А советское посольство, когда выяснилось её местопребывание, обратилось в МИД Швейцарии с просьбой о встрече с гражданкой СССР. Оставалась смутная надежда, что беглянку удастся образумить, но Светлана ответила категорическим отказом, и Яннер, заботясь о её безопасности, спрятал перебежчицу в маленьком монастырском приюте в Сен-Антони, недалеко от Фрибурга. Почерк советской разведки западным спецслужбам был хорошо известен, но методы расправы с находящимися за границей противниками режима постоянно совершенствовались. От похищения в центре Парижа среди бела дня генерала Евгения Миллера в далёком 1937 году до удара ледорубом по голове Троцкого в 1940-м, а в послевоенное время запомнился 1959 год – убийство в Мюнхене Степана Бандеры ампулой с цианистым калием. К Светлане приставили охрану. По телефону Яннер ежедневно информировал её о положении дел.
В Женеву с просьбой о встрече с ней прилетел представитель индийского МИДа, с которым Светлана виделась в Москве за день до смерти Сингха. Опасаясь провокации и не доверяя индийцам, Светлана согласилась разговаривать с ним лишь в присутствии Яннера. Встреча состоялась 14 марта, как и положено в детективном романе, вдали от публичных мест, в маленьком частном домике на берегу озера Тун. Её истинное местонахождение скрывалось.
Цель визита индийца выяснилась с первых же слов. Правительство Индии, оправдываясь перед СССР, попросило её подписать заранее заготовленное письмо к Динешу, в котором она подтверждала, что никто из индийцев не способствовал её бегству на Запад. Она выполнила эту просьбу, и визитёр предложил ей написать детям письмо, обещав, что посол Индии в Москве его передаст. Светлана обрадовалась, написала 15-страничное послание, подробно объяснив причины невозвращения. Её дети его никогда не увидели. Индийцы, желая реабилитировать себя, отдали письмо советским представителям – ныне оно покоится в архивах ФСБ, в деле Светланы Аллилуевой, закрытом для публики. Индийцы выполнили просьбу советского МИДа, желавшего узнать через них о дальнейших планах Светланы.
На пятый день «швейцарских каникул» Яннер сообщил ей, что на следующей неделе на встречу с ней приедет Джордж Кеннан, бывший посол США в СССР, знавший её отца.
Светлане наконец-то поверили. Через две недели после того, как она вылетела из Дели, 21 марта, Светлана получила предложение Херст Корпорейшн издать её мемуары, а Рэндольф Херст-младший, с которым по просьбе Молотова она встречалась в Москве зимой 1955-го, напомнил о давнем интервью и прислал вырезку из газеты.
Встреча с Кеннаном состоялась 24 марта. Он прочёл рукопись (посольство для установления личности перебежчицы переслало её в Вашингтон) и считал, что её нужно печатать в том виде, как она написана, но главное, он снял все сомнения цэрэушников – на Запад «ушла» дочь Сталина.
Через три дня в Женеву прилетели американские адвокаты Эдвард Гринбаум и Алан Шварц, представлявшую фирму «Гринбаум, Вольф и Эрнст». Они приехали не с пустыми руками: пояснили ей, что получили из Госдепартамента рукопись книги, подготовили на английском языке синопсис и получили предварительное согласие нью-йоркского издательства. Они объяснили ей юридические тонкости, связанные с изданием книги, о гонорарах и прочих реальных вещах, ей неведомых. Многое из того, что они говорили, было ей непонятно, и она поступила так, как многие сделали бы на её месте, находясь в подвешенном состоянии: смело доверилась приветливым американцам, решив плыть по течению, покамест оно благоприятное.
На другой день к американским адвокатам присоединилось двое швейцарских, и после изнурительных разговоров она подписала множество документов, передавая адвокатам ведение дел, связанных с публикацией книги, гонорарами, созданием благотворительных фондов и получением американской визы. Ей сказали, что книга выйдет во многих странах, в США её издаст «Харпер и Роу» (Harper & Row), сообщили имя переводчицы, Присцилла Джонсон Мак-Миллан (Priscilla Johnson McMillan), которое ей ни о чём не говорило, но это уже было неважным. Невозможное стало реальностью.
Несмотря на прекрасный английский язык, Светлана позднее призналась, что она не поняла, что подписала документ, по которому у неё купили авторские права (это обычная практика в издательском бизнесе, другое дело, на какой срок и по какой цене продаются права). За 1 500 000 долларов США – по курсу 1967 года сумма значительная – помимо мировых прав на издание книги, у неё приобрели право использовать литературное произведение на радио, телевидении, в театре и в кино. Владельцем прав стала компания Copex Establishment, базирующаяся в Лихтенштейне, – её представляли швейцарские адвокаты, – «Копекс» после завершения сделки приступила к переговорам о всемирном распространении книги.
Как бы впоследствии, в 1983 году, в книге «Далёкая музыка», Светлана ни обвиняла адвокатов, что они связали её подписанными документами, без юристов она и шагу не смогла бы ступить. Они позволили ей начать безбедную жизнь в Америке (почувствовав вкус долларов, всегда хочется большего), и, как выяснилось через пару месяцев, их своевременное появление позволило ей защитить авторские права. Когда в европейских издательствах появился Виктор Луи со своей версией «Писем», американо-швейцарская команда вступила в бой, отстаивая право Светланы на копирайт.
