От тебя исходит сияние,
Я – в твоей тени
Расту и взрослею.
Ты меня видишь?
Покинешь меня когда-нибудь,
Откроешь новую жизнь,
И не узнав, как я люблю тебя.
Ты меня видишь?
Глава 21
Париж
1943
Через два дня Эдуард вернулся с юга домой. Выглядел он измотанным и прошел наверх, к себе в комнату, задержавшись на лестнице только затем, чтобы сказать Конни, что вечером будут гости. Ей следует быть в гостиной в шесть тридцать.
Любопытно, кто явится на сей раз, подумала Конни, вознеся небесам молитву, чтобы только не братья фон Вендорф. Она понемногу приходила в себя после сумасшедшей позавчерашней ночи, когда Винишия передавала информацию из подвала их дома, и в то же время явился незваным Фредерик.
На следующее утро, стоило Саре уйти за покупками, как Конни сбежала вниз, чтобы осмотреть и запереть подвал. Однако ключа не было. Она осмотрела все внутри и снаружи. Нет, пропал. Слабым утешением служило лишь то, что Винишия не оставила в подвале ни малейших следов своего там пребывания – ни намека на сильный, характерный аромат «Галуаз» в воздухе, ничего из вещей не стронуто и не сдвинуто с места. И пока никакой реакции немцев на радиопередачу – а это при том, что обычно, знала она это по опыту, реакция следует очень быстро. Если бы они перехватили сигнал, идущий из этого района, то незамедлительно обыскали бы все дома в округе, понимая, что радист после передачи всегда стремится побыстрей унести ноги.
В половине седьмого, как требовалось, Конни при полном параде вошла в гостиную. Сара ввела полусонную Софи, неправдоподобно прекрасную в новом лиловом платье, усадила в кресло. Конни, исподтишка внимательно ее оглядев, пришла к выводу, что в Софи появилось нечто новое, знание, отличающее жажду от опыта. Она излучала сияние: не дева, а молодая женщина в полном цвету.
Эдуард спустился вниз отдохнувший и посвежевший, снова хозяин жизни, которому все нипочем. Поцеловал сестру, сделал ей комплимент и рассказал, кто у них сегодня в гостях – обычный состав преуспевающих французов, вишистских чиновников и немцев.
В семь тридцать все приглашенные собрались, за исключением Фалька. Фредерик передал хозяину извинения брата: тот вынужден опоздать, но непременно явится позже.
– Бойцы Сопротивления ворвались в Управление принудительных работ на рю де Франк Буржуа, захватили картотеку на шестьдесят пять тысяч карточек и спокойно ушли. Более чем понятно, что мой брат вне себя.
О программе УПР Конни узнала во время своей диверсионной подготовки. Это был реестр, в котором значилось почти сто пятьдесят тысяч молодых французов. Именно их подвергали аресту с тем, чтобы отправить в Германию для работы на военных заводах. Подобная практика вызывала понятное недовольство многих французов и делала правительство Виши крайне непопулярным. В результате многие законопослушные граждане, в принципе готовые подчиняться любой власти, перешли на сторону Сопротивления. Конни, слушая Фредерика, позаботилась о том, чтобы не выдать восторга, испытанного ею при вести об успехе Сопротивления, – но отметила про себя, что определенно отчасти это заслуга Винишии.
– Разумеется, последуют карательные акции, – добавил один из гостей, вишист. – Мы станем еще беспощадней к бунтовщикам, которые вносят разлад в жизнь нашей страны.
Когда подали кофе и коньяк, в прихожей раздался звонок. Вскоре в комнату вошел Фальк.
– Прошу прощения, господа. Дела! Нашему режиму еще предстоит справиться с недовольными.
Эдуард налил ему коньяку. Фальк обвел взглядом присутствующих и, отыскав Конни, направился к ней. Она стиснула зубы.
– Фройляйн Констанс, как поживаете?
– Спасибо, неплохо. А вы?
– Как вы слышали, эта «сражающаяся Франция» проявляет активность, но не сомневайтесь, мы над этим работаем, они от нас не уйдут. Впрочем, о работе лучше не будем. Мне нужно отвлечься. – Протянув руку, он коснулся ее щеки. Ей показалось, что по лицу потекла струйка ледяной воды.
– Фройляйн, возможно, вы могли бы…
– Итак, у вас большие проблемы, – послышался голос Эдуарда, явившегося разрядить ситуацию.
– Да, но мы всех поймаем и накажем. У нас уже есть добровольцы из французов, которые не одобряют проделок Сопротивления и выразили готовность оповещать нас об их намерениях. Кстати, они действуют даже в этом районе. Наш перехватчик запеленговал сильный сигнал, идущий из какого-то дома на вашей улице. Мы немедленно проверили ваших соседей, но ничего не нашли. Ваш дом я, разумеется, приказал не тревожить.
У Конни кровь застыла в жилах, тогда как Эдуард серьезно обеспокоился.
– Откуда же мог быть сигнал? – недоуменно спросил он. – Мои соседи, это я знаю точно, все люди лояльные и законопослушные.
