ь упорно не отвечала на письма. Но и сына Светлана не узнавала, он всё больше напоминал ей Василия. Пил, сквернословил. Ни разу ей не удалось затащить его в гостиницу и поговорить по душам, один на один. На Ольгу ни он, ни Илья, его пятнадцатилетний сын, внимания не обращали. Как будто они чужие. Зато Светлану хорошо приняли Аллилуевы – четыре двоюродных брата и Кира, двоюродная сестра; приятно удивил Саша, сын Васи от первого брака, ставший режиссёром театра Советской армии – Светлана была впечатлена посещением его спектакля.
Но не для этого она вырвалась в Москву и отказалась от американского гражданства. Она чувствовала себя в Москве неуютно, разочарованной сыном и внуком, обманутой, ей казалось, что Осю использовали, чтобы выманить её в СССР, и она попросилась в Грузию, написав верноподданническое письмо Тихонову, главе советского правительства, пояснив свою просьбу тем, что в Москве много иностранных журналистов, общения с которыми она хотела бы избежать.
Это письмо сохранилось. Валерию Легостаеву, бывшему члену ЦК КПСС и помощнику Егора Лигачёва, члена Политбюро и второго секретаря ЦК КПСС (1985–1990), перед встречей Лигачёва с Аллилуевой (в апреле 1986 года) было поручено изучить её дело. В 2004 году в газете «Завтра» он опубликовал отрывок из её письма к Тихонову: «Мне не нужны популярность и шумиха. Мне нужны старые камни моей Родины». Завершалось письмо обещанием: «Я обязуюсь – и обещаю ещё раз – встретить с полным пониманием все рекомендации, которые мне предъявят грузинские и центральные руководители, и обещаю моё полнейшее содействие во всех направлениях»[102].
Если текст письма приведён Легостаевым дословно, а не по памяти, в авторской интерпретации, то это означает, что дочь Сталина ещё раз подчеркнула: если потребуется, она готова подтвердить рассказ о кознях Центрального разведывательного управления и отказывается от авторства своей второй книги. Впрочем, если какие-то слова Легостаевым изменены, то смысл передан верно. Возвращаясь в СССР, Светлана прекрасно понимала, что ей придётся пойти на компромиссы с совестью и послушанием отблагодарить за прощение грехов, критику коммунистического режима и советской системы. Ведь, как в старом анекдоте, на вопрос невесты, спрашивавшей раввина, как ей ложиться спать в первую брачную ночь – снимать трусики или нет, – он ответил, что конечный результат будет тот же – с девственностью придётся расстаться.
Её просьбу отдалиться от Москвы восприняли с пониманием. Пробыв в Москве чуть более месяца, 1 декабря 1984 года в сопровождении представителя грузинской миссии в Москве Светлана с дочерью вылетели в Тбилиси.
В Грузии атмосфера была иной, дружелюбной и сердечной, в отличие от московского официоза и фальшивого проявления чувств. Несколько недель дочь и внучка грузинского небожителя провели в правительственной загородной резиденции, а ближе к Рождеству Светлане выделили трёхкомнатную квартиру в элитном доме, выстроенном для работников ЦК компартии Грузии, и дачу в пригороде Тбилиси. Ей предложили домработницу и гувернантку для Оли. От прислуги Светлана отказалась, но согласилась бесплатно пользоваться легковым автомобилем, стоящим наготове в гараже ЦК, и на услуги шофёра. Купить машину и самой ею управлять ей не позволили, сославшись на необходимость «соблюдать предосторожность» – водитель выполнял функции телохранителя и осведомителя. Оля возобновила давнишнее увлечение – занятия конным спортом, министр образования Грузии определил её в школу верховой езды, которую он опекал. Ей выделили персонального тренера, и она стала регулярно ходить в манеж. В школу её не торопили, на дому были организованы уроки русского и грузинского языков и математики с учителем, знавшим английский язык. Результат был ошеломляющим – через полгода Ольга заговорила и на русском, и на грузинском. Через год она могла самостоятельно разговаривать! Оля расцвела, быстро обзавелась друзьями, под руководством музыкального директора одного из театров выучила популярные грузинские песни и научилась аккомпанировать на пианино. Она легко влилась в новую жизнь и влюбилась в Грузию. А Светлана осталась у разбитого корыта.
В июне 1985 года, через восемь месяцев после возвращения в СССР, после многочисленных попыток установить с Катей контакт Светлана получила от неё одностраничное письмо, отправленное из посёлка Ключи на Камчатке, где Катя работала вулканологом на станции Академии наук.
Кате пошёл семнадцатый год, когда мама стала невозвращенцем. В хрупком возрасте, когда девочки-подростки нуждаются в особом внимании (в 17-летнем возрасте у Светланы вспыхнул роман с Каплером), мама поставила личные интересы выше интересов дочери. Отец жил в Ростове с другой семьёй, девочка осталась в Москве на попечении старшего брата и бабушки. Но они не могли заменить мать. Катя считала, что мама её предала. Выстрадав и выплакав когда-то не одну ночь, она написала ей, что «не прощает», никогда «не простит» и «не желает прощать». Она потребовала, чтобы её оставили в покое и не пытались устанавливать с ней контакты. Для сводной сестры в письме сделана было приписка: «Желаю Ольге терпения и упорства». Светлана попыталась с ней объясниться, но её письма остались безответными. Даже приехав с дочерью в Москву в 1985 году, Катя остановилась у Ждановых, не пожелав увидеться с матерью. Перестрадав, Катя вычеркнула её из своей жизни.
