Закончилась длившаяся целое столетие печальная ночь Валаама.
Не прошло и полувека, а прощенным оказалось «преступление» строителя Иосифа (Шарова). Теперь в царском дворце рассуждали, что коли в ходе Северной войны России удалось вернуть Валаамские острова, то восстановленный на них монастырь и является памятником этому освобождению, а значит, и всей деятельности Петра Великого.
Рассказывая о игумене Иннокентии и преподобном Германе Аляскинском, мы несколько забежали вперед и пропустили игумена Назария, без которого и не было бы, возможно, ни просветителя алеутов Германа Аляскинского, ни игумена Иннокентия… Игуменство, миновать которое, рассказывая о истории Валаамского монастыря, никак нельзя…
Глава первая
«Заботливое сердце преосвященного Гавриила, – пишет летописец монастыря, – чувствовало скорбное положение Валаамского монастыря. Желая восстановить на Валааме селение святых и тем принести Спасителю мира благоугодную жертву, в 1781 году Святитель вызвал из Саровской пустыни Тамбовской епархии иеромонаха Назария и определил его строителем в Валаамский монастырь».
Отец Назарий был великим старцем.
Говорят, что о делах мирских он и слов не знал говорить, зато когда отверзал уста, чтобы рассуждать о подвигах против страстей, о любви к добродетелям, слушающие забывали время, так услаждала их эта беседа.
Всегда слова Назария были правдивы и прямы, а порою и резки, но это не мешало его собеседникам поучаться любви и послушанию.
Смиренный сам, Назарий и других обучал смирению…
Не желая лишаться отца Назария, настоятель Саровской пустыни и преосвященный Феофил попытались представить отца Назария, как малоумного и неопытного в духовной жизни человека.
Однако хитрость эта не имела успеха.
– Пришлите скорее мне вашего глупца! – потребовал митрополит Новгородский, Высокопреосвященный Гавриил. – Умников у меня и своих хватает…
Отец Назарий принял Валаамскую обитель, когда там «был строитель, один монах, два белые священника, но и те все потонули…», а оставил монастырь с каменными, при нем отстроенными соборами, с возрожденными скитами, с братством, превышающим пятьдесят монахов.
Наверное, правильнее будет сказать, что Назарий не возродил Валаамский монастырь, а вымолил возрождение монастыря.
Еще будучи настоятелем, он порою целые недели проводил в уединенной пустыни, занимаясь молитвою и рукоделием…
«Помолимся духом, помолимся и умом, – писал отец Назарий, уже удалившись на покой. – Взойдите-ка в слова святаго Апостола Павла: хощу рещи лучше пять слов умом, нежели тысячу языком (I Кор. XIV, 15, 19). Изобразить не могу, сколько мы счастливы, что сии пять слов удостоилися говорить; что за радость! Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго. Вообразите-ка: Господи, кого я называю? Создателя, Творца всего, Кого все небесныя силы трепещутъ. Иисусе Христе, Сыне Божий! Ты ради меня кровь свою излиял, спас меня, сошел на землю… Ум и сердце собрать во едино, глаза закрыть, мысленныя очи возвести ко Господу. О, сладчайший и дражайший Господи Иисусе Христе Сыне Божий!».
Воистину – прямо из священных тайников умного делания восходят эти проникновенные, пропитанные небесным светом слова…
Отец Назарий обладал редким даром прозорливости. Без испытания узнавал он мысли, характер и склонности приходящих к нему и побуждал их к исправлению недостатков, какие прозорливо усматривал в собеседнике.
Высокопреосвященный митрополит Гавриил, которому обязан Валаам появлением на островах отца Назария, чрезвычайно ценил старца.
Наставляя переводчиков «Добротолюбия», он предписал им советоваться во всем с духовными старцами. Первым среди старцев назвал отца Назария.
– Они, – сказал тогда высокопреосвященный, – хотя и не знают, как вы греческого языка, но из опыта лучше вас понимают духовные истины, а потому правильнее могут изъяснить наставления, содержащиеся в этой книге…
По словам монастырского «Валаамского слова», «со вступлением о. Назария на святые горы полились на них радостные утренние лучи»…
И это не поэтический образ, а строгий научный факт.
При Назарии все каким-то чудесным образом устраивается на Валааме…
Перечислить все, совершенное им, невозможно, но главное дело – Монастырский устав, созданный по образцу Саровской пустыни и прижившийся на Валааме, потому что он оказался созвучным и близким древнему уставу Спасо-Преображенского монастыря…
С Уставом игумена Назария, конечно же, произошло чудо.
Назарий и предположить не мог, что привезенный им Устав окажется так близок древнему уставу монастыря.
Но именно так и случилось…
И подтверждение этому – возвращение в монастырь самых первых святых насельников Валаама, основателей монастыря: преподобных Сергия и Германа, преподобного Александра Свирского…
При Назарии начинает возрождаться почитание их в монастыре. В 1819 году имена основателей Валаама заносятся во все печатные месяцесловы.
Другое подтверждение правильности устроения возрожденной обители – приход на острова белобережских старцев. Они ведь искали место для свершения монашеских подвигов и нашли – пусть и не на долгое время! – на Валааме.
Когда белобережские старцы пришли на Валаам, Назарий уже покинул обитель, вернулся назад в Саровскую пустынь, из которой и был призван для устроения Валаама.
И тут, в этой смене духовных светильников монастыря, явно прослеживается преемственность, выстроенная, как нам кажется, самим Божиим Промыслом.
Самое начало девятнадцатого века…
Валаам…
Саровского пустынника сменяют старцы, которым суждено просиять в Оптиной пустыни…
Встреча Сарова и Оптиной на Валааме…
Воистину, свет рождает свет, светом полнится и светом изливается…
Рассказывая об игуменстве Назария, нельзя не упомянуть, что это при нем, осенью 1785 года, появился в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре тульский крестьянин Василий Васильев и смиренно попросил настоятеля дозволить пожить на острове…
Это был человек, который известен в истории нашей страны под именем прорицателя Авеля.
В «Житии и страданиях отца и монаха Авеля», глухо упоминается о бесовских искушениях инока-отшельника в Валаамском скиту, где «множество темных духов нападаше нань». Случилось то, что сам он считал божественным чудом, определившим его судьбу: «сказа ему безвестная и тайная Господь» о том, что будет впредь всему миру. «По сему ж взяли отца Авеля два духа… Буди ты новый Адам и древний отец Дадамей, и напиши яже видел еси; и скажи яже слышал еси. Но не всем скажи и не всем напиши, а токмо избранным моим и токмо святым моим; тем напиши, которые могут вместить наши словеса и наша наказания. Тем и скажи и напиши. И прочая таковая многая к нему глаголаша».
И «начаша» Авель с того времени писать, что «что кому вместно».
Как явствует из «Жития и страданий…», обретя пророческий дар, Авель покинул Валаам и отправился в новое странствие, чтобы «сказывать и проповедовать тайны Божии и судьбы его».
Через девять лет он остановится на Волге, в Костромской губернии, в Николо-Бабаевском монастыре. Именно здесь Авель написал первую из созданных им «зело престрашных» пророческих книг (всего их было три, но ни одна из них не дошла до нашего времени, бесследно исчезнув еще в XIX веке).
Помимо всего прочего в книге, составленной Авелем, с необыкновенной точностью был предсказан день и час кончины императрицы Екатерины II… Когда об этом стало известно костромскому губернатору, Авеля под конвоем отправили в Петербург.
Нет нужды пересказывать историю встреч Авеля с императрицей Екатериной Великой, императором Павлом, императором Александром I… Эти аудиенции завершались для пророка тюрьмой.
Как сказано в энциклопедии Брокгауза и Ефрона, «за свои предсказания дней и часов смерти Екатерины II и Павла I, нашествия французов и сожжения Москвы Авель многократно попадал в тюрьмы, а всего провел в заключении около 20 лет. По приказанию императора Николая I Авель был заточен в Спасо-Евфимьевский монастырь, где и умер в 1841 году».
Из послания Амвросия, митрополита Петербургского, генерал-прокурору Обольянинову от 19 марта 1800 года явствует, что монах Авель ссылался в 1798 году снова на Валаам.
Но способности к прорицанию мешали Авелю и в монастыре.
У одного из иеромонахов на Валааме пропали тогда серебряные ложки и турецкие (?) деньги. Начались поиски… Вот тогда Авель и принес вещи игумену Назарию, и заявил, что он знает похитителя, но не может назвать его имени.
Авель заявил Назарию, что истину он установил «через сонное видение».
Назарий, уже давно приглядывавшийся к загадочному монаху, решил навестить того в келье. Там он обнаружил странную книгу на непонятном языке, а в ней лист бумаги с русскими литерами.
В ответ на вопрос Назария: «Что это за книга?», Авель сказал, что ему дали ее почитать и бросился на настоятеля с криком, чтобы тот ее не брал, угрожая ему физической расправой. Но книгу эту Назарий у Авеля все же забрал и исследовал с братией. Обнаружилось, что книга «писана языком неизвестным».
Личность монаха Авеля таинственна и загадочна, как и изъятая у него книга… Упоминая о нем в истории Валаамского монастыря, обратим внимание, что на Валааме получает Авель дар предсказания, а записывает свои предсказания в Николо-Бабаевском монастыре…
Любопытно, что эта связка Валаама и Николо-Бабаевского монастыря повторится еще раз только уже в житии великого святителя Игнатия (Брянчанинова)…
Случайное совпадение? Может быть, и случайное…
Хотя есть и в предсказаниях монаха Авеля, и в святительской деятельности епископа Игнатия нечто общее… Это общее видится нам в умении обоих заглянуть вперед, в попытке их исправить роковой ход русской истории… Хотя, конечно, делал это каждый из них своим способом…
Игнатий Брянчанинов, как мы уже говорили, был не иноком Валаамского монастыря, а его благочинным. И все-таки в духовном формировании будущего святителя Валаамский монастырь без сомнения сыграл огромную роль.
Но прежде надобно рассказать о белобережских старцах.
Глава вторая
Белобережские старцы – это следующий шаг в возрождении Валаамской обители.
Пришедший сюда схимонах Феодор был учеником старца Паисия Величковского, архимандрита Молдо-Влахийских монастырей, и с его именем связано возрождение утраченных в эпоху петровских преобразований традиций старчества в русских монастырях.
Вернувшись в Россию, схимонах Феодор подвизался в различных монастырях, пока беспокойство от посетителей, нарушавших безмолвие его пустынной жизни, не понудило его перебраться в Белобережскую обитель. Настоятелем этой пустыни был Леонид, его ученик. Он устроил наставнику уединенную келью в лесу, где тот и поселился с иеросхимонахом Клеопою. Скоро к ним присоединился и сам Леонид, добровольно сложивший с себя настоятельство.
И снова слава о высокой жизни и мудрости отца Феодора распространилась окрест, и к его кельи начали стекаться посетители.
И снова утомленный столь тягостной для смиренномудрия славою отец Феодор покидает обжитую келью и уходит на север.
