– Позвольте, но как же… – говорила она бессвязно, силясь найти правильные слова, – что значит «против»? Ведь я знаю, что это не вызывало никаких возражений… Больной человек приехал сюда работать ради меня. Что ж ему, ехать обратно?
– Ну нет, это было бы нетактично, – пояснил добродушно премьер. – Но мы вам не советуем регистрировать ваш брак. Не советуем. И не разрешим. Ведь он тогда по закону сможет увезти вас в Индию? А это нищая, отсталая страна, я был там, видел. И потом – индусы плохо относятся к женщинам. Увезёт вас и там бросит. У нас много таких случаев. Уезжают, потом просятся обратно…
Светлана попыталась найти разумные аргументы.
– Мы, во-первых, не собирались уезжать в Индию. Он приехал работать здесь, в Москве. Но мы, конечно, хотели бы съездить посмотреть Индию и другие страны.
– Оставьте вы это, – Косыгин резко прервал её. – Вам нужно работать, в коллектив возвращаться. Никто его не тронет, пусть работает, условия хорошие. Но вам это ни к чему.
– Теперь поздно, – дерзко ответила Светлана, поняв наконец, что первое лицо государства запрещает ей регистрацию брака. – Человек приехал, он живёт у нас и будет жить с нами. Я его не оставлю. Он болен и приехал только ради меня. Это на моей ответственности.
– Ну, как знаете, – сухо сказал премьер. – Живите как хотите. Но брак ваш регистрировать мы не дадим!
Он встал и подал ей руку, дав понять, что приём завершён. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1947 года «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами», отменённый таким же указом 26 ноября 1953 года, в отношении неё продолжал действовать. От главы Правительства она получила урок политграмоты: любой закон всего лишь бумажка, в тоталитарном государстве закон действует избирательно.
Этот день, 4 мая, она хорошо запомнила – он совпал с днём рождения дочери и Сингха. Подарок, который она привезла от премьера, его поразил. Он не мог поверить тому, что она рассказала.
– Но почему? Почему? – вопрошал он растерянно. Это было недоступно для его понимания. – Нет, мне не нравится эта жизнь, как в казарме, – твёрдо сказал он. – Я не преступник. Я должен им объяснить.
В тот же день они написали совместное письмо Косыгину, в котором попытались по-человечески с ним объясниться. Ответа не последовало. Премьер сказал всё, что хотел. Заключить брак с иностранцем дочери Сталина не позволят.
Она решила обратиться за поддержкой к другому члену правящего триумвирата, старому другу семьи. Если он замолвит словечко…
Анастаса Микояна отличали отменное политическое чутьё, умение лавировать, осторожность и беспринципность – набор качеств, необходимый, чтобы стать политическим долгожителем. Ещё недавно, получив одобрение Хрущёва, он высказывал пожелание встретиться с Сингхом и лично благословить брак. Времена изменились. Он по-прежнему был со Светланой мил и любезен – музыка речи осталась прежней, – но слова поменялись: «Формальный брак не имеет значения для любви, – утешал он. – Я сам прожил с женой сорок лет не регистрировавшись, и никто никогда не сказал мне, что наши пять сыновей – незаконные дети!»
Если бы Анастас Иванович приписал себе слова Талейрана: «Вовремя предать – это значит предвидеть», – никто бы этого не заметил. Он умел приспосабливаться. Но на этот раз Микоян продержался недолго: 9 декабря 1965 года в семидесятилетнем возрасте политический флюгер был отправлен на пенсию с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Спровадили Микояна красиво, сохранили членство в ЦК и Президиуме Верховного Совета и повесили на пиджак шестой орден Ленина. Анекдот, который о нём родился: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», – стал его политической эпитафией.
…Сингх дружил с послом Индии Каулем и египетским послом Мурадом Галебом. Они приезжали к ним в Дом на набережной (Кауль захватывал сына и дочь), и индийцы охотно участвовали в студенческих вечеринках, устраиваемых сыном Светланы. Летом Кауль приезжал к Светлане на дачу с большой кастрюлей карри и риса, привозил джин, виски, слушал песни, исполнявшиеся под гитару, пел вместе со всеми, танцевал модный тогда фокстрот и плясал «цыганочку». Он не был похож на обычных послов и открыто выражал своё недовольство запретами, накладываемыми на иностранцев, ездил в гости к супругам Белле Ахмадулиной и Евгению Евтушенко, общался с молодыми непризнанными художниками и поэтами и возил иностранных гостей в Переделкино на могилу опального Пастернака.
Светлана и Сингх были частыми гостями индийского посольства. Они брали с собой Осю и Катю и приобщали их к просмотру западных фильмов. Их дружба с послом не нравилась верхам, и осторожный Микоян, когда Светлана посещала его дом, увещевал её: «Он ужасно напористый, этот Кауль. Совсем не похож на индийца. Ты подальше, подальше от него!»
