налогичное нарушению тайны исповеди. Оно хуже физического наказания. Зачастую бестактность взрослых, полагающих, что им позволено всё по отношению к собственным детям, которых они рассматривают как собственность, приводит к непоправимым последствиям.
Светлана возненавидела своего первого «дядьку» Ивана Кривенко, заметив, что он роется в её школьном портфеле и читает личный дневник, который она принесла в школу и показала подругам. Чего соглядатаи боялись, читая откровения маленькой девочки? Что она раскроет подругам государственные секреты? Тайны семьи товарища Сталина?
Всё оказалось проще. Светлана влюбилась. В кого? В сына Берии? Нет, Серго был увлечён Марфой, внучкой Горького, сидевшей со Светой за одной партой (впоследствии они поженились). Тогда в кого же? На две трети ученики привилегированной школы состояли из детей советской элиты, разбавленных на одну треть обычными мальчишками и девчонками из соседних московских дворов. Среди них был Гриша Морозов,[35] учившийся в одном классе с Василием Сталиным и назначенный пионервожатым в Светланин класс. Он был красавец, брюнет — ну как не влюбиться в такого парня! К тому же Гриша был блестящим рассказчиком, проникновенно рассказывавшим своим подопечным о Гражданской войне в Испании, о челюскинцах и о Валерии Чкалове… Но не пара он дочери товарища Сталина. Не пара! Да к тому же еврей. Так и доложили вождю.
Владимир Николаев,[36] сын секретаря Свердловского райкома ВКП(б) Москвы и одноклассник Светланы Сталиной, рассказал, что, когда Сталину донесли о первой влюблённости дочери, он устроил скандал и отхлестал её по щекам. А она вдруг упёрлась (когда подростковые гормоны играют, им не страшен родительский гнев), взыграла аллилуевская кровь, и наперекор отцу ответила ему в дневнике: «Выйду за него замуж — и всё!».
Возможно, это и подглядел бдительный Кривенко в Светланином дневнике.
Николаев дневник не читал, но о его содержании мог узнать от Светиных подружек, которым по наивности она его показала (девочки часто делятся между собой секретами). В своих воспоминаниях о размолвке с отцом Светлана не написала (имеет право и промолчать).
Она призналась в «Письмах к другу», что отец впервые в жизни влепил ей две пощечины в 1943 году, когда она сообщила ему о любви к Каплеру. Но не думаю, что пощёчины, полученные за Гришу Морозова, позабылись (такое не забывается). Ей лишь одной известно, почему в «Письмах», написанных в 1963 году, она решила промолчать о давнем физическом оскорблении.
Светлана скупо пишет о семейной жизни и не объясняет, почему после пылкой любви к Каплеру (она подробно описала романтические отношения, связывавшие их), через год, окончив школу, она внезапно (внезапно для тех, кто не знал, что она была влюблена в Гришу, ещё будучи пионеркой) стала женой Гриши Морозова. Но она не обязана ракрывать душу и выворачивать себя и свою жизнь наизнанку. Частная жизнь потому и называется частной, что открыта для всеобщего обозрения настолько, насколько этого желает частное лицо. Конечно, она любила Гришу (Каплер вихрем вклинился в их роман), но я не исключаю, что решение выйти замуж сразу же по окончании школы на подсознательном уровне было вызвано желанием вырваться из-под плотной опеки отца и стало протестом за Каплера, отправленного им в лагерь.
В 1963 году были живы её сын и первый муж. Из деликатности она не стала описывать историю школьной любви, прерванную увлечением Каплером. К её встрече с Григорием Морозовым и их взаимоотношениям через сорок лет после развода мы вернёмся, рассказывая о пятой жизни Светланы Аллилуевой, а пока она ещё школьница, живущая в прекрасной стране Зазеркалье.
Какие последствия имело для бестактного надзирателя грубое вторжение в личную жизнь девочки? Не исключаю, что сработал эффект бумеранга и ретивый Кривенко, углядевший и дневнике то, чего ему не положено было знать (о конфликте отца и дочери), исчез в лабиринтах ГУЛАГа, умевшего хоронить тайны.
Новый «дядька», Александр Сергеевич Волков, оказался не лучше прежнего, вспоминала Светлана. Он затерроризировал школу, заведя там свои порядки, заставляя Свету надевать пальто не в общей раздевалке, а в специальном закутке возле канцелярии, куда она отправлялась под насмешливыми взглядами одноклассников, краснея от стыда и злости. Общение с соучениками во время завтрака на большой перемене в общей столовой Волков отменил, и вместе с такой же несчастной девочкой, Светой Молотовой, Свету Сталину уводили в отдельное помещение и кормили домашними бутербродами. Она оказалась в положении арестанта, которому не надели наручники и позволили учиться в привилегированной школе. Её постоянно держали на поводке.