Новоезерский монастырь, Палеостровская пустынь, наконец, Валаам, где в скиту Всех Святых вновь было назначено встретиться белобережским отшельникам…
«Слава милосердому нашему Богу, что сподобил и меня недостойного и скверного сожительствовать со отцы моими в скиту Валаамском, – писал о. Феодор, прибыв на Валаам. – Уже теперь перед милосердым нашим Создателем и Искупителем не можем никакого извинения и оправдания принести: Он исполнил все наше желание… привел нас в место безмолвное, спокойное, от человек удаленное, молвы свобожденное. Отец Леонид определен у нас в скиту смотрителем…»
Шесть лет провели белобережские старцы на Валааме. Велико было их влияние на монастырскую жизнь, ибо многие иноки ходили к ним, чтобы воспользоваться духовным руководством.
– Батюшка! – сказал однажды отцу Феодору великий любитель безмолвия, иеромонах Варлаам, живший тогда на скиту. – Блазнюсь я на вас. Как это вы по целым дням пребываете в молве и беседах со внешними… Каково есть сие дело?
– Экой ты, братец, чудак… – отвечал будущему валаамскому игумену отец Феодор. – Да я из любви к ближнему два дня пробеседую с ним на пользу душевную и пребуду несмущенным…
Иеромонах Варлаам вразумился, как говорит Житие, этим ответом «познавать различие путей смотрительных от общих».
Но далеко не все обладали подобной мудростью.
Среди братии, искавшей духовных наставлений отца Феодора и отца Леонида, был келлиарх Валаамского монастыря отец Евдоким, впоследствии ставший валаамским духовником, схимником Евфимием.
Отец Евдоким считался присным учеником настоятеля (после Назария эту должность справлял Иннокентий) и надеялся достичь духовного преуспеяния одними внешними подвигами и совершенной покорностью своему наставнику.
Внешне все выглядело благопристойно, но сам отец Евдоким не замечал в себе настоящих плодов монашеской жизни. Не приходило ни кротости, ни любви, ни слез, ни смирения. Сухость, жестокость души, зазрение всех – томили его. Он не находил покоя, порою захлестывало отчаяние, и тогда появлялись мысли о самоубийстве. «Бросься со скалы в озеро!» – нашептывал ему враг.
Вот тогда-то и обратился отец Евдоким к старцам Феодору и Леониду. И старцы, действительно, помогли, открыв, что одно только внешнее делание и телесные подвиги не ведут к преуспеянию, особенно если они, являемые другим, влекут к тщеславию, гордости и, как следствие, – к ожесточнию, осуждению и отчаянию. Поняв «смиренную науку отцов», отец Евдоким начал возрождаться, смиряться и постепенно успокоился…
«Измена» ученика чрезвычайно возмутила игумена Иннокентия. Так случилось, что это совпало с посещением Валаама министром духовных дел князем А.Н. Голицыным. Все время, пока он находился на острове, министр провел в келье у старцев, и игумена Иннокентия приказал звать туда…
Разумеется, руководствовался Иннокентий не ревностью к учительскому дару старцев, а заботой о порядке, мире монастыря. Как мы уже говорили, он исключительно много сделал для Валаама. Только за первые восемь лет его игуменства численность братии возросла почти вдвое и перевалила за сотню.
«После старца Назария, – утверждает монастырский историк, – обитель во всех отношениях цветущим своим состоянием большею частию обязана его трудам».
А сейчас помрачилось духовное зрение игумена Иннокентия… Ему показалось, что белобережские старцы специально переманивают учеников, чтобы подорвать его игуменский авторитет.
Усмотрев в их учительстве дерзкий вызов своей власти, Иннокентий пожаловался на старцев митрополиту Новгородскому и Петербургскому Амвросию. Тот поручил коневскому строителю, благочинному над монастырями Илариону исследовать это дело. В феврале 1817 года Илларион прибыл на Валаам и допросил Феодора, Леонида и Клеопу. Впоследствии он часто говорил, что ему нигде не доводилось читать того, что высказали в своих ответах простые старцы.
Нашлись у старцев, помимо Илариона, и другие могущественные защитники – министр духовных дел князь А.Н. Голицын, а также архимандриты (будущие святители) Филарет и Иннокентий.
«Митрополит с огорчением увидел, что он едва не сделал большую несправедливость. Игумен Иннокентий был вызван и встречен грозным и бесцеремонным вопросом: «что ты, старый, со мною было сделал? По твоей милости я чуть было не осудил людей, лучших нас с тобою».
Игумену велено было всячески покоить старцев в своей обители, с угрозою, что в случае жалобы он будет сменен. Старцам же передали, чтобы они были уверены в защите высшего духовного начальства.
Но опытные и смиренномудрые подвижники, знавшие человеческое сердце, не надеялись, чтобы настоятель совершенно умиротворился по отношению к ним, и, сознавая, что легче нести ненависть всего братства, нежели нерасположение настоятеля, они во избежание продолжительного греха решились оставить Валаам; и вскоре после этого, в июне 1817 года, перешли в Александро-Свирский монастырь, «считая себя отребием мира и недостойными мирнаго жилища на земле».
Именно тогда и произошла встреча белобережских старцев с крестьянским юношей Дамианом, о которой рассказывали мы в повести «Апостольский колокол».
Глава третья
Мы знаем, что духовником послушника Дамиана в Валаамском монастыре стал старец Евфимий, тот самый келлиарх Евдоким, что послужил причиной ссоры игумена Иннокентия и белобережских старцев. Через этого старца Евфимия, превращенного им из «внешнего монаха» во «внутреннего делателя», преподобному Льву предстояло воспитать и будущего игумена Валаамского монастыря Дамаскина.
Если же мы вспомним, что десять лет спустя, в 1827 году, в послушание к старцу Льву поступит в Александро-Свирском монастыре Дмитрий Брянчанинов, которому, в бытность его благочинным монастырей Санкт-Петербургской епархии, предстоит найти в 1837 году валаамского инока, способного стать игуменом монастыря, и он изберет именно Дамаскина, то остается только подивиться, как чудно устрояет Всемогущий Господь судьбы Своих избранников…
«Господь не дал жезла грешных на жребий праведного, – говорит монастырская биография Дамаскина. – Господь, видимо, благословил труды его великие… Постепенно, но неуклонно и неустанно восстанавливал игумен Дамаскин прежнее внутреннее благоустройство, сообщенное монастырю еще игуменом Назарием – старцем великой духовной опытности и мудрости. И Дамаскин достиг своей цели, привел обитель в цветущее состояние. Братство возросло, нравственные силы развились, во внутреннюю жизнь “вдохнут был божественный огонь истинного подвижничества”».
Эта лестная характеристика подтверждается цифрами и фактами. Неуклонно росла при Дамаскине численность обители.
Уже в 1852 году она составляла 172 человека.
В 1868 году – 234 человека.
В 1881 году, году кончины Дамаскина, – 263 человека.
Божьим чудом называется то, что удалось совершить игумену Дамаскину за сорок лет настоятельской деятельности.
Словно, чтобы вразумить «разбуженное декабристами» население столицы Российской империи, расцветает вблизи нее осиянный Божественным светом архипелаг…
Когда думаешь о Дамаскине, поражает, как удивительно точно удавалось ему реализовать в грубой материальности монастырского бытия самые тончайшие духовные движения, как надежно ограждал он от праздного любопытства сокровенное монашеское делание…
И тут Дамаскин шел на самые необычные решения…
Будучи сторонником пустынножительства, он сам и отменяет, как это может показаться на поверхностный взгляд, пустынножительство на Валааме во второй половине девятнадцатого века.
Тогда на Валаам из Петербурга стали совершаться пароходами пассажирские рейсы, и вместе с паломниками потянулись на пустынные доселе острова и любители всего нового и необычного. Немало докучали они пустынножителям праздными разговорами…
Вот тогда-то, чтобы спасти пустынное безмолвие, Дамаскин водворил старцев-пустынников на скитах, огражденных от праздного любопытства крепостными стенами…
«Таким образом, – пишет историк монастыря, – пустынное безмолвие на Валааме в этой идее не было уничтожено, а только лишь изменилось на образ скитско-безмолвной жизни».
Дамаскин созидал и невидимый Валаам, скликая назад из далеких веков всех прежних насельников монастыря и являя миру этот дивный, сияющий небесным светом Собор…
Однм из свидетельств успешности затеянного игуменом строительства можно считать намеренение святителя Игнатия (Брянчанинова) поселиться в Валаамском монастыре.
Намерение это осталось невыполненным, но святитель Игнатий был не единственным, кто искал пути на Валаам, уже имея за спиною гигантский опыт аскетической жизни…
Глава четвертая
6 ноября 1865 года пришел с Афона в Валаамский монастырь Антипа Святогорец…
Этот валаамский чудотворец происходил из Молдавии. Подобно многим святым, одаренный от Бога высокими духовными дарованиями, он был обделен обыкновенными способностями и был, как пишет биограф, «простоват и крайне непонятлив».
«Эта двойственность о. Антипы производила соответствующее впечатление на его сверстников. Иногда они, поражаемые проявлением в нем чего-то дивного, необычайного, падали пред ним со страхом на колени и называли его своим владыкой; иногда же ругали и били его за его простоватые выходки».
Долго не мог отец Антипа научиться грамоте. Учителя советовали ему оставить школу и обучаться какому-либо ремеслу.
– Нет, – плакал отец Антипа. – Я должен научиться читать! Если останусь неграмотным, как же я буду заниматься чтением Божественных книг?
Так и получилось.
Усердие, труд и молитва помогли овладеть книжной премудростью, и священные книги стали для отца Антипы неиссякающим источником духовного назидания и утешений…
Долгие годы подвизался отец Антипа в молдавских монастырях, а потом на Афоне…
На Святой Горе он поселился в полуразвалившейся отшельнической хижине… Хижина была совершенно пуста, только в переднем углу стояла икона Божьей Матери, покрытая копотью так, что невозможно было рассмотреть лика.
И тем не менее находка обрадовала отца Антипу.
Немедленно отправился он к знакомому иконописцу-пустыннику, иеродиакону Паисию, переселившемуся на Афон из Киева, и стал просить его промыть икону.
– Только не надо поправлять лик красками… – предупредил всех.
– Ничего не получится… – покачал головой Паисий. – Копоть в краску въелась…
Однако он внял мольбам отца Антипы и взялся за дело. И вот чудо! Стоило только протереть икону, как из многолетней тьмы выступил, сияя красками, Пречистый лик Владычицы Небесной. Образ этот прославил себя впоследствии многими благодатными знамениями.
– Она – чудотворная! – свидетельствовал о иконе отец Антипа, никогда не разлучавшийся с нею.
После упокоения старца эта икона осталась в Валаамском монастыре, в храме Преподобных отцов Сергия и Германа Валаамских Чудотворцев, на левой стороне у переднего столба, в небольшом иконостасе…
Велики были молитвенные подвиги отца Антипы на Афонской горе… Еще больше времени уделял он молитве на Валааме. Когда случалось ему быть в монастыре, предварительно, в келье, он совершал полную службу на молдавском языке.
