Кеннан, когда она прочла письмо, объявил решение Госдепа: «Мы поможем ему приехать и повидать вас. Но вы должны дать нам слово, что он уедет обратно. Иначе будет скандал».
Как поступила «умная мать»? Тут же пообещала, что он вернётся, помня цену своим же словам и обязательствам, выданным некогда Косыгину, Сурову, Динешу Сингху, Каулю и уловки, к которым она прибегала, чтобы остаться в Индии? Нет, она заняла принципиальную позицию и гордо ответила: «В таком случае ему лучше сюда не приезжать», лишив себя свидания с сыном и отказав ему в возможности начать за океаном новую жизнь. Ведь со временем за Осей могла бы последовать Катя…
Неоднократно ей предоставлялся шанс выправить свою жизнь, и всякий раз она бездарно распоряжалась лотерейным билетом, оказывавшимся в её руках. Контакты с сыном прервались вплоть до её переезда в Англию, в Кембридж. А схитри она, дай слово, а потом «посетуй» на взрослого сына, которым она не распоряжается, на вновь возникшие обстоятельства, – господи, как только эмигранты ни изощрялись в придумках ради объединения семьи, но, увы, у Светланы на это ума не хватило. Пообещай, что сын вернётся в Москву – не было бы возвращения в СССР, второго бегства на Запад, конфликта с Ольгой и полного обнищания.
Накопив 30 тысяч долга на кредитных карточках (проценты по ним чудовищные, если займы вовремя не возвращать), Светлана приняла сумбурное решение: продать дом в Принстоне, выплатить накопившиеся долги, забрать Ольгу из дорогой частной школы и уехать в Калифорнию, где, как ей казалось, жить легко и дёшево. Она это сделала в 1976 году, после четырёх тихих лет в Принстоне, о которых так мечтала, не понимая, что любой переезд поглощает накопления и жить на одном месте проще и экономнее.
В Калифорнии она поселилась в Карлсбаде, купила маленький деревянный домик с садиком и бассейном, затем поддалась уговорам новых знакомых, убедивших её, что Карлсбад это дыра и надо переезжать в Ла-Хойю, где есть университет и бьёт ключом культурная жизнь. Вскоре она поняла, что совершила очередную ошибку.
Ла-Хойя оказался городом богачей, фешенебельным курортом с дорогими магазинами, которые она не могла потянуть, сбережения таяли, а новые не поступали (от алиментов она отказалась и трудоустраиваться не спешила). Ла-Хойя, жемчужина южной Калифорнии, была ей не по карману. Через несколько месяцев она вернулись в Принстон, но теперь уже в съёмную квартиру. Дом на улице Вильсона, к которому она привыкла, уже не продавался, но, хотя можно было найти нечто подобное, средств на покупку не оставалось. Она вновь отдала Ольгу в дорогую католическую школу Святого Сердца, не доверяя государственной, и, обжёгшись, продолжила поиски недорогой и уютной жизни. Финансы иссякали, новые пополнения при её образе жизни не ожидались. В конечном итоге в августе 1982-го это привело её в Англию.
Можно сказать, что в Англии она оказалась случайно. Не доверяя американским государственным школам, она занялась поиском частных европейских школ-пансионов, нацелилась на Швейцарию (Ольга даже сдала успешно вступительный экзамен в школу Св. Георгия около Монтре), но, когда выяснилось, что в Швейцарии Светлане не дадут статус иностранного резидента, переориентировалась на Англию. В августе 1982 года они поселились в Кембридже, а Ольга оказалась в квакерской школе-пансионе.
Помимо Кембриджа в Англии у неё были другие возможности, имя отца продолжало действовать, с ней охотно знакомились, предлагали помощь и даже работу. Один знаменитый оксфордский академик, приглашая поселиться в Оксфорде, познакомил со своим издателем, который предложил ей написать третью книгу (предполагая, что она будет о Сталине) и обещал издать её. Благодаря его стараниям ей выдали одногодовую визу с правом продления, как писателю, живущему литературным трудом. Был другой вариант: ей предложили поселиться в Лондоне и работать на Би-би-си, в радиовещании на Советский Союз, от чего она отказалась, не желая быть вовлечённой в политику, хотя достаточно много уже сказала первыми двумя книгами.
Итак, распрощавшись с Принстоном и перевезя домашнюю утварь на сохранение в тихий Висконсин, с которым связаны были приятные воспоминания и куда Светлана намеревалась вернуться на постоянное место жительство, она переехала в Англию и почти сразу же совершила новый кульбит: из епископальной церкви перешла в католичество.
Она писала, что с русской зарубежной православной церковью рассталась в США из-за её раздробленности и политических разногласий, оправдывая свои поиски тем, что христианство для неё – «это всеобъемлющая всечеловеческая вера, охватывающая все расы и национальности». Этому отвечала, по её убеждению, римско-католическая церковь.
Через четыре месяца, 13 декабря, в день Св. Лючии, Лана Питерс стала прихожанкой церкви Св. Марии и Всех Английских Мучеников. Каждое утро она приходила к причастию. Зимой 1984-го она провела несколько дней в маленьком приюте на восточном берегу Англии, при монастыре Св. Марии в Суффолке.
