одним из первых валаамцев был канонизирован сподвижник основателя валаамской обители Сергия – преподобный Герман. Его обычно изображают на иконах со свитком в руке. На свитке слова: «Трисолнечный свет православно славим, Пресвятой Троице поклоняемся».
Между двумя тезками-святыми целый сонм преподобных, святителей, великомучеников, составивших Собор валаамских святых. Преподобные: Авраамий Ростовский, Корнилий Палеостровский, Арсений Коневский, Савватий Соловецкий, Александр Свирский, Афанасий Сяндемский, Адриан Ондрусовский, Евфросин Синоезерский, Лев Оптинский, Арефа Верхотурский… Святители: Иоанн Новгородский и Геннадий Новгородский…
Здесь и 18 человек достоблаженных и благочестивых старцев и 16 послушников, мученически истребленных за твердость в православной вере, «побиты мечем от немец 20 февраля 1578 года»…
А еше: священномученик игумен Макарий и иже с ним пострадавшие 34 инока, убиенные шведами в 1611 году…
А еще: новомученики валаамские…
Если сосчитать всех – не меньше сотни наберется.
Святая черная валаамская сотня…
Это не мифические черносотенцы, которыми запугивают атеистическую публику современные средства массовой информации, а реальные, предстоящие Престолу Божию молитвенники, что останавливали и останавливают своим заступничеством нашествие сатанинского зла на нашу землю.
И так было и во времена наступления «ереси жидовствующих», и в 1917, и в 1941, и сейчас…
И смотришь со стороны залива, как, поднявшись высоко вверх по гранитной скале, почти в небе парит белокаменный монастырь, сияя золотыми крестами на голубых маковках, и кажется, что крепкими руками своих великих подвижников и поддерживается он посреди неба…
10 июня 1999 года было объявлено о праздновании Собора валаамских святых… А 11 июня начала мироточить икона Германа Аляскинского…
Три дня длилось мироточение…