Кроме исполнения службы по церковному уставу, отец Антипа каждый день прочитывал два акафиста Божией Матери, один – общий и другой – Ее Успению, и ежедневно полагал по триста земных поклонов с молитвою о спасении усопших. Поминовение усопших продолжалось более часа…
Все оставшееся время отец Антипа посвящал умной молитве.
– Монаха жизнь – в церкви… – говорил отец Антипа. – Дела его – монашеское правило…
В первую неделю Великого поста отец Антипа никогда не употреблял ни пищи, ни пития; в такой же строгости соблюдал он понедельник, среду и пятницу и навечерия праздников Рождества Христова и Богоявления.
Даже и в предсмертной болезни, когда от сильного жара сохло во рту, не позволял он облегчить свои страдания глотком воды.
Незадолго до кончины, в Великую субботу, отец Антипа был на Божественной литургии…
Когда причащались монахи, он взглянул из южных ворот алтаря в церковь…
– Я увидел, – рассказывал он потом ученику, – что лица некоторых причастившихся монахов сияют, как солнце… Я не знаю имен этих монахов, прежде этого я не видел их…
Можно только догадываться, что духовному зрению отца Антипы открылся на этой Божественной литургии великий Собор валаамских святых, Собор, участником которого был и сам он.
И чем ближе приближался он к смертному порогу, тем очевиднее становилось это.
– Кто у нас умер в монастыре? – спросил он, очнувшись, у своего келейника.
– Никого не умерло… – отвечал тот.
– Нет… – вздохнул отец Антипа. – Умер… Простой старик умер в церкви… Ему было трудно… Игумен велел дать воды… Не помогло… Умер…
Ученики недоумевали, полагая, что отец Антипа бредит, но утром в скит приехал духовник и подтвердил, что все так и было, как говорил лежащий на одре старец.
Отец Антипа отошел ко Господу в воскресенье 10 января 1882 года, на шестьдесят шестом году от рождения.
Святые мощи его были обретены столетие спустя, в августе 1991 года, когда расчищали место вокруг часовни Крестных страданий…
Для мощей в монастыре была устроена специальная рака с отверстием, которое открывается, чтобы можно приложиться к благоухающим мощам.
Ныне рака перенесена в нижний храм Преображенского собора и стоит с южной стороны у колонны, ближе к алтарю.
По благословению Святейшего Патриарха Алексия II старец Антипа причислен к лику местночтимых святых Русской Православной Церкви.
«Ввиду того, что сгущается мировое зло над православным народом вселенной, – пишет монастырский биограф отца Антипы. – Господь открывает забытых подвижников для утверждения веры православной и в помощь молодому поколению, перед которым поставлена задача самосохранения и распространения православного мировоззрения и благовествования святости на земле».
– Яко радугой вселенную опоясавший, от горы Афонской даже до Севернаго Афона горы Валаамской достигший, Преподобие Отче наш Антипе Примерный, дивным отцам Молдавским уподобился еси и ныне во славе горняго Валаама пребываеши, моли Христа Бога Спаса нашего, деланию иноческому нас наставити, – звучит под сводами Преображенского собора тропарь преподобному Антипе Святогорцу.
Глава пятая
Появление на Валааме Антипы Святогорца было для монастыря не только благодатным, но и символичным событием…
Валаам издавна называли Северным Афоном.
Как и Афон, Валаам расположен на островной земле, здесь так же много скитов и отшельнических келий…
Связаны острова и столетиями истории. С Афона пришел на Валаам преподобный Арсений Коневский, принес со Святой Горы образ Божией Матери, получивший название Коневской, или Голубицкой, иконы Божией Матери, ставшей покровительницей всей Ладоги и Валаама…
С поселением на Валааме Антипы окончательно утверждалось возрождение связи великих островов православия.
И не случайно, что именно тогда взаимосвязь Валаама со Святой Горой, Афоном – уделом Божией Матери на земле, получила и мистическое подтверждение…
Летом 1896 года на Валаам приехала скромная паломница – Наталья Андреевна Андреева. Она происходила из крестьянок Тверской губернии Корчевского уезда Паскинской волости, деревни Зарино, жила в Петербурге на Васильевском острове в богадельне Бруснина, что была в доме № 15 на Косой линии.
Шесть лет назад, в 1878 году, Наталья Андреевна сильно простудилась, и у нее начался острый суставный ревматизм рук и ног. Болезнь причиняла страшные страдания, больная не могла подниматься без посторонней помощи по лестнице и часто ей приходилось переползать с одной ступеньки на другую на коленях. Врачи советовали ехать на теплые воды, но где было найти деньги на такую поездку? Больная была на грани отчаяния. И вот тут-то и услышала она голос:
– Поезжай на Валаам, выздоровеешь…
Собрав последние деньги, Наталья Андреевна купила билет на Валаам, однако в последний момент засомневалась и хотела отказаться от поездки, но тут ей случилось видение…
К ее кровати с ребеночком на руках подошла окруженная чудным светом высокая женщина… Наталья Андреевна хотела дотронуться до ее одеяния из малинового бархата, но женщина отступила.
– Не плачь! – сказала она. – Спаситель по пути и Я по пути к тебе!
– Матушка! – воскликнула Наталья Андреевна. – Какая Вы красивая да хорошая! Разве Вы на Валааме живете?
– Там живу… Ты Меня увидишь на Валааме.
Наталья Андреевна попала на Валааме на закладку нового Преображенского собора.
Горячо помолилась она у раки с мощами преподобных Сергия и Германа, а уже перед отъездом зашла в Успенскую церковь.
«И только я вошла с паперти в церковь, как-то невольно взглянула в левую сторону и обомлела; ноги у меня подкосились и, если бы не лестница на хоры, я бы, наверное, упала. Причины моего испуга, волнения были изумительные: с левой колонны из золотой рамы на меня взирала Царица Небесная; и что же? В Ней я узнала ту самую Женщину, которая явилась мне во сне накануне отъезда на Валаам и ободрила меня в моем малодушии. Я не могла глаз оторвать от образа Царицы Небесной и все более убеждалась, что это она. Матушка милостивая удостоила меня своим посещением в сонном видении; я узнала Ее пресветлый лик, Ее благодатный взор и даже одеяние – все было совершенно то же самое. И Пречистого Младенца Она так же держала на руках, как я видела во сне».
Но только разглядела Наталья Андреевна явившийся ей во сне образ, раздался свисток на отходившем пароходе, и она только и успела поставить свечу перед высоко висевшим образом.
Тем не менее, вернувшись в Петербург, Наталья Андреевна почувствовала значительное облегчение в ногах и дала обещание поехать на Валаам еще раз и отслужить молебен пред иконой Богоматери.
Однако новый приезд ее оказался неудачным. Наталья Андреевна не нашла икону.
– Она же здесь находилась, в этом храме… Вот тут, с левой стороны на колонне икона Божией Матери была… Царица Небесная изображена во весь рост с Богомладенцем на руках… – спрашивала Наталья Андреевна у монахов в Успенском храме.
Монахи посоветовали обратиться к ризничному отцу Пафнутию, под наблюдением которого находились все иконы монастыря. Но и он не смог найти иконы.
– Может быть, ее отправили в Петербург в Валаамскую часовню… – сказал он. – Не помню…
Наталья Андреевна две недели искала на Валааме икону Божией Матери. Обошла все храмы, осмотрела все часовни. А, вернувшись в Петербург, сходила первым делом в Валаамскую часовню, но иконы и там не было. Тогда, на следующий год, собрав по копейке деньги, Наталья Андреевна вновь поехала на Валаам.
Со слезами горячо молилась она пред мощами Валаамских чудотворцев, умоляя помочь ей.
И вот ей приснился сон, будто ходит она внутри монастыря около упраздненной церкви Святителя Николая Чудотворца и молится Царице Небесной:
– Хоть бы еще раз увидеть тебя одним глазком, Матушка!
– Я здесь, здесь, – раздался тут голос. – Скоро разыщешь!
Испугалась Наталья Андреевна, еще горячей стала молиться. И снова раздался голос, только уже другой:
– О чем скорбишь? Что ищешь, женщина?
Обернулась Наталья Андреевна – старичок в голубой камилавке с седой бородой стоит.
– Я ищу Царицу Небесную! – сказала она.
– Подожди, найдешь!
– Как я ее найду? Отец Пафнутий три недели искал и не смог найти.
– Неправда, он хорошо не искал, – сказал старичок. – Пошли, я покажу. Вот здесь она, за дверью.
– Но дверь-то закрыта!
Старичок отворил дверь и сказал:
– Вот она!
Наталья Андреевна увидела в углу между церковною утварью и старыми образами наполовину завернутый в рогожку образ Божией Матери, который она искала уже столько времени.
Отец Пафнутий сильно сконфузился, когда услышал про сон.
– Это, наверное, преподобный Сергий Валаамский был… – сказал он. – Его на иконах обычно изображают седовласым, в отличие от преподобного Германа… Ты прости меня Бога ради, матушка, я ведь действительно искал икону, а потом забыл о ней совсем. Но теперь я ее разыщу непременно, теперь вспомнил: она, наверное, в церкви Николая Чудотворца!
Через три дня Наталье Андреевне снова приснилось, что стоит она в нижнем соборе и с нетерпением ждет чего-то, не сводя глаз с входных дверей. Вдруг входная дверь отворилась, и отец Пафнутий и еще какой-то молодой монах в сером кафтане внесли икону Божией Матери.
– Вот Она, Матушка! – закричала Наталья Андреевна и упала на пол, думая: «Пройдет икона и я выздоровлю».
– Но у вас ничего не готово еще, – услышала она слова отца Пафнутия. – Об исцелении больной надо служить водосвятный молебен!
На этом сон кончился, Наталья Андреевна проснулась…
Причастившись в этот день, она возвращалась в гостиницу после ранней литургии и тут увидела, что народ бежит в церковь.
– Что случилось?
– Икона явилась! Отыскали икону Божией Матери и принесли в нижний собор.
У Натальи Андреевны, хотя она и едва могла передвигать ногами, откуда силы взялись, и она почти побежала следом за всеми в собор, где на столе уже стояла икона:
– Эта ли икона? – спросил у Натальи Андреевны отец Пафнутий.
– Эта самая! – только и смогла ответить она.
А отец Пафнутий рассказал, что, действительно, нашел икону в кладовой, располагавшейся в упраздненной церкви Святителя Николая Чудотворца. Образ стоял в углу, завернутый в холст. Переносить его отцу Пафнутию, как и во сне Натальи Андреевны, действительно помогал молодой монах в рабочем коротком сером кафтане.
Тут же отслужили водосвятный молебен пред обретенною иконою Божией Матери.
Наталья Андреевна напилась святой воды и сразу почувствовала, что силы возвращаются к ней. Взяв масло из лампадки, она вернулась в гостиницу и помазала руки и ноги – боль и ломота стихли, и за столько лет Наталья Андреевна впервые спокойно заснула. Через неделю она могла уже обходиться без клюки.
