Валаамские рассказы
«Игумен Дамаскин»
Когда выбрались из приозерских шхер, подул ветер, заходили волны по Ладоге… Ветер срывал пенистые верхушки с волн и брызгами швырял в лица пассажиров, толпящихся на палубе. Несколько капелек ладожской воды упало на лежащую на моих коленях книгу святителя Игнатия (Брянчанинова), в которой я только что читал о шторме на Ладоге…
Я закрыл книгу…
Странно перепутывалось описание шторма, разразившегося в прошлом столетии, с тем, что происходило сейчас…
Все пространство вокруг покрылось белыми гребешками волн. Вдалеке они весело играли на солнце, но, приближаясь к нашему теплоходу, темнели и, налившись силою, обрушивались на судно, которое под ударами волн тяжело переваливалось с борта на борт. И чем дальше от берега, тем круче волна…
– Ничего! – словно ободряя меня, проговорил стоявший рядом монашек. – Наш «Игумен Дамаскин» качку хорошо держит!
«Игумен Дамаскин» – это наше судно.
Ну, а тот, в честь кого оно названо, может быть, самый, если, конечно, не считать преподобных Сергия и Германа, известный настоятель Валаамского Спасо-Преображенского монастыря. Крестьянский сын, только в монастыре обучившийся грамоте, он был извлечен, как мы говорили, из молитвенного уединения архимандритом Игнатием (Брянчаниновым), приехавшим на Валаам разбирать возникшую здесь смуту.
Менее чем за месяц Дамаскина посвятили вначале в иеродиаконы, потом в иеромонахи и, наконец, в игумены, а настоятельское служение его длилось сорок два года, и много штормов и непогод пришлось пережить Дамаскину, уверенно проводя сквозь них монастырский корабль. Это при игумене Дамаскине стал Валаамский монастырь таким, каким мы его знаем теперь…
Без труда «Игумен Дамаскин» выдержал и нынешнее волнение на озере…
Едва начало темнеть, мы увидели Валаам. Долго шли, наблюдая, как все ярче разгораются огоньки монастырских маяков-скитов. Уже в полной темноте, обогнув Никольский скит, вошли в монастырскую бухту, и сразу волнение стихло…
«Как легкое бремя на плечах гиганта» – это цитата из книги Игнатия (Брянчанинова) – возвышался вверху на скале монастырь…
Валаамское время
Монастырь живет по иерусалимскому времени. Летом оно на два часа отстает от московского. По монастырскому времени – церковные службы…
Местные жители стараются не обращать внимание на нововведения, хотя трапезы для местных жителей тоже по монастырскому времени, но все они живут исключительно по московскому.
Как теплоходы…
Или как телевизоры…
С местными жителями у монастыря отношения непростые…
Возобновление монашеской жизни совпало по времени с началом перестройки, и в результате многие островитяне – по свойственной человеку привычке искать врага поближе… – с монастырем и связывают ухудшение своей жизни.
– Чем живут сейчас на Валааме? – спросил я у (местного жителя) одного из них. – Работа на острове есть, кроме монастыря?
– Есть… – сказал он. – Подснежником.
– Подснежником?!
– Мы бомжей так своих, валаамских, называем… Они получают квартиры на материке, продают и возвращаются назад.
– А почему все-таки подснежники?
– Так они зимой успевают пропить свои квартиры, а весной, по первой воде, когда сходит лед, и возвращаются на Валаам…
– А еще какая работа есть? – повторил я свой вопрос.
– Какая там работа? Совхоз давно закрылся… Вместо него монастырь теперь… Только, если рыбу ловить… Мои давно уже все на материк уехавши…
– А в каком году?
– В каком? – Мужик задумчиво посмотрел на монастырь с возносящимися ввысь голубыми куполами Спасо-Преображенского собора. – Ну, давно вообще-то… Тогда еще купола на соборе были черными… Лет пять назад…
Послушник Александр
Наверное, самые тяжелые, это предпраздничные дни для послушника Александра. Монастырская гостиница переполнена – забиты уже и десятиместные номера, и чердак! – а народ продолжает прибывать.
И у всех – благословение. У всех – какие-то бумажки с правом на размещение. Ругаться – не ругаются, кричать – не кричат, но недовольство паломники не скрывают… Ну а послушнику Александру раздражаться не положено, у него один ответ: «К отцу Гурию, пожалуйста, идите… Как благословит…»
Отец Гурий – монастырский гостинник. Всеми вопросами размещения в монастыре ведает, решает, где и кого разместить…
Разумеется, в соответствии с благословением игумена… Разумеется, в соответствии с положением прибывшего…
Но сейчас, накануне праздника, забито в монастыре всё, и отец Гурий благословляет послушника Александра размещать вновь прибывших куда-нибудь. Мест-то уже нигде нет…
– Куда же размещать вас? – спрашивает послушник Александр. – Ведь ни одного места свободного не осталось.