Такой режим «безопасности» был установлен двум Светам в спецшколе для детей высшей советской элиты и зарубежных коммунистических лидеров, где, помимо детей Сталина и Молотова, учились дети Маленкова, Берии, Булганина, Микояна, внучки Горького (Марфа и Дарья), сын Бориса Пастернака и сын авиаконструктора А. Н. Туполева (Алексей Туполев). От кого же их защищали? В классных журналах стояли фамилии детей членов ЦК, наркомов и их заместителей, руководителей Коминтерна и зарубежных компартий. Многие из них впоследствии стали «врагами народа». Теперь ясно. От «врагов народа», ещё не разоблачённых.
Находясь под таким контролем, Светлане сложно было с кем-либо подружиться вне школы. Она понимала, что правила общения с внешним миром, которым она обязана следовать, установлены отцом. Она не была с ним согласна. Но спорить? Она была послушной дочерью и не бунтовала, зная, что отец её не поддержит. У девочек с грузинской кровью с детства воспитывают терпение и смирение и соблюдение заповеди: отец — всегда прав. (Как отец дочери, ничего дурного в этом не вижу. — Р. Г.) Вот почему Сталину для воспитания Светланы нужна была грузинка.
Но и Волков продержался недолго. Причина его исчезновения из Светланиного окружения и, возможно, навечно (время беззаконий — Пастернак назвал его «годы безвременщины» — одинаково сурово было ко всем) связана была, по-видимому, с очередным недосмотром. На этот раз касающимся однокашницы.
Владимир Николаев, одноклассник Светланы Сталиной, вспоминает бедствия, постигшие детей привилегированных родителей: «Почти у половины ребят нашего класса отцы; иногда и матери тоже; оказались арестованы как «враги народа». Однажды, рассказал он, перед началом уроков в класс вошли классный руководитель и старший пионервожатый. Запинаясь и с трудом подбирая слова, учитель сообщил детям, что отец их одноклассницы Наташи арестован как «враг народа». «Но вы должны по-прежнему хорошо относиться к Наташе, она ни в чём не виновата, — убеждал он ребят. — Отец её — это одно дело, Наташа — другое. Она была и будет членом нашего коллектива».
Больше подобных публичных выступлений в классе не было — явление приобрело массовый характер, и родителей одноклассников арестовывали одного за другим. Дети научились говорить между собой шёпотом. Они были сообразительными и не вовлекали Светлану в опасные разговоры. Однако в отчаянии для спасения хватаются за соломинку.
Когда у одноклассницы Аллы Славуцкой, с которой Светлана дружила, арестовали отца, советского посла в Японии, Алла попросила Свету передать Сталину его письмо, написанное им накануне ареста. Он предчувствовал неприятности и решил подстраховаться.
Этот случай (Светлана упоминает о нём в книге «Только один год») у Николаева описывается как закончившийся «хэппи-эндом». Со ссылкой на рассказ Славуцкой он приводит рнзговор Светланы и Аллы, состоявшийся на следующий день.
«Света сказала подруге: «Я вошла в кабинет к папе. Там был Берия и ещё кое-кто. Я сказала, что отец моей хорошей подруги арестован. Папа раскрыл конверт и обратился к Берии: «Почему не доложили?». Берия что-то тихо ответил, непонятное мне. «Но он прочёл?» — нервно спросила Алла. «Да, прочёл», — ответила Света.
Когда отца Аллы выпустили из тюрьмы и он вернулся к семье, то рассказал дочери, что перед освобождением его привели в кабинет Берии. Хозяин кабинета поздоровался с ним за руку и сказал: «Иосиф Виссарионович приказал освободить. Дело прекращено, — и добавил с сильным грузинским акцентом: — Тэперь всё у тэбя будэт, богатым будэшь». Слух об этом быстро распространился».[37]
Но впрямь ли эта история имеет счастливый конец? Во втором томе «Очерков истории Министерства иностранных дел России, 1802–2002» о Славуцком приведена биографическая справка:
«Славуцкий Михаил Михайлович (1898-?) — в 1931–1937 гг. — генеральный консул СССР в Харбине (Китай), в 1937–1939 гг. — посол СССР в Японии. Репрессирован. Реабилитирован посмертно».[38]
Итак, был разыгран спектакль. Славуцкого выпустили из тюрьмы, успокоили Свету, а затем вновь посадили и… навсегда. А легенда осталась. В НКВД были умелые режиссёры, и они знали, как ставить спектакли. Радзинский в книге «Сталин» описывает, как в 1937 году истребляли дипломатов и разведчиков.
Их вызывали в Москву якобы с целью назначения в другую страну, которое они получали по возвращении, о чём и сообщали коллегам, оставшимся за рубежом. Им предоставляли отпуск, отправляли в санаторий, затем оформляли документы для новой работы. На вокзале их провожали друзья. Происходило трогательное прощание, иногда с выпивкой. Заподозрить никто ничего не мог. На первой же станции в купе входили оперативники с ордером на арест… Друзья и коллеги ещё долго думали, что молчание «уехавших» вызвано пребыванием в секретной заграничной командировке.
Несомненно, со временем Светлане стал известен печальный финал и она поняла, какую «шутку» проделали с ней чекисты. Подозревала ли она своего любимого папочку в соучастии в «розыгрыше»? Судя по «Письмам к другу», нет. Его, «наивного и доверчивого», считала она, обвёл вокруг пальца коварный и хитрый Берия.