Уже после обретения выяснилось, что эту икону написал валаамский инок-иконописец отец Алипий еще в 1878 году (в том самом, когда Наталья Андреевна получила сильную простуду, вызвавшую ее мучительную болезнь)…
Отец Алипий поступил в Валаамский монастырь в 1875 году. Вместе с другими изографами Валаама – иеромонахом отцом Лукой и игуменом Гавриилом – украсил он многие храмы монастыря росписями, создав особый «валаамский стиль», который некоторые считают сходным с афонскими письмами XIX века.
Как вспоминал схиигумен Иоанн, отец Алипий писал образ Божией Матери, называемой сейчас Валаамскою, в то время, когда читали акафист Богородице в церкви.
«Скажут ему: “Кончили читать”, – тогда и он кончит работу. Написал образ Богородицы в несколько приемов во время чтения акафиста».
Иконография явленной иконы необычна.
Богоматерь изображена в рост на золотом облаке в темно-синем гиматии и ярко-красном мафории. В руках у нее Младенец. Правая рука его творит благословение, а в левой – держава, увенчанная крестом.
После чудесного обретения икону стали называть – «Местная Валаамская». Когда монахи покидали Валаам, они увезли на Новый Валаам и чудотворную икону.
Но сам отец Алипий не дожил до этого…
Надпись на его надгробном камне на старом кладбище Валаама гласила: «Иеромонах Алипий, скончался 17 августа 1901 года, 50 лет от рождения. Искусный иконописец и усердный труженик. Святии отцы и братия, не забудьте и меня, егда молитеся».
«Явление Валаамского образа чрезвычайно глубоко по своему духовному смыслу, – говорится в “Сказании о Валаамской иконе Божией Матери. – Им Божия Матерь Сама засвидетельствовала свой особый Покров сему месту, и Свое особое присутствие на сем месте, сказав рабе Божией в видении: “ТАМ ЖИВУ, МЕНЯ УВИДИШЬ НА ВАЛААМЕ”».
Глава шестая
1881 год. Выстроено каменное здание монастырской фермы и при ней коровник со всеми строениями.
1882 год. Выстроен каменный амбар в монастыре для хранения в нем провизии и разных хозяйственных принадлежностей.
1883 год. Надстроен каменный внешний корпус для бывшей прежде больницы и ризницы.
1884 год. 18 августа открылось новое здание монастырской библиотеки, где и были сосредоточены все книги. В войну 1939–1940 годов помещение ризницы, находившейся над библиотекою, выгорит, но библиотека сохранилась благодаря каменным сводам потолка.
1885 год. Выстроены смологонный и кожевенный заводы; тут же вблизи них устроены две печи для обжигания извести.
1886–1887 годы. Устроены две каменные пристани для пароходов в главном монастырском заливе.
1887 год. Разобран старый монастырский собор, выстроенный в 1794 году. Вместо него началось строительство нового собора, который стоит и поныне.
1892 год. 26 июня освятили нижний монастырский собор во имя преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев.
1893 год. 14 июня освятили боковой придел нижнего храма во имя Благовещения Божией Матери.
1896 год. 19 июня освятили верхний соборный храм во имя Преображения Господня.
1899 год. 18 июля в Сергиевском скиту освятили каменный храм во имя преподобного Сергия, Валаамского чудотворца. 27 июля на Тихвинском острове освятили каменный храм во имя Тихвинской иконы Божией Матери 1900 г.; 8 июля – освящена на Германовом Поле каменная часовня во имя свв. равноапостольных Константина и Елены.
1901 год. 18 и 21 октября освятили двухпрестольный храм Валаамского подворья в Москве. В 1925 году здание этого подворья реквизировано правительством СССР, а в 1991 году возвращено.
1903 год. Освятили каменный храм в Германовском скиту во имя преподного Германа, Валаамского чудотворца.
1906 год. 30 июля и 29 октября состоялось освящение верхнего и нижнего храмов в Воскресенском скиту.
1908 год. Надстроен верхний этаж для новой больницы, внешнего монастырского корпуса.
1911 год. Освящены деревянный храм Гефсиманского скита и деревянная часовня на горе «Елеон».
«Бурная Ладога часто окутывает Валаам страшным шумом и ревом непогоды. Стонут от бури могучие леса. Вой ветра в трубе, хлест ливня в окно – все это заставляет содрогаться инока в его келье. Одно спасение – теплая печь, которую сам зимою натопишь, как хочешь. Уютная божничка в красном углу манит своей мерцающей лампадкой в заоблачную даль. Там находит уют и тепло душа инока, покончившего все счеты с жизнью…» – вспоминал о старом Валааме архимандрит Афанасий…
Трудами игуменов Назария и Дамаскина, попечением святителя Игнатия (Брянчанинова), молитвами десятков валаамских подвижников удалось возродить старчество на острове, и дивные засияли здесь отцы…
Чтобы рассказать о каждом из них, требуется многотомное повествование, даже одно только краткое перечисление и то займет немало места…
Поэтому, не дерзая совершить необъятный труд, просто приведем несколько сцен жизни Валаама, дающих представление не столько об упоминаемых подвижниках, сколько о характере монастырской жизни, об уровне поступков и свершений, о самом духе предреволюционного Валаама…
Рассказывая о последних годах жизни игумена Дамаскина, мы не раз упоминали его келейника Александра. Еще при жизни игумена, на скиту Всех Святых, Александр попросил игумена благословить его на скитское житие. Игумен Дамаскин перед образом преподобного Александра Свирского дал благословение…
Дивный старец Алексий возрос из юноши-келейника.
Монастырское летописание запомнило его в момент обретения мощей старца Клеопы… Случилось это в 1893 году, когда скончался старец Арсений… Рыли могилу и нечаянно задели гроб белобережского старца. Через образовавшийся пролом видно стало часть головы отца Клеопы, неизреченное благоухание разлилось над могилой…
Отец Алексий спустился тогда в могилу, поцеловал открывшуюся голову Клеопы и сказал, как всегда говорили валаамские иноки, встречая друг друга:
– Отец Клеопа! Христос посреде нас!
Необычное благоухание, разлившееся из могилы, сделалось еще сильнее. Не нарушая вечного покоя богоугодного старца, гроб прикрыли землей…
Рассказывают, что однажды в келью отца Алексия заглянул игумен Гавриил.
– Что, отче Алексие, – спросил он. – Не скучно ли тебе здесь, в таком уединении?
– Нет, – ответил отец Алексий. – Я очень доволен и всегда радуюсь и утешаюсь. Благодарю Бога, благодарю и Вас за доставленное мне такое духовное утешение. По силе моей я забочусь молитвенно беседовать с Богом, и Господь меня утешает. Слава Богу! Мне ничего более не надо, я всем доволен, одного желаю – спастись. А те вражие бесовские голоса, которые иногда слышу, особенно в ночное время, перекликивающиеся со свистом вокруг скита, немало меня ни смущают, пусть их, пусть делают, что хотят, мне таковые не страшны. Едино мне на потребу, чтобы быть всегда с Богом…
Огромное число паломников посещало в те годы Валаам, и на Алексия было возложено игуменом послушание поучать народ собеседованиями вне храма…
На одном из таких поучений и увидел его побывавший в те годы на Валааме будущий архиепископ Феофан Полтавский.
Однажды Феофан вышел из монастырского храма и собирался уединиться в лесу, чтобы всецело отдаться той радостной молитве, что приходила к нему здесь… Но тут он заметил большую толпу народа со старцем иеросхимонахом Алексием…
Он шел впереди, а за ним – богомольцы, в большинстве своем женщины. Старец Алексий двигался, опустив голову, занятый, по уставу монашескому, непрестанной молитвой.
Отец Феофан находился в чаще и оттуда наблюдал прохождение иеросхимонаха в полной схиме и большую толпу богомольцев. При виде этой необычной процессии у него непроизвольно мелькнула мысль, что напрасно иеросхимонах Алексий окружает себя женщинами, да к тому же молодыми… Нарекания могут быть…
Не успел он додумать свою мысль, как старец поднял голову и, повернув ее в сторону будущего архиерея, громко выкрикнул:
– И за Христом ходили!..
В толпе никто не понял смысла произнесенных слов. Хотя все и взглянули в сторону Феофана, но его за густой чащей не было видно. А слова были прямым ответом на его мысль…
«Старец Алексий, – вспоминал потом архиепископ, – как бы обращался ко мне: Что ты смущаешься?! Ведь и за Господом Иисусом Христом ходили многие женщины и даже были и богатые между ними: “Которые служили Ему от имений своих”… (Лк. 8, 2–3) Но разве эти женщины, что ты видишь, идут за мною?! Они идут за Тем же Спасителем Христом, за Его Божественным словом, которое поручено мне, недостойному, пересказывать им!»
Владыка Феофан оставил замечательный портрет отца Алексия:
«Старец иеросхимонах Алексий был так красив, как Ангел Божий. На него порою было трудно смотреть, – он весь был как бы в пламени. И это особенно было видно, когда Старец стоял на молитве в алтаре. В это время он весь преображался, его облик становился непередаваемо особым, – крайне сосредоточенным и строгим. Он, действительно, был весь огненным. Недаром сказано в псалме: “Творяй… слуги Своя пламень огненный”» (Пс. 103, 4).
Еще Феофан Полтавский подчеркивал, что когда отец Алексий чувствовал, что присутствующие в алтаре невольно наблюдают за его молитвою, он старался скрыть своё состояние юродством. Обычно подходил к стене и, выдавая себя за рассеянного богомольца, по своей тени на стене поправлял и приглаживал на голове свои волосы…
Рассказывал архиепископ Феофан и о духовной прозорливости старца Алексия… В то время его беспокоила мысль: в аскетических правилах монаху предписывалось как можно меньше уделять внимания своей внешности. Но Церковь благословила ему быть ученым монахом, и теперь ему предстояло спасаться в миру. А как, живя в миру, совсем не заботиться о своей внешности?…
С этими мыслями и вошел будущий владыка в келию старца Алексия. Ему он собирался рассказать обо всем этом и ожидать его решения, которое, как отец иеромонах был совершенно убежден, будет и ответом Божиим на поставленный вопрос…
Старец принял иеромонаха Феофана очень и очень радушно. Усадил его и потом сказал:
– Минуточку подождите!
А сам взял зеркало, поставил его на тот же стол, за который усадил гостя, взял гребень и старательно причесался. После этого все убрал со стола и, обратившись к Феофану, сказал:
– Ну а теперь уже будем разговаривать!
Так, без всяких слов, старец Алексий дал ответ на такой же немой вопрос, с каким иеромонах-профессор прибыл в обитель Валаамскую и вошел в келию старца: как вести себя в будущем?
