– Тебя не тянет обратно? К нормальной жизни?
– А была ли она нормальной? Я вот сильно сомневаюсь в этом.
– И чем здесь лучше?
– Ну как минимум не надо платить за жилье. Только представь, что ты всю жизнь платишь за съемные квартиры и вдруг эта опция у тебя выключается.
– Мне и представлять не надо. Я тоже много лет переезжаю из одной квартиры в другую. Но я видела где ты сейчас живешь. Там даже ночь невозможно провести.
– Я больше в лесу, чем там. И меня устраивает. А зачем ты сюда целый грузовик вещей притащила, если приехала всего на месяц?
– Чтобы и этот месяц провести в комфорте. Если я всю жизнь словно перекати-поле, значит в любом месте стоит обустроить для себя максимально возможный уют. Инга улыбнулась и вытерла последнюю слезинку, застывшую в уголке глаз.
Захар обвел взглядом знакомый дом: – С тобой не только дом, но и лес другим стал. Надо же додуматься, притащить в тайгу лампу-солнышку и поставить среди леса на поляне.
– Я еще хотела гирлянды из лампочек привести, но Михалыч подгонял и пришлось уехать без них.
– И что бы ты делала с этими гирляндами?
– Натянула бы в районе мангала и шезлонга, словно это у меня роскошное патио. Но теперь уже поздно. Да и ладно, солнышка моего тоже хватает. Оба рассмеялись и Инга заметила, что Захар с удивлением покачал головой.
– Я не думала, что здесь такой маленький домик. Мне не пришло в голову попросить у Леры фото дома и я, когда согласилась, представляла себе большой коттедж с террасой. Ну а когда приехала…
Они снова рассмеялись и Захар продолжил за нее:
– А когда приехала тебя ждал здесь сюрприз за сюрпризом, а потом еще и я пришел на свет в окошке. Ну ты, конечно, девушка отчаянная. Кто научил тебя ставить капканы?
– Когда-то очень давно брат. Но мы много лет не общаемся.
– Почему? Да не знаю, как-то не сложилось. Я уехала из дому, у них там у всех нормальная жизнь, работа. А у меня вечно все не так.
– Ну и что, что не так? Это ж родные люди, поймут. Они одни знают, что мы скрываем за улыбками.
– Мои не поймут. У всех разные истории.
– А у меня сестра в Москве. Пожалуй, это единственный человек, которого мне здесь не хватает. Но я звоню ей периодически из поселка.
– Ты выглядишь совсем диким, сложно представить, что где-то в Москве в обыкновенной квартире у тебя может быть сестра.
– У всех кто-то где-то есть.
– У меня нет.
– Так не бывает. Ты же сама сказала про брата. И родители же тоже у тебя есть.
– Отца я не видела с четырех лет. Мы с матерью сбежали. Он избивал ее, а она терпела. Потом уговорила его поехать в отпуск, чтобы как у всех, надеялась, что сможет в отпуске наладить нормальную семейную жизнь. А там он в первый же день выпил лишнего, приревновал ее, ну и набросился уже не только на нее, но и на меня. Я маленькая была. Плохо помню. Это мать потом рассказывала, что схватила меня, паспорт, деньги и выбежала из номера в чем была. Той же ночью мы сели на электричку, которая шла дольше всего. Ей было все равно куда, лишь бы подольше ехать. Потом пересели на еще какую-то. И снова сменили поезд. Так мы оказались в незнакомом городе. Мать устроилась воспитательницей в садик. Остригла свои светлые волосы и перекрасилась в брюнетку. Так даже я перестала ее узнавать, не то что кто-то мог случайно заметить на улице, очутись здесь проездом. Мне было строго настрого запрещено разговаривать с любыми людьми и рассказывать откуда мы приехали. Так мы стали жить в Смоленске. От работы ей дали общежитие, рядом с которым был небольшой продуктовый магазин. Там она познакомилась со своим следующим мужем. И мы переехали в его квартиру. Два года спустя родился Борька. Но отчим стал выпивать и однажды поднял на мать руку. Она молча подала на развод и мы снова оказались в общежитии, так и жили втроем. Со временем мать вспомнила, что у нее диплом юриста был когда-то. Сходила на курсы и устроилась в коммерческую фирму. Потом купили свою квартиру. Замуж больше она не шла и я была рада этому. С матерью в детстве ругались, а с Борькой дружили. Потом я выросла и уехала. Все детство провела в страхе, что отец найдет и убьет. Так мать говорила.
– А сама, что думала?
– А сама… Когда маленькая была, надеядась, что он приедет за мной, как герой, в медалях и заберет нас с мамой домой. Борьке обрадуется тоже. Маленькая думала, что мать не права, что сбежала. А потом я выросла и больше о такой ерунде не размышляла.
– Найти, когда выросла, не пыталась.
– Я же в следственном на практике была. Мне там знакомые помогли по базе пробить.
– И что?
– Погиб он. Через три года после того, как мы сбежали. А мать всю жизнь боялась, что найдет и пряталась. Он милиционером был. Пошел на задание и не вернулся. Я потом в отчете прочла. Что лез в самые опасные дела. Поэтому такой конец был предсказуем.
– И ты думала, что если бы мать не сбежала, то все могло бы быть по-другому.
– Думала. И мать обвиняла, пока не выросла.
– А потом что?
– А потом все хорошо. Уехала и забыла это все.
– Забыла, но с братом и матерью не общаешься. И по-твоему это и есть “все хорошо”.
– Со стороны может и не очень выглядит. Но у меня правда все хорошо. Зачем только разоткровенничалась сейчас? Думала, что сама об этом давно забыла. Никому раньше об этом не рассказывала.
– Это все от стресса. День у тебя нелегкий выдался. Что-то срезонировало, может. Какой-то звук напомнил или запах. Что угодно может быть. А может я показался неотразимым? И ты почувствовала, что не сможешь устоять передо мной.
– Скажешь тоже. Ты всегда таким самоуверенным был? Или это отсутствие других представителей человеческой расы убедило тебя в собственной неотразимости?
– Не знаю, но медсестры в клинике считали меня интересным. Белкам здесь я тоже нравлюсь.
– Поздно уже. Тебе пора.
– Я думал ты меня пригласишь остаться. Я же раненый. А у тебя доброе сердце.
– Кто тебе такую ерунду про сердце сказал? Меня разной называли, но доброй меня еще никто не считал.
– У тебя слезы были на глазах, когда про сокола рассказывала. И потом когда перевязывала мне ногу. И потом тоже.
– Ерунда. Если хочешь, я тебе помогу дойти к себе.
– А обратно через лес одна пойдешь? Или тебе у меня больше нравится?
– Захар! Даже не думай.
– Вообще-то думать мне никто не может запретить. Ты мне нравишься. Я о тебе сегодня думал, засыпая.
– А , так вот что тебе снилось, когда ты кричал : “Не подходи ко мне!”.
Захар помрачнел. Ладно, раз вечер не обещает стать романтичным, пойду я. Он встал и прихрамывая дошел до двери, потом, словно что-то вспомнив посмотрел на Ингу, но перевел взгляд на стул с плащом.
– А ты значит, любитель романтики? А так сразу и не скажешь.
Оба помолчали. Они стояли всего в метре друг от друга и оба чувствовали, что сегодняшняя ночь что-то изменила между ними. Инга словно раздумывала. Она сняла плащ со стула и уловила еле слышный запах леса, елок и приключений. Ей показалось или Захар не решался что-то сказать? Инга поправила волосы, тронула языком обожженную губу, которая по-прежнему болела и, повесив обратно плащ, тихо сказала:
– Если хочешь, можешь остаться.
– Хочу.
И Захар погасил свет.
Часть 2. Глава 9. Сны
Инга проснулась среди ночи. Захар метался по кровати и что-то бормотал. Она аккуратно тронула его за плечо.
– Захар, все хорошо.
Его снова мучил кошмар. Даже не включая свет, она заметила испарину на лбу и капли пота на напряженных мышцах.
– Уходи, я не хочу тебя видеть.
– Это просто сон. Скажи, что тебе снится?
– Уходи.
Но она не отставала и стала трясти сильнее. Стоны прекратились и через пару минут она услышала ровное дыхание.
Три недели они вместе и почти каждую ночь у него кошмары. Но утром он не хочет об этом говорить и делает вид, что не помнит, что ему снилось. Инга накинула на плечи плед и налила себе стакан воды. Почему же он не хочет рассказать что так мучает его ночами. Нужно сходить в поселок и позвонить спросить у Арины про сны. Инга подошла к двери, проверила закрыты ли засовы, прислушалась к ночным звукам и снова легла спать. Когда она проснулась, Захара уже не было. Инга открыла ноутбук после завтрака и решила написать хоть пару строк. Но как раз в этот момент вернулся Захар:
– Привет. А я думал ты передумала и компьютер твой покроется пылью за время отпуска.
– Да нет, однажды немного писала, а потом совсем не было желания. Возможно, то о чем я хотела написать, уже потеряло свою актуальность и это больше не имеет значения. Но я все же попробую. Что у тебя нового? Удалось что-то найти?
– Ничего. Никаких следов. Такое ощущение, что в тот раз, когда ты их видела, это была их единственная вылазка.
– Думаешь, они уехали с добычей и больше не планируют возвращаться?
– Не знаю. Сезон соколиной охоты в Эмиратах начнется только в сентябре и продлится до марта. А почувствовав запах легких денег, браконьеры вряд ли смогут ограничиться одной птицей. Если сокол не погиб по дороге и его удалось продать за такие огромные деньги, они обязательно вернутся.
– Откуда ты знаешь, что они будут продавать в Эмираты?
– Не факт, что продадут туда, но то, что наша птичка там полетает – это скорее всего. В ОАЭ проходит самый большой чемпионат по соколиной охоте. В пустыню съезжаются миллиардеры со всего мира и привозят своих золотых птичек. Призовой фонд чемпионата – несколько миллионов долларов. Арабы обожают этот вид спорта и очень ценят самих соколов. У них даже на деньгах изображен сокол, а перья на его хвосте символизируют семь эмиратов. Соколиная охота просто сводит с ума людей и они готовы выложить и сто, и двести, и триста тысяч долларов за такую птицу.
– Откуда ты это знаешь?
– Сделал звонок другу.
– И что за друг? Ты же говорил, у тебя нет друзей.
– Артура набрал.
– Он увлекается не только биатлоном? Соколиная охота тоже в сфере интересов?