14 сентября 1931 г.
Здравствуй, Татька!
Письмо получил. Хорошо, что научилась писать обстоятельные письма. Из твоего письма видно, что внешний облик Москвы начинает меняться к лучшему. Наконец-то!
«Рабочий техникум» по электротехнике получил. Пришли мне, Татька, «Рабочий техникум» по чёрной металлургии. Обязательно пришли (посмотри мою библиотеку – там найдёшь).
В Сочи – ничего нового. Молотовы уехали. Говорят, что Калинин собирается в Сочи. Погода здесь пока хорошая, даже замечательная. Скучновато только.
Как ты поживаешь? Пусть Сатанка напишет мне что-нибудь. И Васька тоже.
Продолжай «информировать».
Целую. Твой Иосиф.
P.S. Здоровье у меня поправляется. Медленно, но поправляется.
Н. С. Аллилуева – И. В. Сталину
21 сентября 1931 г.
Здравствуй Иосиф!
Направляю тебе «семейную корреспонденцию». Светланино письмо с переводом, т. к. ты вряд ли разберёшь все те важные обстоятельства, о которых она пишет. Кроме этого посылаю тебе книгу Дени с его письмом, которое я понимаю как просьбу о заграничн[ом] лечении. Там, правда, прямо ничего об этом не говорится, но мне кажется, что я правильно его поняла. Мне кажется, что ему можно было бы ответить, а впрочем, тебе виднее. Получили альбом со съёмками на аэродроме, тоже посылаю. Интересно очень. Из новостей почти ничего нет. Была на «Баядерке» с Семёновой, она была не в ударе, но тем не менее опять новые движения. Вечерами много приходится заниматься. <…>
Отдыхай. Был ли у тебя Киров? Серго мне говорил, что хотел бы дней на десять поехать в Сочи, но не знаю, как решил. Пока всё. Целую тебя.
Надя.
Н. С. Аллилуева – И. В. Сталину
26 сентября 1931 г.
Здравствуй, Иосиф.
В Москве льёт без конца дождь. Сыро и неуютно. Очень много заболеваний гриппом. Ребята, конечно, уже болели гриппом и ангиной, я спасаюсь, очевидно, тем, что кутаюсь во всё теплое. За город так ещё и не выбралась. В Сочи же, наверное, прекрасно, это очень и очень хорошо.
<…>
На днях Яковлев прислал снимки, сделанные у нас в Сочи, посылаю тебе, смешные только. Особенно смешной вышел Молотов. Только привези их обратно, обязательно. Поручений от тебя никаких за эти дни, так что ничего не посылаю. Со следующей почтой, если ещё не вернёшься к тому времени, вышлю книгу Дмитриевского «О Сталине и Ленине» (это невозвращенца), сейчас не могу послать, т. к. Двинский[21] не достал её ещё, а я вычитала в белой прессе о ней, где пишут, что это интереснейший материал о тебе. Любопытно? Поэтому я попросила Двинского достать её.
Нового ничего пока. На днях звонил Серго, жаловался, подхватил плеврит и провалялся несколько дней.
Отдыхай хорошенько. Целую тебя.
Надя.
Судя по переписке, супруги любили друг друга, каждый по-своему, а деловые письма, сдержанные на эмоции – что ж, не все способны на бумаге выражать свои чувства. Внешне ничто не предвещало трагедии. Обычные письма. Надя заботилась о муже, жила его интересами, информировала о «светской хронике» и высылала интересующие его книги. Но не эту ли книгу невозвращенца Дмитриевского, в котором тот описывал Сталина как тирана, будет он вспоминать незадолго до своей смерти, когда в разговоре с дочерью, выискивая виновных в самоубийстве жены, вдруг скажет о «поганой книжонке», плохо на неё воздействовавшей?
И. В. Сталин – Н. С. Аллилуевой
29 сентября 1931 г.
Здравствуй, Татька!
Карточки («игра в городки») получил. Очень смешны и интересны. Посылаю их обратно (у меня могут пропасть).
Прошлый раз не писал тебе – теперь хочу наверстать упущенное.
Книги по металлургии получил. Получил также письма Васи и Сетанки. Поцелуй их за меня, хорошие они ребята.
Я скоро буду дома. Можешь поэтому прекратить переписку.
С 25 сентября погода резко изменилась в Сочи к худшему.
Был, как говорят здесь, «небывалый» шторм. Два дня дула буря с бешенством разъярённого зверя. На нашей даче вырвано с корнями 18 (восемнадцать) больших дубов. <…>
Теперь погода начинает выправляться, но печку приходится топить.
Ну, пока всё. До свидания.
Целую кепко.
Иосиф.
Такими были их отношения. Судя по письмам, Надя жила интересами мужа. У Сталина отношение к детям тёплое, с женой отношения – нежные и товарищеские. Такой можно сделать вывод, читая их переписку.