Иеросхимонах Никон… Схимонах Николай… Схимонах Сергий… Монах Антоний… Монах Афанасий… Иеросхимонах Антоний… Схимонах Феоктист… Схимонах Пафнутий… Схимонах Агапий… Старцы Онуфрий и Галактион… Схимонахи Иоанн и Никита… Иеросхимонах Исаия… Схиигумен Феодор… Схимонах Авель… Схимонах Мелетий… Старец Аполлоний… Схимонах Пионий… Иеросхимонах Михаил… Иеросхимонах Ефрем… Схимонах Николай… Иеросхимонах Евлогий… Иеросхимонах Иустиан… Схиигумен Лука… Иеромонах Иувиан… Отцы Сергий и Герман… Схиархимандрит Косма… Архимандрит Афанасий… Архимандрит Герасим…
Сколько великих подвижников, сколько пресветлых старцев просияло на Валаамских островах! А сколько заблудших овец словесных было спасено этим светом, сколько людских душ отогрелось в их теплых лучах…
И сколько здесь, даже и не помышляя о том, чтобы учить других, спасалось пресветлых старцев…
Кажется, с первого дня, когда вырубили на отвесной гранитной скале футшток, ежедневно наблюдал за уровнем воды в Ладоге иеродиакон Памва. И метеорологической станцией ведал он. Трудясь Богу, трудился отец Памва и науке, являясь корреспондентом Главной физической обсерватории…
Был он болен, страдал ногами и редко ходил в братскую трапезу, «продовольствовался» у себя в келии. Остатки своего обеда отец Памва всегда выкладывал на подоконник для ворон, которых почему-то очень любил.
Жил он тихо, и так же тихо, как и жил, после кратковременной болезни, 27 ноября 1883 года, иеродиакон Памва христиански скончался. Но 30 ноября его хоронили, и этот день надолго остался в памяти валаамских насельников.
Историю похорон иеродиакона Памвы рассказал отцу Иувиану его духовник – старец Антипа (Половинкин), и Иувиан записал ее, сохранив для нас…
«В то время, когда в монастырском соборе происходило отпевание о. Памвы, все пернатое воронье царство со всего Валаама слетелось в монастырь и густо усеяло крышу собора, оглашая воздух печальными и жалобными криками, как бы оплакивая утрату своего благодетеля, столько лет питавшего и жалевшего их…
Как только отпевание кончилось, братия простились с умершим, гроб с прахом его понесли к месту вечного упокоения.
Лишь только гроб о. Памвы вынесли из собора и погребальное шествие направилось в сторону церкви Петра и Павла, все воронье дружно поднялось с соборной крыши и с теми же печальными криками сопровождало похоронное шествие.
У церкви св. ап. Петра и Павла была отслужена обычная лития, во время которой пернатые друзья почившего разместились на крыше этой церкви и соседних корпусов.
По окончании литии шествие, сопровождаемое летавшими в воздухе воронами, направилось далее.
У западных ворот монастыря, выходящих на монетный, была совершена вторая лития, в течение которой вороны на время разместились на близрастущих деревах и затем опять сопровождали погребальное шествие до самого кладбища. Кладбищенские дерева были усеяны воронами, которые по-прежнему не переставали оглашать воздух криками своей печали и горя.
Наконец гроб опустили в могилу, пропели вечную память новопочившему и, зарыв могилу, все братия ушли с кладбища. Но почивший о. Памва не был одиноким: пернатые его друзья не оставили его, целый день кружились над его могилою, и все время слышался их печальный и грустный крик… Так благодарное пернатое воронье царство почтило память своего благодетеля и проводило его до самой могилы!»
После Памвы за состоянием воды в Ладожском озере наблюдали другие иноки монастыря и вели эти наблюдения до самого последнего дня, пока не пришлось им покинуть Валаам…
1921 год. Сильное понижение уровня воды в Ладожском озере.
1924 год. Необычайное повышение уровня воды в Ладожском озере, принявшее характер бедствия. Разница ладожского водного горизонта между 1921 и 1924 гг. выразилась в сумме 9,5 фута.
1939 год. 1/14 января. В полдень этого дня исполнилось ровно 80 лет непрерывного ведения монастырских наблюдений над уровнем воды в Ладоге.
При этом произошло следующее знаменательное совпадение: первая дата монастырских водомерных наблюдений, произведенная 1 января 1859 г., в буквальной точности и сходстве совпала с другою датою этих наблюдений, произведенных спустя 80 лет при одних и тех же атмосферных условиях 1 января 1939 г. Столь исключительное и редкое явление в истории валаамских водомерных наблюдений побуждает нас прежде всего воздать славу и благодарение Господу Богу, Владычествующему над морями Вселенной, за Его всесильную помощь в деле совершения научных наблюдений.
1939 год. 4/17 октября. Горизонт Ладоги понизился до самой последней предельной точки монастырских наблюдений: 0.00 миллиметра.
1939 год. 20 ноября/3 декабря. Начало воздушных налетов на остров Валаам и сбрасывание с самолетов бомб…
Глава седьмая
«Безбрежно и спокойно раскинулась Ладога, чуть шевелит широкими, пологими волнами, – писал, вспоминая валаамские скиты, М. Янсон. – Отошла ранняя обедня, и будто не одни только люди, но и все окрест помолилось, успокоилось, ушло внутрь, к сердцу, подальше от суетливых мятежных мыслей. Суровы громадные сосны над пугающими обрывами серых скал. Наклоняются, заглядывают вниз. А там, среди хаоса громоздящихся камней, нежданно-светлая, ясная улыбка коврика Богородицыной травки или изумрудная, крохотная полянка, и у самой воды, точно с разбегу, неожиданно для себя, стала нежная, стройная березка Троицына дня и трепещет-возносится над темной водой и серо-черными изломами камней.
Мерно постукивают в уключинах весла, плыть далеко. И радостно, что далеко, что надобно потрудиться и что поболит спина. Едем ведь к мечте детства, к порыву юности, светлой думе зрелости, скорбному вздоху старости. Не обманет ли светлая сказка, не оттолкнет ли грубая действительность? Сложна и запутана жизнь, есть ли в ней место мечте, вздоху сердца?!
Вот и Порфирьевский остров. Перед ним – скрытая водой каменная луда. Надо обходить ее, искать дорогу. Вот широкий, привольный заливчик, с вытащенной в ракитник лодкой. Залитая солнцем полянка, а за ней на взлобочке – часовня преподобного Серафима Саровского. Будто сам угодник стоит здесь и молится над тихим местом, над гладью воды, у стены сомкнувшегося леса. Дорожка поднимается полого, и видны тщательно возделанные гряды, кусты смородины. И в звенящей тишине ясно, ласково светит солнце. Молодые дубки стоят полукругом поодаль и точно любуются на дорогую часовенку. Сам отец Феодор сажал их, заботливо, любовно подвязывал им, молодым еще, подпоры. Завернула дорожка в лес, под ветви елей, в полусумрак зеленый, через корявые корни. Выбежали к тропке из леса крохотные, нежно-розовые колокольчики линией и кадят на проходящих слабым, чуть миндальным дыханием. Где же? И как-то будет?… Ласково гладят по голове ветви яблонь, и склонясь подходим к домику. А на завалинке – отец Феодор, в сиянии седых, волнистых кудрей и пушистой, отеческой бороды.
– Дальние?
– Ох, дальние…»
Многие приезжавшие на Валаам паломники отмечали, что здесь, в лесном сумраке, по-новому звучат привычные слова молитв… Слышно «как ту же хвалу Создателю всяческих щебечет лесная пташка и, мягко приникая к окну, шепчет гибкая ветвь. Как из переполненной чаши, переливается молитва из церковки и струится окрест, наполняет тихие воды и чуткую лесную глушь и все, что живет в ней…»
А каким благоуханным и проникновенным виделось паломникам ночное служение в лесном храме!
«Поет на клиросе отец Николай, а с подоконника заводит свою песню голубенький, под цвет иконостаса, чайник. Заботливыми, но плохо гнущимися пальцами оправляет отец Николай огонек под чайником. Сейчас принесет его в алтарь. “Благословенна теплота святых Твоих… Теплота веры”.
– Шире открой!.. Бери, бери… – наставляет отец Феодор…
– Благодарю Тя, Господи Боже мой, яко не отринул мя еси грешнаго… Ты бо еси истинное желание и неизреченное веселие любящих Тя… и Тя поет вся тварь во веки…»
«Бывают в жизни человека моменты, когда, влекомый тайным голосом, точно повинуясь велению своего ангела-хранителя, он устремляется на совершение того или иного делания, которое своими последствиями имеет благотворное и спасительное на него влияние. Так и в моей детской жизни было непреодолимое стремление в Кронштадт, к отцу Иоанну… – пишет в своих воспоминаниях монах Иувиан (Красноперов). – Сегодня батюшка о. Иоанн благословил меня в Валаамский монастырь. Этим актом благословения благоговейно чтимого мною святого пастыря исполнилась вся цель моей жизни: мне надлежит жить и спасаться на Валааме и своею жизнью в святой обители оправдать высокое благословение о. Иоанна Кронштадтского…
Такие думы тихим роем окружали меня в вечер и глубокую ночь достопамятного в моей жизни 30 октября.
Конечным результатом моего двукратного свидания с отцом Иоанном Кронштадтским явились слова, сказанные мне батюшкой. В первый раз: «Отчего же не пожить?» (подразумевается на Валааме) – и наконец во второй и последний раз: «Да Господь благословит», – но эти слова для меня так дороги, незабвенны и велики по тем последствиям, которые они имели потом на всю мою дальнейшую жизнь, что поистине составляют для меня драгоценнейшее и любезнейшее наследие, навсегда оставленное мне праведником о. Иоанном».
Драгоценно это благословение батюшки, приходом которого была в начале века вся Россия, и для нас…
Ведь отец Иоанн Кронштадтский дал тогда благословение на иноческое служение человеку, которому предстояло стать валаамским летописцем в самый, может быть, сложный и трагический период в истории монастыря… Задача летописца не только в том, чтобы сохранить для будущих кандидатов и докторов от истории фактологию событий, а в том, чтобы запечатлеть духовный опыт, который обретается во время нелегких испытаний, в том, чтобы в потоке бурных перемен сохранить, удержать нить, связующую прошлое с будущим… Валаамскому летописцу, отцу Иувиану (Красноперову), с этой задачей справится удалось.
«6 марта 1917 года в полдень на Валааме получено грустное известие о совершившемся перевороте в России и об отречении Царя от престола. Первое впечатление от последнего известия было ощущение сиротства, ибо Русь святая немыслима без царя! С повечерия этого дня прекратилось у нас молитвенное возглашение Царя и Царствовавшего дома…»
«С этого дня у нас утратилась всякая надежда на победный исход войны: насколько мы были уверены в победе до переворота, настолько потеряли всякую уверенность после падения царской власти, перешедшей теперь в руки лиц, не отвечавших своему значению и народному доверию.
По случаю падения в России государственной власти в Финляндии началось брожение: были случаи погромов русских школ и избиения русских граждан. Толпа береговых хулиганов собралась идти на Валаам с целью грабежа и погрома, но милосердие Божие отвратило их злое намерение, и обитель осталась невредима в эти тревожные дни.