Агасфер уходит на Запад
Первого декабря 1984 года, в 50-летнюю годовщину убийства Кирова (для Сталина оно стало поводом для расправы с внутрипартийной оппозицией), дочь и внучка генералиссимуса приехали на постоянное место жительства на историческую Родину отца и деда.
А в марте 1985-го в Советском Союзе родился анекдот: «Утро. Траурная музыка. На телеэкране появляется Игорь Кириллов, диктор Центрального телевидения, и, с трудом сдерживая улыбку, скорбным голосом объявляет: “Товарищи! Вы будете смеяться, но нас опять постигла тяжёлая утрата”». С этим анекдотом взошёл на московский престол Михаил Горбачёв. Ничто с его «приходом на царство» не предвещало перемен, которые потрясут мир, правление началось с громких лозунгов и запретительных компаний – антиалкогольной, сопровождавшейся сокращением производства алкоголя и выкорчёвыванием виноградников, и борьбой с нетрудовыми доходами.
Прошёл 1985 год. Ольга адаптировалась в новой жизни, а Светлану постигло очередное разочарование. С сыном и его новой женой желанной близости не возникло. С тех пор как они уехали в Грузию, Ося ни разу не позвонил. Ей писали племянники и двоюродные братья, на лето в Тбилиси приезжала Кира, двоюродная сестра, быстро нашедшая с Олей общий язык, – сын, дочь и внуки её игнорировали.
Дважды до своего отъезда в Москву на должность министра иностранных дел СССР (назначение произошло в июле 1985-го) её принял Первый Секретарь ЦК Компартии Грузии Эдуард Шеварднадзе. Затем дважды с ней беседовал его преемник Патиашвили. Ей шли навстречу во всём, но никто не мог сделать самого главного, ради чего она вернулась, – восстановить семейные связи, возродить любовь детей, которых она бросила 17 лет назад, и… найти заботливого супруга, с которым успокоилась бы душа. Много ли, на самом деле, женщине надо, чтобы стать счастливой? Но что только ни происходит с ней, когда раз за разом разваливается семья и сексуальная и эмоциональная энергия направляется не по тому руслу!
В семейных конфликтах выслушивать надо обе стороны. Свои обиды Светлана выплеснула в «Книге для внучек», высказала упрёки сыну и не упомянула о недостойных поступках: письмах, написанных его начальству, и жалобах в правительство. Настало время выслушать внука Сталина, Иосифа Аллилуева. Его беседа с Александром Колесником состоялась в 1988 году.
«Мне очень тяжело говорить о ней. До её возвращения в СССР я почти 17 лет ничего о ней не знал. В 1983 году получил письмо, где она просила меня помочь возвратиться на Родину, говорила, что находится в тяжелейшем положении, что если она не вернётся, то жизнь её потеряет смысл. Тогда я позвонил ей в Лондон. Для меня это было не так-то просто. Ведь она была лишена советского гражданства, а времена тогда были совсем не те, что сейчас. И тем не менее я старался понять её, помочь ей. В ноябре 1984 года она прибыла. Ждал ли я этого момента? Безусловно. Когда она пришла в мою семью, мы постарались сделать всё, чтобы она чувствовала родные стены. Всё, что она оставила в моём доме после своего отъезда из СССР, было сложено в корзины и ждало её. Рассказал я ей и о фотографиях, и трёх портретах, которые ждали её на даче. Поначалу её это совсем не интересовало. Но через некоторое время она начала делать то, что в моём сознании не укладывается до сих пор. Она оскорбляла мою жену. Нанесла тяжелейшую травму как мать мне. Уехав в Грузию, она через Совмин Грузии потребовала, чтобы я вернул ей портрет матери. Я до сих пор не могу понять, почему она не сделала это по-человечески. Если она приехала в СССР, чтобы собрать материалы для своей новой книги, чтобы поправить своё материальное положение, то эго не делает ей чести. В СССР её принимали хорошо. Но, находясь в окружении внимания и забот, которые ей были оказаны – хорошая квартира, специальное обеспечение, в том числе и денежное, – она не стремилась вникнуть в жизнь советских людей. Она её просто не знала, да и по своему характеру маловероятно, чтобы могла проникнуть в неё. Из Тбилиси она через некоторое время отправила письмо на имя М. С. Горбачёва с просьбой принять её и разрешить выехать из СССР. Никаких задержек не было. Разбирались только по её жалобам со мной. Не зная даже толком, над чем я работаю, она подвергла сомнению мою квалификацию врача, мою степень подготовленности как учёного. Мне пришлось давать разъяснения по её просьбе в партийных органах»[103].
Что-то в его словах соответствует действительности, что-то не очень. Истина в семейных разборках и конфликтах, как правило, находится посередине.