Такие вот непредсказуемые перевоплощения дочери семинариста и генералиссимуса. Но её ждал ещё один сюрприз (как ей казалось тогда, ниспосланный Свыше): едва она перешла в католичество, в середине декабря в её кембриджской квартире раздался телефонный звонок. Через 15 лет она вновь услышала голос сына…
Поселившись в Кембридже и чувствуя, как иссякают финансы, ободрённая английским издателем, обещавшим издать третью книгу, она принялась за работу. Ей удалось опубликовать рассказ «Девяностый день рождения», вошедший в благотворительный сборник рассказов известных английских писателей и общественных деятелей[100]. Попала она в соавторы исключительно благодаря имени своего отца.
Попытка опубликовать сборник рассказов о её жизни в Америке закончился неудачей: издатель вежливо объяснил, что для коммерческого успеха цельная книга более привлекательна.
Она закончила третью автобиографическую книгу, «Далёкая музыка», которая не заинтересовала издателей ни в Англии, ни в США. Как личность она ничего не создала, не была известным учёным, литератором, артистом или политическим деятелем, её известность связана была с именем отца – о нём хотели читать и слушать, а её личные переживания, переезды, женитьба и развод никого не интересовали. Она не Марлен Дитрих, не Мэрилин Монро и не Элеонора Рузвельт.
Ей повезло, что в Лондоне оказался Тикки Кауль, старый друг Сингха – бывший посол Индии в Китае, в СССР и в США, ставший членом правления ЮНЕСКО. Когда-то он вывез в Индию рукопись «Двадцати писем к другу». Не разобравшись, полагая, что «Далёкая музыка» будет иметь такой же успех, как и две предыдущие книги, он вывез её в Индию, где она была опубликована на английском языке в августе 1984-го с правом продаж в Индии, Пакистане и Бангладеш. Гонорар три тысячи рупий ей не заплатили, издатель сетовал, что название неудачное, читатели думали, что это книга о музыке, и не покупали её. Хотя на самом деле из деликатности он солгал, выдумывая оправдание неудачи, – как личность, она никого не заинтересовала.
И даже как переводчица она не заинтересовала издателей. Она познакомилась с известным индийским философом и писателем Джидду Кришнамурти и взялась переводить на русский язык его «Дневник». Усилия оказались потрачены зря: издатели посчитали, что книга не будет прибыльной, русскоязычной эмиграции индийский философ неинтересен. Светлане не повезло: книги Кришнамурти начали издаваться в России после развала СССР, и, возможно, в новое время её перевод был бы востребован.
– Мама, это ты? – услышала она в декабре 1982-го голос сына и обомлела.
Светлана хорошо знала Осю, он был осторожен и боязлив, на рискованные решения не способен, и если он позвонил, долго спокойно разговаривал и настойчиво уверенным голосом просил звонить в любое время, когда она пожелает, то что-то стряслось. По собственной инициативе, решила она, он никогда бы не осмелился на звонок, который она связала с начавшимися в Москве переменами – 12 ноября Леонида Брежнева на посту Генерального Секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета сменил Юрий Андропов.
Мать и сын обменивались телефонными звонками и письмами весь 1983 год. Ося и его новая жена Лида призывали её приехать в Москву, отказываясь рассматривать любой вариант, связанный с вызовом их в гости в Англию. В 1984 году контакты продолжились. Но от Кати, вулканолога по профессии, живущей на Камчатке, вестей не было, и, судя по разговорам с Осей, брат с сестрой не поддерживали дружеских отношений.
Прошло 17 лет после того, как Светлана стала невозвращенцем; 17 лет она жила спокойно, сознательно обрекла себя на разлуку с детьми, понимая, что в обозримом будущем их не увидит, в первую очередь думая о себе и о публикации «Двадцати писем». Она похоронила в себе чувство тоски и ни разу не предприняла попытки с ними увидеться. Даже в 1975 году, когда у неё появился шанс и Ося просился приехать, она им отказалась воспользоваться. И вдруг загорелось! У Светланы возникло жгучее желание повидать детей, обнять внуков, которых она никогда не видела: Катину дочь и Осиного сына. Но, вместо того чтобы попросить туристскую визу, гостем приехать в Москву, присмотреться, а затем принимать решения, она, как всегда, руководствовалась эмоциями, захлёстывавшими рассудок.
Вернувшись в сентябре 1984-го в Англию после летнего отпуска, проведённого вместе с Ольгой на островах Силли в Атлантическом океане, она написала письмо советскому послу в Лондоне с просьбой о возвращении в СССР (не о туристской поездке!) и лично отвезла его в посольство. Холодный приём, с которым её встретили, напоминающий картину Репина «Не ждали», её не насторожил, не освежил память. Она загорелась и не обращала внимания на детали, понимая (не девочка ведь!), что через сына её выманивают в Москву, и возвращение будет использовано в политических целях, и какую-то цену, пока ещё не известную, ей предстоит заплатить. С дочерью (Ольге пошёл 14-й год) она не переговорила, не нашла нужным посоветоваться с ней и проигнорировала её чувства.