Следующие дни 7 и 8 марта были проведены в большой тревоге: возможность нападения на Валаам окрестных хулиганов подтверждалась, слухи об этом росли и ширились, увеличивая и без того подавленное настроение. В целях самозащиты на колокольне был установлен посменный дозор из братии, а по ночам по всем путям в монастырь и в самой обители устанавливался караул из лиц, могущих владеть оружием. Настроение братии было таково, что многие исповедовались и причащались Св. Тайн, на случай смертной опасности.
9 марта впервые был совершен молебен Божией Матери и преподобным отцам нашим Сергию и Герману о ниспослании обители помощи и о сохранении ее от бед и разорения. Большой монастырский (апостольский. – Н.К.) колокол, в неурочный день тревожно гудевший с колокольни, призывал всю братию только в молитве и в надежде на небесную помощь искать подкрепления в эти бедственные дни.
С падением на Руси царской власти печать известного направления с сатанинской злобою набросилась на бывшего Царя, на духовенство и на монашество…
Валаамский монастырь не был исключением в море глумления и незаслуженного бесчестия: в апреле 1917 года в газете “Живое слово” был помещен ряд статей под названием “Монастырские исповеди”, в которых православно-русские обители бесчестились и поносились так, как только на это способны те, в сердцах которых нашли место сребреники Иуды.
Свобода слова, понятая разными борзописцами как безнаказанная возможность клеветать на всё без разбора, нашла широкое применение…
Как только назрела и прорвалась смрадным гноем наша безбожная и самоубийственная революция, вылезли из своих грязных нор газетные гады, разбойники печати и словесные гиены и обрушились гнусной клеветой на все святое…»
Мы уже приводили выдержки из Иувиановского Летописца, когда рассказывали, насколько прозорливыми оказались советы святителя Игнатия (Брянчанинова), касающиеся юридического устроения отношений Валаамской обители с финскими властями…
Может быть, благодаря этим советам, в точности исполненным игуменом Дамаскиным еще в середине прошлого века, когда никому и в голову не приходило, что территория Российской империи может претерпеть какие-то изменения, и удалось устоять Валааму в хаосе революционных лет, когда русофобская, антиправославная истерия захлестнула и Финляндию, и саму, теперь уже ставшую советской, Россию…
Но чашу исповедничества пришлось пить тогда и валаамским инокам…
Как только рухнула Православная Россия, на вселенское православное монашество ополчилось «обновленчество экуменического масштаба». Чтобы упростить Православие и сделать его удобным для практического употребления, Патриарх Константинопольский начал войну против тех Поместных Церквей, которые противились переходу на новый календарный стиль…
На Валааме духовником тогда был отец Маркиан, который через год, приняв великую схиму, станет отцом Михаилом…
Печальные события начались 25 июня 1924 года, когда новый епископ Карельский посетил Валаам…
Монахи были предупреждены, что неподчинение установлениям Финской Церкви грозит высылкой с Валаама.
В ноябре валаамские монахи подали просьбу о сохранении хотя бы празднования Пасхи по старому стилю, но и в этом им было отказано.
Отец Михаил, духовник братии, ободрял хранить верность традициям Святой Православной Церкви. Часто служил он в дальних скитах и поощрял других отцов следовать ему.
Отец Михаил часто посылал своих духовных чад по ночам с просфорами в Гефсиманский скит, и те неизменно исполняли послушание, проходя каждую ночь по шесть километров. Гефсиманский скит стал местом, куда собирались на службы по старому церковному календарю…
Архимандрит Афанасий оставил проникновенные воспоминания о своем старце: «Нужно уметь заглянуть в глубину духовной жизни Валаама, чтобы рассмотреть отдельных исполинов духа в его недрах. Первым таким исполином был Духовник сего монастыря отец Михаил… Навсегда врезался в мою душу его образ. Это был совсем обыкновенный человек, но именно потому-то, очевидно, это был действительно настоящий человек. Мы говорим: “Людей много, а человека нет”. И вот я увидел пред собою настоящего человека. Словами этого не выразишь. Но всякий и без того понимает, потому что образ настоящего человека живет в каждом из нас. И когда встретишь такого человека, то почувствуешь, что ты как бы сливаешься с ним в одно, как будто твои искаженные черты накладываются на его нормальные и исправляются, а ты сам становишься нормальным человеком. Сказывается это, прежде всего, в том, как подходит к тебе этот настоящий человек. Он принимает тебя всем сердцем. Этого одного достаточно, чтобы и ты раскрыл ему все свое сердце…»
Еще в начале девятнадцатого века белобережскими старцами, учениками великого Паисия Величковского, на Валааме было восстановлено старчество…
Каждому при постриге назначал игумен своего старца-руководителя. Редкие монахи могли быть старцами. Но те, которые становились ими, поддерживали стройность жизни монастыря. Таким старцем и был валаамский духовник – отец Михаил…
Когда из Лондона приехал на Валаам греческий митрополит Германос – представитель Патриарха Константинопольского в Западной Европе – многие валаамские монахи во главе со своим духовником отцом Михаилом и наместником отцом Иоасафом отказалась с ним сослужить…
Потом, когда отец Михаил по суду был лишен права священнодействия и сослан в отдаленный скит Тихвинский, один из учеников спросил, не сожалеет ли он о своем поступке…
– Нам святые каноны не позволяют быть с нарушителями их! – твердо ответил старец.
Репрессии, которым подвергли монастырь, были чрезвычайно суровыми. Наместник, казначей, ризничий, благочинный и духовник были отстранены от исполнения своих должностей. Всех их сослали в скиты на острова… Отец Михаил отбывал ссылку на Тихвинском острове, который называл в шутку «нашим Валаамским Сахалином». В конце 1926 года сорок исповедников были насильственно высланы с Валаама.
Однако гонения на «старостильников» на этом не прекратились. Их продолжали преследовать…
Но твердым, как валаамский гранит, оставался исповедник отец Михаил.
Он так и не признал нового стиля… Почти десять лет совершал исповеднический подвиг, пока, надорванное исповедническими страданиями, выдерживало его сердце…
«1934 года мая 21-го в мире, во Христе, скончался иеромонах Михаил: во Христе он умер, во Христе он живет. Отец Михаил наш, Кронштадтский житель, жил в Скиту Св. Иоанна Предтечи; в 3-м часу дня поехал один в лодке, чтобы перевезти к себе в гости о. Иувиана канцелярщика, и на середине залива скончался в лодке от разрыва сердца, и лодку погнало в озеро с ним, а он лежал на боку, и в лодку уже набралось много воды. В скиту услышали крик и сильный звон в било. Один рясофорный послушник певчий Валентин тоже был в скиту в гостях. Он поехал на лодке и увидал отца Михаила упавшего, и лодку его на буксире привезли к берегу и после привезли в монастырь. Ему было 65 лет».
Глава восьмая
«Капитан высматривает в трубу. Налетает туча, сечет дождем. Теперь ничего не видно. Говорят, как бы туманом не хватило, тогда – прощай. Вон матросы уж слушать стали – не позывает ли? Что позывает? А колокола валаамские, как видимость пропадает, монахи позывают, “сюда, в тихую пристань, к преподобным!” Серебряный звон, хороший, ясный. Нет, не слышно серебряного звона, не синеют острова Валаамские. Томительные часы проходят. Дождь переходит в ливень, визжит ветер, хлопают паруса. Богомольцы в кучке поют: “Не имамы иные по-мощи… не имамы иные наде-э-жды… разве Тебе, Владычице…”
– Валаам видать! – слышу я. – Слава Создателю… показался! Перед нами высокий темно-зеленый остров. Пеной кипит округ него озеро-море. На гранитную скалу бежит “Александр”, вот ударит! Ближе – остров дробится на острова. Видны проливы, камни, леса. Древностью веет от темных лесов и камней. Из-за скалистого мыса открылся Монастырский пролив, великолепный. Слева, совсем на отлете, каменный островок, на нем белая церковка, крест гранитный, позади – темный бор. Это маяк и скит, страж Валаама и ограда – Никольский скит…
“Чтимый Святитель бодрствует на водах, благословляет входящих в тихие воды монастырские, указывает путь «и сущим в мори далече”.
Входим в пролив, двигаемся в отвесных скалах. На них, высоко, леса. Воздух смолистый, вязкий. И – тишина. Чувствуются лесные недра. Покой. Богомольцы как бы передают охватывающие их чувства. Поют: «Свете тихий, святы-ые славы… Бессме-э-рт-ного Отца-а Небесного…». Сердце дрожит во мне. “В раю вот так-то… – слышится чей-то возглас. – Лучше и быть нельзя».
Таким увидел Валаам писатель Иван Шмелев, посетивший монастырь еще во время свадебной поездки, двадцатилетним, «шатнувшимся от церкви», верящим в науку и социальный прогресс студентом…
И вот сорок лет спустя, в Париже, приехавший с Валаама писатель Борис Зайцев передает его юношескую книжку «На скалах Валаама», хранившуюся в монастыре, просфорку, землицу с Валаама и образок… Он рассказывал Шмелеву о неторопливом пути к скиту, о могиле иеросхимонаха Антипы в лиственной роще, о скитской ограде, о том, что ничего сурового нет в этой святой земле. Наоборот, светло, особенная, чуть ли не райская тишина…
– С тем и уехала, что в раю побывала… – вспомнил он слова одной француженки…
Этот достигший Парижа лучик валаамского света пробудил в душе Ивана Сергеевича Шмелева, может быть, самые главные воспоминания жизни…
Об этом он и пишет в письме Борису Зайцеву:
«Травку с Валаама Ольга Александровна вложила за стеклышко рамки с снимком нашего сына, – у меня на столе стоит, смотрит сейчас… Он был с нами на Валааме, – во чреве матери, под сердцем… теперь в сердце, больном. Хотел бы, перед недалеким концом, окинуть взором беглым все, на что молодые глаза смотрели безмятежно, юные глаза… Сколько было после!..»
Об этом напишет И.С. Шмелев и в предисловии к очерку «Старый Валаам» вспоминая поездку в Гефсиманский скит, встречи с валаамскими подвижниками, и спустя много лет постигая их сокровенный и судьбоносный смысл:
«…Живые нити протянулись от “ныне” – к прошлому, и это прошлое мне светит».
Сколько мореплавателей нашло путь в непогоде благодаря колоколам и огням скитов Валаама! Сколько заблудившихся в тумане безверия душ спасли звуки апостольского колокола… Скольким «шатнувшимся от церкви» юношам указали путь огни маяков на монастырских соборах?
В мире пусто, скучно и бесцельно,
Но еще не весь разрушен храм,
Есть обитель Правды беспредельной,
Духоносный остров Валаам…
В полумгле молитвенного храма,
У святых и праведных отцов,
От кадильниц звонких фимиама
Встрепенись под звон колоколов.