Однако в повседневной жизни Сталин нередко был груб с женой, из-за этого в семье возникали конфликты, вспыхивали обиды. Бывало, супруги не разговаривали по нескольку дней. Об одном таком случае рассказывает Хрущёв, ссылаясь на воспоминания Сталина, сделанные под хмельком во время мужского застолья:
«– Вот я, бывало, запрусь в своей спальне, а она стучит и кричит: “Невозможный ты человек. Жить с тобой невозможно”». Но не это было изюминкой сталинского рассказа, когда он решил поведать друзьям о давней ссоре с женой: «Когда маленькая Светланка сердилась на что-то, то повторяла слова матери: “Ты невозможный человек. Я на тебя жаловаться буду”. – “Кому же ты жаловаться будешь?” – весело смеялся отец. – “Повару”. – Это его забавляло»[22]. Повар для Светланки был самым большим авторитетом, и она им пугала отца, искренне веселящегося от одной лишь мысли, что его пугают человеком, который дрожит на кухне, зная, что Хозяину ничего не стоит обратить его в лагерную пыль.
Впрочем, временные размолвки бывают во многих семьях: милые бранятся – только тешатся! Потом друг друга пуще прежнего любят!
Письма 1932 года не сохранились (или покоятся где-то в архивах). Известно, что в 1932 году супруги с детьми уехали в Сочи. Надежда вернулась раньше. Не станем гадать и придумывать семейный конфликт. Причины могли быть житейские.
…Супруги в быту были непритязательны, скромны, их жизненные запросы были невелики (это вступает в противоречие с барской усадьбой в Зубалове и с фешенебельными государственными дачами, выстроенными на юге). Надя носила скромные платья домашнего пошива и редко обращалась к профессиональной портнихе. Лишь в последние годы своей жизни она изредка надевала платья, присланные братом, Павлом Аллилуевым, советским военным представителем в Берлине, прикомандированным для отвода глаз к торговому представительству. Сталин также был неприхотлив в одежде. Летом носил полувоенный костюм из коломянки[23],зимой – шерстяной костюм, но один и тот же. Одно и то же пальто носил лет пятнадцать. Зимой надевал ушанку и шубу на беличьей подкладке, крытую оленьим мехом, которую, отмечает дочь, он «справил» сразу же после революции. Царь Всея СССР лет тридцать пять не обновлял гардероб, показывая чудеса скромности.
Роковой выстрел
Хрущёв вспоминал, как за несколько часов до трагедии, во время праздничной демонстрации, он стоял рядом с Надеждой Аллилуевой возле Мавзолея в группе советско-партийного архива и спокойно беседовал. Подул сильный ветер. Надежда глянула на трибуну, увидела мужа в распахнутой шинели и горько посетовала: «Вот мой не взял шарф, простудится и опять будет болеть». Кто мог бы подумать, что этот день для Надежды Аллилуевой станет последним?
Сталин позволял себе в присутствии жены сомнительные шутки и непристойные выражения, зачастую – в присутствии гостей, на званом обеде или вечеринке, но такое поведение было для него обычным. Попытки Надежды одёрнуть мужа вызывали у него грубый отпор, иногда сопровождавшийся отборнейшим матом. Но такими же невыдержанными по отношению к своим жёнам были его друзья Орджоникидзе и Алёша Сванидзе – их жены умели терпеть и не стрелялись из-за их грубости. Нервный срыв можно было предвидеть – в своём окружении Надя часто жаловалась на его грубость, – но никто не мог предугадать, что она решится на самоубийство.
Когда 8 ноября 1932 года прозвучал роковой выстрел, разрушивший семейную жизнь Иосифа Сталина и оставивший его детей без материнской опеки, это стало шоком для всех, знавших его семью.
Позднее Светлана также становилась свидетелем матерных шуток отца на мужских посиделках, проходивших при её участии, и она с горечью писала, что он совершенно её не стеснялся. Иногда даже на людях, теряя самообладание, он оскорблял дочь нецензурной бранью (об одном таком случае со слов Светланы рассказала Мария Розанова – см. главу «Светлана Аллилуева и Андрей Синявский»). А Хрущёв рассказал о грубой выходке на даче, свидетелем которой он был, на праздновании Нового года.
«Она встала и прислонилась плечом к стене около радиолы. К ней подошёл Сталин, и я тоже. Стояли вместе. Сталин пошатывался, говорил: “Ну, Светланка, танцуй. Хозяйка, танцуй”. – “Я уже танцевала, папа. Я устала”. Он взял её пятерней за волосы и потянул. Смотрю, у неё краска на лице выступила и слёзы появились на глазах. Так жалко было смотреть на неё. А отец тянул её, потом дёрнул за волосы. Это считалось проявлением любезности отца»[24].
Но жена – это не безмолвная дочь, боящаяся отца. Иногда Надежда Аллилуева не выдерживала грубых проявлений мужниной нежности и взрывалась. Один из бывших подчинённых Александра Орлова[25], которого он рекомендовал в личную охрану Сталина, рассказал ему о закрытой мужской посиделке энкавэдэшников, случившейся месяца через три после самоубийства Аллилуевой. Когда кто-то из присутствующих сказал, что Надя была скромной и кроткой женщиной, Паукер, начальник личной охраны Сталина, саркастически переспросил: «Кроткой? Значит, вы её не знали. Она была очень вспыльчива. Хотел бы я, чтоб вы посмотрели, как она вспыхнула однажды и крикнула ему прямо в лицо: “Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену… ты весь народ замучил!”».
Трудно поверить в грубость и хамство по отношению к жене, а потом и к дочери, читая нежные письма, которые Сталин писал Светлане, ласково называя «воробушкой». Но несдержанность по отношению к женщине на Востоке считалась нормой, и Сталин унаследовал привычный для горских народов стиль поведения. Он не ожидал такой реакции от любимой жены.