Обложка книги «Двадцать писем к другу». Нью-Йорк, 1967
В Швейцарии в марте 1967-го перед ней был выбор. Она писала в «Далёкой музыке», что её «невозвращение в 1967 г. было основано не на политических, а на человеческих мотивах»: «…в те годы я отдала свою дань слепой идеализации так называемого “свободного мира”, того мира, с которым моё поколение было совершенно незнакомо»[96]. Попытка оправдаться через 16 лет, прожитых в США и в Англии?
Она понимала, чьей дочерью является, прекрасно понимала, почему её книга вызывает ажиотаж и всемирный интерес, как и то, что восприниматься «Письма» будут не как семейная хроника (очередная «Сага о Форсайтах» мало кого интересует), а как разоблачение роли отца в массовых репрессиях, обвинение однопартийной советской системы, подавляющей инакомыслие. Как ни крути, а мотивы её поступка оказались всё-таки политическими.
Какой у неё был выбор, когда она стала невозвращенкой? Она могла въехать в США или остаться жить в любой из развитых европейских стран – в Швейцарии она получила множество писем-предложений, в которых ей предлагали получить легальный статус посредством фиктивного брака. Она могла выбрать Швейцарию, Англию, Францию, ту же Америку и жить так, как она хотела, тихо и незаметно. Она решила опубликовать книгу и подписала обязательства, связанные с её изданием: участвовать в рекламе, выступать по телевидению, давать интервью, выступать с лекциями – и этим сожгла мосты с прежней жизнью, оборвала связь с детьми и друзьями. Рукопись жгла ей душу. Она чувствовала в себе дар литератора, писала рассказы, и рукопись была соблазном, ради которого она пожертвовала детьми и выбрала эмиграцию. Делала она это сознательно – в душе уже созревала новая книга.
Третьего апреля Яннер перевёз её из приюта в Сен-Антони в монастырь во Фрибурге – для посторонних глаз она по-прежнему была недоступна. Ещё через неделю ей передали письмо от сына. Оно было датировано 4 апреля.
Здравствуй, дорогая мама!
Нас очень удивило, что, приехав 8 марта на аэродром, мы тебя не встретили. Мы сначала не могли поверить в то, что ты не приехала, и проторчали там три часа. Имея единственным источником информации радио, мы в течение нескольких дней не знали, что и подумать. Но, после того как в газетах появилось сообщение ТАСС о том, что тебе предоставлено право находиться за границей, сколько ты захочешь, мы более или менее успокоились и жизнь вошла в свою колею. Если не считать того, что Катя до сих пор никак не может войти в эту самую колею, да и мы, честно говоря, мало что понимаем…
Желая вернуть её в СССР, заткнуть рот и предостеречь от публикации мемуаров, сжигающих мосты, и полагая, что причиной эмоционального и необдуманного поступка стали запрет на брак с Сингхом и жёсткий отказ в продлении визы, ей бросили приманку – возможность жить за границей столько, сколько она пожелает. Сына использовали для того, чтобы сообщить ей радостную весть и заманить в Москву. Она поняла: ей предложили сделку. Имея богатый опыт советской жизни, она понимала: КГБ, зная, что она захочет связаться с детьми, контролирует их почту и телефонные переговоры. Недаром Ося написал в письме, что со времени её отъезда из Индии он не получал от неё вестей. Значит, письмо Осе и Кате индийским послом доставлено не было. Ося просил позвонить домой, сообщить о дальнейших планах, спрашивал, когда она намеревается вернуться.
Сердце её не выдержало, она рассказала Яннеру о письме и о своём желании переговорить с детьми. Он был профессионалом и сделал так, чтобы по телефонному звонку нельзя было установить её адрес. Они заехали в маленькую гостиницу недалеко от Фрибурга и из гостиничного номера под вымышленным именем заказали разговор с Москвой. Через двадцать минут их соединили. Светлана знала: разговор прослушивается и записывается на магнитофон. Она боялась, что в любую минуту их разъединят, и говорила, волнуясь, сбивчиво, понимая, что ничего лишнего она не может сказать. Они говорили около получаса. Она повторяла: «Я не турист в Швейцарии, я не вернусь». Растерянным голосом Ося бубнил: «Да, да, я слышу». Вопросов он не задавал, знал, что разговор контролируется, а она говорила сыну одно и то же: «Я не турист, ты понимаешь? Вернуться невозможно, ты понимаешь?» Это продолжалось до тех пор, пока их не разъединили. «Слухачи» поняли: она не проговорится и информации, которой от неё ждали, не сообщит…
Это был их последний разговор, следующий состоялся через семнадцать лет.
Незадолго перед вылетом в США у Светланы появился третий вариант, который бы полностью соответствовал «человеческим», а не «политическим мотивам», не требовал бы фиктивного брака и позволил бы ей сохранить контакты с детьми. Она получила письмо из Парижа от Любы Д’Астье, сообщившей, что во Фрибурге живёт их племянница, с которой они часто видятся. Специально для встречи со Светланой супруги Д’Астье прилетели во Фрибург. Встреча произошла в доме племянницы.