И прими как дар благоуханный
Благодать священных этих мест,
Где Андрей, Апостол Первозванный,
Сам воздвиг когда-то первый крест…
Скорее всего, что Иван Шмелев не знал этих стихов монаха Викентия, напечатанных в 1935 году в Таллине в сборнике «Валаам, Альбом стихотворений», но очерк его о Валааме явно перекликается с ними…
«Валаам остался на своем граните, – “на луде”, как говорят на Валааме, – на островах, в лесах, в проливах; с колоколами, со скитами, с гранитными крестами на лесных дорогах, с великой тишиной в затишье, с гулом лесов и волн в ненастье, с трудом – для Господа, “во Имя”. Как и св. Афон, Валаам поныне – светит. Афон – на Юге, Валаам – на Севере. В сумеречное наше время, в надвинувшуюся “ночь мира” нужны маяки».
Впрочем, разве могли не перекликаться мысли двух православных русских людей о Валааме, когда на Родине, в России, расстреливали священников, сбрасывали колокола, взрывали храмы…
Валаам тогда – как тут снова не вспомнить о прозорливости святителя Игнатия (Брянчанинова)! – остался на своем граните… Невозможно постигнуть это, но когда смолкли на Руси все колокола, апостольский колокол Валаама продолжал звучать с прежнею силой…
Валаамская твердыня православия непоколебимо стояла до тех пор, пока снаряд, залетевший в колокольню Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, не разбил тысячепудовый «первозванный» колокол…
И заглушил последний удар его, как вспоминают очевидцы, грохот разрывов артиллерийских снарядов… Задрожала земля, словно само небо обрушилось на нее… Грудою тяжелых обломков, перемешанных с камнями и кирпичной пылью, затих этот – не на охтинских заводах г-жи Стуколкиной, а в пустынножительской душе игумена Дамаскина отлитый! – колокол… И тогда и сдвинулся Валаам со своего гранита… Тяжелым и душным туманом затянуло святые острова…
В ноябре 1939 года была объявлена война СССР с Финляндией. Советские самолеты начали бомбить Валаамский монастырь.
«Все подробности пережитого нами лихолетья во время эвакуации монастыря передать нет возможности… Одно только можно смело сказать, что милость Божия не оставляла нас, грешных, при переживании всего того, что пришлось испытывать в это горестное время… – пишет монах Иувиан. – По выезде из монастыря мы расположились в трех школах, в незначительном расстоянии друг от друга».
20 ноября первая группа «старостильников» во главе с отцом Иоасафом прибыла на Новый Валаам.
Поместье Папинниеми, где разместился Новый Валаам, расположено в живописном месте, на пологом южном берегу озера Юоярви. Озеро со всех сторон окружено дремучими лесами. В 1939 году здесь еще не было хорошей шоссейной дороги, и связь с внешним миром поддерживалась главным образом водным путем. Поэтому в обители царили покой и уединение…
Место это было найдено достаточно чудесным образом. Игумен со старшей братией долго ездил по Финляндии, осматривая продающиеся имения. И вот в усадьбе министра Саастамойнена в деревне Папинниеми увидели на стене в главном здании икону преподобных основателей Валаама Сергия и Германа. Это было воспринято как указание свыше, и остановились именно на этой усадьбе.
Монахи шутили потом, что преподобные Сергий и Герман основали и Новый Валаам…
Разместились в трех зданиях. Часть братии – по одному в келье, а часть – за недостатком помещений – по двое или по трое в одной келье.
Церковь разместилась в отдельном здании, здесь же – и братская трапеза, и кухня. Храм получился уютный и достаточно вместительный. Богослужение совершалось торжественно, с полным соблюдением церковного устава, пение, как и положено на Валааме, происходило на два клироса.
Почти вся ризница и иконы были валаамские…
Удалось вывезти в Папинниеми 20 000 книг монастырской библиотеки. Их разместили в деревянном сарае…
Устроили даже деревянную колокольню, на которой разместили церковные колокола и самый большой из них – в 100 пудов, так что церковный звон далеко разносился вокруг по финляндской округе.
– Но, увы, увы… – вздыхает летописец. – Возраст нашего братства престарелый, молодых совсем мало. Здесь у нас свое хозяйство: поля, огороды и лес. Самим нам приходится все это обслуживать, садить овощи, сеять хлеб и кормовые травы. Самим убирать, жать, косить и сушить сено. Самим молотить хлеб, приготовлять на зиму дрова. Рабочих нет, да и невозможно их принять, так как средства монастыря оскудевают…
Редели и ряды иноков…
24.10.1946. «У нас в монастыре еще не кончился сорокоуст по иноку Симону. Еще есть два покойника: иеромонах Василий скончался первого ноября в шесть тридцать утра, а иеромонах Михаил второго в одиннадцать часов ночи. Похоронили четвертого числа обоих в одной могиле. Еще есть много кандидатов в вечную жизнь – о. Василий шестидесяти восьми лет, а о. Михаилу шестьдесят три года. Всего семьдесят два инока от семидесяти трех лет до восьмидесяти четырех. Вот какая наша братия! И мне уже семьдесят три года. Тоже жду перехода. Думаю, что свечка жизни моей скоро погаснет. Упомянутые иеромонахи скончались мирно. Перед самой кончиной причастились Св. Христовых Тайн. Помяни их, Господи, во Царствии Твоем».
25.3.1949. «Отец Антоний очень слаб. Я его соборовал. Едва ли поправится. И другие старички есть слабые. Монах Аристовул отошел к праотцам. Сапожник, он и раньше был больной, ходил – рот открыт и язык вываливается. Сейчас ходил к о. Антонию. Как видно, поправится, только, конечно, полежит».
3.8.1949. «Сегодня, третьего августа, я отпел и проводил на кладбище монаха Терентия, семидесяти шести лет, который баню топил. Вчера скончался скоропостижно. И еще есть старички, уже созревшие для перехода в будущую жизнь».
16.8.1951. «Иеромонах Антоний скончался двадцатого июля в шесть часов сорок минут вечера замечательно спокойно, точно уснул. Утром я причастил его. Некоторое время изнемогал, но терпел и не жаловался».
11.5.1952. «В пятницу похоронили двоих, берлинского игумена Гавриила и о. Иоанна Калинина, одноногого. Один умер в десять часов ночи, а другой через час. В этом году умерло пять человек. Редеют наши ряды… Сегодня иду я в трапезу, смотрю – несколько человек тащат о. наместника. Упал и не может встать. Поместили в келью в другом корпусе. Пока в сознании, но вставать и ходить не может. Конечно, не жилец».
24.10.1952. «Печенгский иеромонах Иона скончался двадцать третьего числа в семь часов вечера. В этом году умерло уже десять человек».
30.1.1953. «Сегодня хоронили монаха Христофора, восемьдесят два года ему было. Скончался, мирно сидя на стуле».
23.1.1955. «Умер монах Павел, во вторник похоронили. О. Роман слаб, я его соборовал, и еще есть кандидаты, зрелые к переходу в иную, вечную жизнь. Остарело наше братство. Все же теплится монастырская жизнь помаленьку».
23.1.1955. «Что-то долго нет от вас письмеца? Наверно, все еще болеете. Нас тоже посетила эта болезнь. Почти все болели. Я – не особенно. Теперь хожу причастить больных. Есть некоторые старички, очень болеют. Все же хорошо устроено, насколько могли, приготовлено, и гробы тоже есть».
17.3.1955. «Отошли к праотцам шесть иноков: Нил, Роман, Ананий, Павел, Евсевий и Диомид, и еще Мария – портниха. Она, бедная, поскорбела и много пролила слез, но кончина блаженная. Причащал ее за сутки перед смертию. Еще хотела причаститься. Я пришел, а она уже кончается. Проговорила она Наталии: “Все же добили меня”. Потом тихо отошла, как уснула».
17.3.1955. «О. Руфин за три дня до смерти все хотел келью оклеить бумагой. Все же приготовился к Вечной хорошо. Дал мне деньги на булки и сказал: “Когда ударят в колокола о смерти моей, дай сорок марок о. Иувиану, пусть напишет моему племяннику о кончине моей”. Упокой его, Господи, во Царствии Своем».
14.11.1955. «О. Валериан мирно скончался в воскресенье в одиннадцать часов ночи, похороны в среду. Накануне я причащал его. Он был очень полный. Вероятно, помнишь его. А болезнь сделала его совсем тоненьким, точно скелет».
24.11.1955. «Схимонах Иларион, звонарь, страдает от болезни. Кричит, больше по ночам. Теперь стало ему полегче. Сегодня ел суп и хлеб. Он в моих годах».
13.12.1956. «Сегодня в двенадцать часов похоронили двух иноков, Гервасия и Евтихия. Первому восемьдесят три года, второму восемьдесят один год. Посетил я о. Евагрия. У него пухнут руки и ноги, и одышка у него. Все же не унывает, сознает, что приходит конец этой временной жизни. Готовится к переходу в другой, вечный мир. Он сказал мне: “Вот я теперь, по совету преподобного Серафима Саровского, утром до обеда читаю Иисусову молитву, а с обеда Пресвятой Богородице”».
20.1.1957. «Монах Евагрий мирно скончался. Блаженная его кончина. Все время был в памяти и мирный. Утром причастил его, и в десять часов скончался. Какие были деньги и пожитки, раздал монахам. Я посещал его, и он благодарил меня за посещение. В болезни никого не беспокоил. Да упокой его, Господи, во Царствии Своем».
Печален и скорбен этот список…
Как триста лет назад валаамским монахам, поселившимся в монастыре Василия Кессарийского в Старой Ладоге, казалось, что иссякает протянутая из далеких веков валаамская нить, угасает возжженный преподобными и святыми мучениками валаамский светильник…
Какая странная закономерность судьбы Валаама… Бежать в годы первой русской смуты от шведов, оставив святые острова… И в результате второй русской смуты тоже бежать, только теперь уже в сторону Швеции, и снова оставить монастырские святыни…
«Сегодня ходил я на кладбище, – записывает в эти дни схиигумен Иоанн. – Погода хорошая, дорога сухая. Обошел все могилы, прочел доски на крестах. Кто когда умер, сколько лет жил в монастыре и каких лет от рождения. На Новом Валааме лежат в могилах сто пятьдесят четыре инока. Всех вас я знаю, и ваши тела лежат в могилах. Ибо закон смерти неумолим. Когда и где родились знаем, а когда и где умрем – не знаем. Человек взят из земли, в землю и пойдет, а душа от Бога, к Богу и пойдет.
Где-то вы, честные отцы, находитесь? И как вы там поживаете? (выделено нами. – Н.К.) Я глубоко верю, что вы не умерли, а только перешли в другой, невидимый мир…
Наше иночество все престарелое. Большинство ходит с палочкой. Уже приготовили несколько могил и гробы сделали.
Скоро, скоро и мое бренное тело положат в гроб и опустят в холодную могилу, и засыплют землей, могильщик сделает холмик, поставит крест. Может быть, найдется добрый человек, который напишет на доске мое имя и прибьет к кресту.
Честные отцы! Прошу вас: кто когда придет к этой могилке моей, помолись о моей многогрешной душе…»
И вот, кажется, и далеко в Финляндии расположился Новый Валаам, но оживают в молитвенных раздумьях одного из последних валаамских старцев Валаамские предания…
Из стеклянного света ладожской воды, из сумерек, сгущающихся под тяжелыми лапами елей, из неподвижности несокрушимых скал, из молитвенной тишины, кажется, рождались они…
«Случилось же так: ночью некоему духовному и многолетнему старцу было явление – как будто стоит он в той большой церкви Святого Преображения, где лежит нетленное тело святого Германа (так как тогда только преподобный Герман был в церкви). Видит, что сам тот святой встает из своего гроба, выходит с жезлом из церкви и говорит следующее:
Не могу больше терпеть слез моих чад, но пойду к брату моему Сергию, чтобы избавить нам их от напавшей беды.
И с тем стал невидимым.
Тогда еще мощи святого Сергия были в Великом Новгороде…»
И снова и снова задумываешься о судьбе Валаама, и трепетом охватывает душу, когда пытаешься разгадать загадку этой судьбы…
Как странно, так не похоже, и вместе с тем по сути одинаково, повторяется судьба Валаамского монастыря в веках…
Мы слишком мало знаем о первой разлуке братии с Валаамом, произошедшей в одиннадцатом-двенадцатом веках. Знаем только, что монастырь успел пережить к тому времени и расцвет и признание…
О трагедии Валаамского монастыря в годы первой русской смуты известно лучше… Монастырь остался в руках иноземных захватчиков, а братия ушла в Россию…
Еще лучше известны подробности разлуки братии с Валаамом в двадцатом веке…
Теперь уже на Родине остался монастырь, а братия ушла в Финляндию…
Есть что-то зловещее в этом перевертывании с ног на голову сюжета разлучения братии монастыря с Валаамом…
А вот нынешняя «Летопись Валаама», которую я списал у одного приозерско-валаамского краеведа…
«1946 год. На Валааме появился первый председатель Сельсовета. (Вернее – председательша). Фамилия ее была Бесценная. Сельсовет разместился в императорских покоях.
1950 год. На Валааме разместился госпиталь для инвалидов Отечественной войны. Привезли 150 «самоваров» – лишенных рук и ног инвалидов. Остров был закрыт.
1958 год. На Валаам начали ходить теплоходы. Два раза в неделю ходили сюда «Короленко» и «Красногвардеец».
1967 год. В Воскресенском скиту оборудована летняя база. Тогда островам был нанесен урон, сравнимый с военным. Из 13 скитов семь сожгли туристы. Базу выжили с острова только в 1982 году.
1976 год. Валаам объявлен заказником природы.
1980 год. На Валааме образован филиал музея-заповедника[11].
1984 год. С Валаама съехал интернат для инвалидов войны. Некоторые полагают, что, благодаря интернату, и не разорили до конца строения монастыря. Иначе все было бы разрушено».
В принципе, можно и это считать новой Валаамской летописью…
Есть тут и кой-какие факты, и боль интеллигентного человека за свое национальное достояние.
Только Бога нет…
Только вера отсутствует…
А без веры в Бога собрание фактов какое может иметь отношение к Валааму?
Глава девятая
Но не прервалась и в этом лихолетье валаамская нить…
И среди этого мрака не угас валаамский свет…
Да и как он мог угаснуть, если, отрываясь от монастырского летописания, от хлопотливых забот, связанных с канцелярией монастыря, писал благословленный на валаамское иночество самим праведным Иоанном Кронштадтским монах Иувиан, письма десятилетнему мальчику Алеше.
«Милый и Дорогой мальчик Алеша!
Спаси Тебя Господь, Дорогой мой, за Твое милое письмо и за поздравление с праздником Рождества Христова.
Я глубоко тронут Твоим приветом и письмом.
Мне очень приятно слышать, что Ты с такой любовию принял посланные Тебе книжечки. Старайся со вниманием прочитывать их и слагать в своем юном сердечке священные глаголы, которые начертаны в этих книгах.
Старайся чаще молиться, Дорогой Алеша, и просить Господа, чтобы Он просветил твой ум к познанию Его святой воли и к восприятию полезного учения. Молитва просветляет память и очищает наш ум и сердце от всего нечистого…
«…Грустно мне было узнать от Тебя, Алешенька, что все праздники Ты провел в постели, будучи болен.
Помоги Тебе Господь Бог поправиться здоровьем.
С верою несомненною и с горячим усердием молись Богу, чтобы Он послал Тебе здоровье, и верь: Он услышит Твою детскую молитву и пошлет Тебе здоровье.
В подтверждение этого посылаю Тебе копию письма, из которого Ты прочтешь, как один мальчик Гавриил вымолил у Бога пшеницу, совершенно уничтоженную градом и проливным дождем.
Посылаю Тебе в благословение св. образок Великомученика и Целителя Пантелеймона, со Святого Афона. Прими его с верою и проси этого Божия Угодника, чтобы он укрепил Твое здоровье…
«Милое Дитя о Господе, Дорогой Алешенька!
…Отрадно слышать, что Ты с верою и с теплым усердием принял Святую Икону Великомученика Христова Пантелеймона и молишься ему.
Верь, дорогой Алешенька, что детская Твоя молитва особенно угодна Господу Богу и Мученику Его Пантелеймону.
Бог даст, поправишься здоровьем и опять будешь у нас на Валааме.
Я очень рад слышать от Тебя, что Ты прочел те книги, которые были подарены Тебе: этим Ты глубоко меня порадовал.
О. Лука, о. Памва и о. Марк кланяются Тебе и молятся ко Господу о даровании Тебе здоровья и спасения душевного, также и я грешный всегда поминаю Тебя в своих убогих молитвах…
«В продолжение понесенных Тобою неоднократных болезненных недомоганий, мы каждый раз искренно сочувствовали Тебе, Алешенька, а также и молились за Тебя Богу, чтобы Господь уврачевал Тебя и даровал бы Тебе Свой драгоценный дар – здоровье телесное и спасение душевное. О сем и сам Ты молись Господу Богу, помня Его слова, изреченные в Евангелии Христовом: “Имей веру Божию. Истинно говорю вам: если кто скажет горе сей: двигнись и ввергнись в море, и не размыслит в сердце своем, но веру имет, что будет по слову то; сбудется ему, что ни скажет; того ради говорю вам: все, что в молитве просить будете, – веруйте, что приимете, и будет вам”.
Такая молитва веры спасет болящего и воздвигнет его от болезни… с искренней к Тебе любовию остаюсь – м. Иувиан.
«Милый и дорогой мальчик», «милое дитя о Господе», «дорогой Алешенька», – это будущий Святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий II, молитвам и хлопотам которого во многом обязана Валаамская обитель своим новым возрождением…
И нужно ли еще говорить о силе валаамской молитвы, если черным по белому написано в этих письмах, что этот Патриарх всея Руси был вымолен вааламскими монахами – отцом Иувианом, отцами Лукой, Памвой и Марком, всей братией еще того Валаамского монастыря…
Сам Святейший патриарх тоже говорит об этом…
«На меня, девяти– и десятилетнего мальчика Валаам произвел неизгладимое впечатление. Архитектура монастыря и скитов, намоленность храмов, удивительная природа северного края, духоносные старцы и насельники обители; их трудолюбие, открытость, доступность для каждого паломника и особая чуткость – все это поражало. Во многом эти два посещения Валаама определили мой будущий жизненный путь».
Мы знаем, что Святейшему патриарху Алексию II суждено было стать во главе величайшего дела – на развалинах гибнущей державы суждено было начать дело возрождение Святой Руси…
Разумеется, будущие церковные историки точнее смогут оценить деятельность патриарха Алексия II, но и сейчас с каждым месяцем, с каждым днем его святительского служения все яснее и отчетливее видишь, что нам некого поставить рядом с ним.
Никто из наших современников по масштабу своих созидательных свершений и близко не приближается к тому, что совершено нашим Святейшим патриархом…
И чрезвычайно символично, что десятилетний Алексей Редигер оказался одним из последних паломников того Валаама.
«Глубоко трогательным было наше отплытие с Валаама в конце августа 1939 года… – говорит Святейший в своих воспоминаниях. – Ощущалась грядущая катострофа. Множество насельников пришло проводить корабль. Провожающие и отплывающие пели гимн монастыря “О, дивный остров Валаам…”. Все плакали – и те, кто уезжал, и те, кто оставался. Было такое чувство, что эта встреча последняя и что не придется больше увидеть Валаам с его духоносными, любвеобильными старцами-молитвенниками…»
Вместо эпилога
Иногда думается, что Господь по беспредельному своему милосердию к нам попустил те несчастья, что происходят сейчас с нашей Родиной – православной Русью. Закрываются для нас широкие пути.… Оставлен один только узкий и трудный Путь, но который ведет к спасению.
18 сентября 1989 года. Совет Министров Карелии принял решение передать в пользование Ленинградской епархии собор с внутренним каре и близ расположенные скиты. Значительную роль сыграла в этом инициатива митрополита Лениградского и Новгородского Алексия, того самого мальчика Алеши, за которого и молились валаамские монахи, когда болел он…
3 (16) октября. Заседание Священного Синода под председательством Святейшего патриарха Пимена, на котором Преосвященный митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий сообщил о передаче Ленинградской епархии части монастыря и скитов на Валааме, перечисленных в его рапорте. Постановили: возблагодарить Господа Бога за возобновление монастырской жизни на о. Валааме.
30 ноября (13 декабря). Это самая главная дата новейшей истории Валаама. На память святого апостола Андрея Первозванного первые шесть иноков из Троице-Сергиевой лавры во главе и иеромонахом Варсонофием (Капраловым) прибыли на остров и разместились в бывшем изоляторе дома инвалидов. На Старом Валааме возобновилась монашеская жизнь.
В нижнем храме собора во имя преподобных Сергия и Германа зазвучали молитвы. Начались и монастырские реставрационные работы.
– Мы говорили, говорили… – рассказывал здешний краевед о своем впечатлении от первого настоятеля. – Вернее, я говорил, говорил, а он сидел молчал и только в конце сказал: «Ну вот мы с вами и познакомились».
Апрель 1990 года. Верховный Совет Карелии решил вернуть обители все «храмовые и административно-хозяйственные здания».
Июнь 1992 года. Верховный Совет Карелии передал монастырю и земельные угодья на Валааме…
1990 год. В праздник Вознесения Господа нашего Иисуса Христа митрополитом Ленинградским и Новгородским Алексием вновь совершено освящение главного престола нижнего соборного храма во имя прпп. Сергия и Германа, валаамских чудотворцев.
Валаамскому монастырю дарован статус ставропигиального.
8 (21) июля 1996 года. По благословению Святейшего патриарха, священноигумена Валаамского монастыря Алексия II в Валаамскую обитель из Санкт-Петербурга перенесена Валаамская икона Божией Матери (список, выполненный валаамскими монахами в 1902 году).
9-12 июля (22–25 июля). Святейший патриарх Алексий II совершил освящение вновь сооруженной раки над мощами преподобных Сергия и Германа, почивающих под спудом, а также иконостаса нижнего соборного храма.