– Брат, – внезапно вмешался в разговор Фредерик. – Если дело было вечером два дня назад, то я навещал здесь мадемуазель Софи, и ей захотелось послушать музыку. Граммофон не заводился, и она сказала, что в доме есть радио. Желая доставить ей удовольствие, я нашел станцию, которая передает классическую музыку. Так что, Фальк, – покаянно вздохнул Фредерик, – боюсь, это и был тот сигнал, который вы перехватили. Прошу прощения, что доставил вам лишние хлопоты. Зато могу уверить тебя, что в доме присутствовала вся мощь ЭсЭс, и на моих глазах сюда вошла только кошка.
Удивительное признание Фредерика выбило из колеи даже неизменно спокойного Эдуарда. Фалька оно также, судя по его виду, не убедило.
– Вряд ли я вправе арестовать офицера чином выше меня за желание угодить даме, – ответил Фальк, не скрывая своего раздражения. – Разумеется, мы об этом инциденте забудем, но настоятельно призываю вас, Эдуард, немедленно сдать свой радиоприемник, во избежание дальнейших недоразумений.
– Непременно, – кивнул Эдуард. – В эту ночь меня дома не было. Софи, тебе не следует поощрять подобное поведение.
– Но ведь музыка, которую мы слушали, была так прекрасна! – улыбнулась, сидя в кресле, Софи. – «Реквием» Моцарта стоит любых беспокойств, разве не так? – Сказано это было с таким невинным очарованием, что сгустившееся было в комнате напряжение развеялось. Конни видела, что Фредерик не отрывал от Софи глаз, в которых светилась нежность. В отличие от того же цвета глаз Фалька – в тех была только сталь и никакой теплоты. Если и впрямь глаза – зеркало души, то у Фредерика и Фалька, вопреки их одинаковой упаковке, души были явно не родственные.
Следующим утром Эдуард присоединился к Конни, когда та сидела в библиотеке.
– Так, значит, без меня тут был Фредерик?
– Да. Но не я его пригласила – твоя сестра. Я понятия не имела об этом.
– Понятно, – тяжело вздохнув, Эдуард скрестил руки на груди. – Знаешь, я заметил, что их влечение друг к другу переросло в настоящее, глубокое чувство. Софи говорила с тобой об этом?
– Да, – призналась Конни. – Я попыталась убедить ее в том, что подобные отношения не могут иметь будущего. Но она моим предостережениям не вняла.
– Можно только надеяться, ради блага Софи, что Фредерик вскоре уедет. – Он повернулся к Конни: – Ты была с ними, когда он здесь был?
– Нет. Фредерик явился, когда я уже легла.
– Это невероятно! – Эдуард схватился за голову. – Воистину, Софи потеряла всякое представление о приличиях! И в одиночку принимать гостя непозволительно, а уж тайно, ночью – это просто неслыханно!
– Прости меня, Эдуард, но я, правда, не знала, как поступить. Я в доме всего лишь гостья, разве могла я вмешиваться? Софи ведь хозяйка! Я не вправе указывать ей, что делать, а чего нет. Тем более когда она с немецким офицером, да еще такого полета. Мне очень, очень жаль!
Эдуард поник.
– Разве не довольно того, что они насилуют и губят нашу прекрасную страну? Того, что они ее грабят? Неужели им нужна еще и моя сестра? Знаешь, я порой… – и умолк.
– Что, Эдуард?
Он посидел, глядя в пустоту, потом снова заговорил:
– Прости, Констанс. Я устал, и поведение сестры меня поразило. Мне кажется, я сражаюсь на этой войне уже так долго… бесконечно давно. В общем, подождем, когда Фредерик отбудет в Германию. Если же нет, придется принять другие, более суровые меры.
– А кстати, как тебе эпизод с картотекой, захваченной Сопротивлением? Разве не блеск?
– Да, – кивнул он и как-то странно на нее посмотрел. – И это еще не все, поверь мне, далеко не все…
Эдуард вышел из библиотеки, оставив Конни с книгой, которую та позабыла открыть. В этот момент она была уверена, что Эдуард де ла Мартиньерес участвовал в налете на Управление принудительных работ. Эта уверенность удивительным образом ободряла. Но она все равно чувствовала, что, как муха, попалась в сеть, сплетенную не ею, что она пассивна, хотя ее готовили к действию. Впору сойти с ума… Почему Фредерик отвлек внимание на себя, рассказав про радио? Неужели Софи права, и он противник нацизма? Или, входя в дом, он уже знал, что радиосигнал идет отсюда, и пришел сам все разведать?
Конни закрыла лицо руками. Как же она запуталась! Все вокруг знакомы с правилами игры, у каждого – своя роль, а она чувствует себя щепкой, которую швыряет волна по прихоти и тайной воле других.
– Лоуренс, – прошептала она, – помоги мне.
Она огляделась. На полках рядами стояли книги, стояли и смотрели на нее жестко, холодно и бездушно, в почти одинаковых переплетах, по которым никак не скажешь, что на их страницах. Отличная метафора о жизни, которую она вынуждена вести.
За обедом Софи – Конни в последние дни мало ее видела – показалась ей вялой и бледной. Поковырялась в еде, поднялась и, извинившись, ушла к себе.
Через два часа, когда она так и не вышла из спальни, Конни постучалась в ее дверь. Софи лежала на кровати, лицо серое, на лбу холодный компресс.
– Дорогая моя, тебе что, нехорошо? – Конни, присев на кровать, взяла ее за руку. – Я могу чем-то помочь?