Он осеняет себя крестным знамением и говорит:
– Пойдем… Поглядим…
Нет… Свободных мест не появилось за эти минуты. Но выясняется, что не заняты койки паломников, уехавших на Святой остров. Из-за непогоды уже не вернутся они сегодня, корабль пустой пришел, не смог подойти к острову… Чего же койкам пустовать? И вот, хотя и нет свободных мест, но – воистину чудом Господним! – устраивается на ночлег и наша группа.
И так у послушника Александра – каждый день.
В обычной гостинице дежурная отработает смену – и на отдых.
А послушник Александр и вчера – в гостинице, и сегодня, и завтра… До тех пор, пока не кончится послушание…
И ни раздражения в Александре, ни угрюмости.
Спокоен… Приветлив…
В свободное время Александр любит фотографировать…
Показывал толстые альбомы своих снимков. Снимки интересные. А особенно интересно то, что многие монастырские здания и пейзажи сняты с одной точки, но в разное время дня и года. И когда они размещены рядом, словно бы время течет по страницам альбома.
Белое поле покрытого снегом замерзшего озера…
Белый заснеженный остров…
Белое здание скита и Никольского храма с искоркой золотой маковки…
А вот тот же скит, только на голом, скалистом берегу, в ржавчине осенних деревьев.
А вот фотографии самого монастыря…
Сбросив тесноту зелени, деревья как бы пропускают к озеру здания…
А как хорош монастырь весною, когда дымкой распустившихся почек еще не погашено золотистое сияние скал, высоко вверху, прямо посреди неба, белые стены, и из них – голубой в голубое небо – шпиль колокольни…
Еще несколько альбомов заполнено фотографиями монахов. Многие сфотографированы не раз и не два. Лица повторяются, мешаются между собою.
– Это тот монах, которого мы в том альбоме на скиту видели?
– Нет… Это батюшка… Приезжал на Валаам…
– Как похожи лица!
– Похожи… – говорит Александр и неожиданно добавляет, что есть замены. Занимаясь фотографией, он уже давно заметил это. Уходит какой-нибудь батюшка из земной жизни, и очень скоро, совершенно случайно, встречаешь другого, точно с таким же лицом, с такими же глазами, с такой же улыбкой… Что это?
Мы молчим… Перелистываем страницы альбома, по которым, подобно воде, в блескучем целлофане конвертов течет время…
А гостинник Александр и не ждет ответа.
Осеняя себя крестным знамением, идет открывать ворота. Снова кто-то прибыл из паломников, снова надо – без молитвы тут никак не обойтись! – куда-то пристраивать его…
Лиза
В Гефсиманском скиту, где нас поселили, живет послушник Борис и красивая, маленькая, желтая, с пушистым, как у белки, хвостом кошка Лизонька.
Сама она нездешняя, ее привезли, как утверждает Борис, из Италии, но она уже хорошо обжилась на Валааме, мяукает так, что местные коты отлично понимают ее…
Утром Борис всегда варит Лизе два яйца…
– А почему ее Лизой назвали? – спросил я.
– Так это же вы и называете ее так… – ответил Борис.
– Мы?! А вы как зовете ее?
– Лисонькой… Видите, какая рыжая она, как лиса…
– Вот как… – смущенно сказал я. – Ну, в общем-то вы правы… Говорят, вообще не хорошо именами, которые в святцы занесены, животных называть…
– Ну, это я не знаю… – сказал Борис. – Да вы не смущайтесь… Не вы первые в Лизоньку кошку переименовываете… Она и на Лизоньку откликается…
Валаамская луна
Из-за обилия воды что-то странное происходит здесь со светом белой ночи…
Ночной воздух как бы искрится, и так странно из-за скал, из-за верхушек деревьев выплывает – только, наверное, на Валааме бывает такая – луна.
Борис рассказывал, что поднимаешься от Гефсиманского скита наверх, к часовне, а там луна так близко, что, кажется, пешком можно дойти…
– До луны?!
– Ага… Все видно там… Так близко, чего не дойти?
Молитвенник
Пусть наши молитвы сольются в единый плач ко Господу, чтобы те, о ком мы молим, возрадовались духом за нашу любовь к ним…
Однажды мне довелось встретиться на Валааме с паломниками из Троице-Сергиевой лавры. Помянули в разговоре и старца, архимандрита Кирилла (Павлова).
Кто-то спросил, тот ли это легендарный сержант Павлов из Сталинграда, или все разговоры об этом – обычная поэтическая выдумка, каких немало бродит среди православных.
– И так, и этак говорят… – ответил инок Сергий. – А сам старец Кирилл, по смирению своему, не отвечает на этот вопрос. Но, судя по всему, сержант Павлов – это он и есть.
– Он, конечно! – поддержал его пожилой монах. – Кто еще так против целой армии сумел бы дом оборонить? Только такому молитвеннику, как Кирилл, и возможно этакое…
Собеседники мои ошибались.
Хотя архимандрит Кирилл (Павлов) тоже сражался в Сталинграде в чине сержанта, но командиром пулеметного отделения 42-го гвардейского стрелкового полка 13-й гвардейской дивизии генерала Родимцева; 58 дней оборонявшим знаменитый Дом специалистов был другой сталинградский сержант – Яков Федото