Светлане надоело выслушивать его наставления, и она прекратить хождения к Микоянам. Элеонора, давняя подруга Светланы, предупреждённая дальновидным тестем об опасности общения с подругой, якшающейся с иностранцами, прервала с ней контакты…
Кандидат филологических наук Светлана Аллилуева, вместе с Андреем Синявским в поиске забытых имён и произведений работавшая над литературной хроникой 20–30-х годов, знала о писателях, убиенных за крамольные повести и рассказы. Знала о Пильняке, написавшем «Повесть непогашенной луны», о судьбе Мандельштама… и хотя репрессии над литераторами происходили в прежние времена, она понимала: со свободой печатного слова мало что изменилось.
У неё не было иллюзий, когда она писала «Двадцать писем», понимала: рукопись надо держать в тайне. В памяти были расправа над Пастернаком за роман «Доктор Живаго», обыск на квартире Василия Гроссмана с конфискацией романа «Жизнь и судьба», арест Иосифа Бродского. В 1963 году она не думала о публикации «Писем», писала «в ящик», для «внутреннего пользования», детям и внукам в наследство…
Осуждение в сентябре 1965-го Синявского и Даниэля её встревожило. Светлана рассказывала Сингху о собраниях, проходивших в ИМЛИ, на которых сотрудников института ещё до решения суда заставляли выступать с суровым осуждением своих коллег. Когда прозвучал приговор, Сингх был потрясён его жестокостью: «Семь лет тюрьмы за то, что писатель пишет книги?!»
В 1965 году КГБ конфисковал архив Солженицына и рукопись романа «В круге первом». Тучи сгущались. Светлана опасалась, что к ней также придут с обыском. Она знала о конфискациях книг, стоящих на полке, и рукописей, написанных «в стол»… Она поделилась своими опасениями с Сингхом, и он посоветовал ей через своего друга посла Кауля переслать рукопись на хранение в Индию. В тот момент Светлана лишь беспокоилась о сохранности «Писем» и с этой целью передала один экземпляр Каулю. В январе 1966-го он отвёз рукопись в Индию.
Здоровье Сингха с каждым днём ухудшалось. Его добивал холодный московский климат и необходимость работать даже тогда, когда он находился в больнице – контракт с издательством был единственным основанием, позволяющим ему оставаться в Москве. Продлить ему жизнь могла бы регистрация брака, и тогда на законных основаниях он мог бы не работать, лечиться, оформить инвалидность, ненастные месяцы проводить на юге, в Крыму или в Сочи, где климат подходил для его лёгких, но… дочери генералиссимуса было отказано в праве распоряжаться своей личной жизнью. Сингх был обречён. Он быстро угасал, потому как полюбил дочь Сталина, а за это надо расплачиваться.
За полтора года жизни в Москве он трижды ложился в кунцевскую больницу. В середине октября 1966 года в больнице, предчувствуя, что его дни сочтены, Сингх сказал Светлане, что ему хотелось бы умереть в Индии.
Я застыл на этой фразе из воспоминаний Светланы. Затем прочёл описание последних недель Сингха, когда он спокойно говорил о приближающейся к нему смерти, и подробно – описание последнего дня. Он не ошибся в предчувствиях, умер 1 ноября утром. Я стараюсь не ворошить прошлое, жить надо сегодняшним и завтрашним днём, но, когда прикасаюсь к болевым точкам, вспыхивает триггер. Я застрял на самых тяжких и грустных воспоминаниях Светланы о самой светлой её любви. Их можно было бы проскочить, не разрывать душу собственными переживаниями и перенестись в аэропорт Шереметьево, когда, выполняя последнюю волю Сингха, она увозила в Индию урну с его прахом, чтобы растворить пепел в водах великого Ганга.
Сингху осталось прожить две недели. Для Светланы они обернулись ещё одним жестоким уроком. Жизнь в Зазеркалье давно завершилась. После смерти отца на неё обрушилась беспощадная правда о тоталитарном режиме, заковавшем в цепи двухсотмиллионную страну, но последний урок запомнился, он подтолкнул к разрыву с миром, в котором она прожила сорок лет…
…Целые дни Светлана проводила в больнице, приезжая туда утром и возвращаясь домой к вечеру. В тёплые дни она вывозила его в сад в инвалидной коляске, находила скамейку где-нибудь на солнышке, садилась на землю около его ног и слушала рассказы о его юности, о годах, прожитых в Европе, об истории Индии. Он рассказывал ей о Будде и легенды о Кришне. Светлана испытывала чувство вины – из-за неё этот замечательный и добрый человек приехал в Москву, оставил мягкий и тёплый климат и медленно угасал на её глазах, а она ничем не могла ему помочь. Она оказалась бессильной перед системой, олицетворением которой являлся её отец. Придя домой, она написала письмо Брежневу, умоляла его разрешить ей отвезти Сингха в Индию. Она писала, что дни его сочтены, что это его последняя просьба, он безнадёжен, её пребывание за рубежом будет недолгим.
Вопль дочери Сталина «расслышали», её пригласили к Суслову, члену Политбюро. Его считали тенью Генерального секретаря ЦК КПСС и за глаза величали «серым кардиналом», подчёркивая значимость в кремлёвской иерархии.
«Кардинал» начал разговор со стандартных фраз, но Светлана, привыкшая без боязни разговаривать с живыми портретами, без обиняков напомнила ему о письме: