«Что вы невесёлая сегодня?» — спросил он, не подозревая, что невинным вопросом совершенно случайно попал в яблочко, нашёл самое уязвимое место. День-то был 8 ноября. И достаточно было душевного доброго слова, чтобы Светлану прорвало на откровения…
Восьмого ноября застрелилась (более полугода, как Светлана уже знала страшную правду) Надежда Аллилуева. В 1942 году была десятая годовщина её смерти. Василий о маме в пылу застолья даже не вспомнил… В этот роковой день Светлана раскрылась малознакомому человеку, казавшемуся умным и добрым, как ей скучно и одиноко в доме, в котором никто её не понимает, о брате, с которым ей неинтересно, и, главное, о тягостном сегодняшнем юбилее, десятилетней годовщине со дня смерти мамы, которую все быстро забыли. И брат, и отец…
Каплер был потрясен её искренностью. Гремела музыка, одна пластинка сменяла другую, а они не могли уже оторваться друг от друга, держались за руки, делая вид, что танцуют, и разговаривали. Их неудержимо потянуло другу к другу, в опасный водоворот любви, загубивший не одну жизнь. Любовь принцессы и трубадура только в сказке завершается счастливо.
Через несколько дней Каплер должен был вылетать в Сталинград. Оставшиеся до отлёта дни заполнены были их встречами. Им было нелегко видеться при образе жизни Светланы, ограниченном кремлёвскими стенами, вне которых, куда бы они ни шла, за ней неотступно следовал «дядька». С 1940 года им был Михаил Никитич Климов.
Каплер, чтобы преждевременно не нарываться на неприятности, тактично поджидал её после школы в подъезде соседнего дома, и они шли в Третьяковку, в театры, на «Синюю птицу» и «Пиковую даму», и хотя Каплер терпеть не мог оперу (он признался в этом Светлане), у них была возможность общаться, гуляя по фойе. На небольшом отдалении по заснеженным улицам повсюду за ними следовал «дядька», обескураженный непредвиденной ситуацией, не регламентируемой инструкцией. Они знали, что он обязан докладывать обо всём генералу Власику, и, тем не менее, они его игнорировали. Раз его присутствие за их спиной неизбежность, с ней надо смириться и воспринимать с чувством юмора (если такое возможно). Разве может Земля попросить Луну перейти на другую орбиту, а человек попросить свою тень дать возможность побыть ему одному?
Каплер не мог не понимать, что он ходит по лезвию бритвы (в отличие от Светланы он знал, как исчезали литераторы: Пильняк, Кольцов, Бабель, Мандельштам и тысячи других, менее известных), и понимал, что после донесения «топтуна» наутро он может проснуться не в гостинице «Савой», а в подвале Лубянки. Но он ничего не мог поделать со своим чувством, любовь оказалась сильнее здравого смысла и инстинкта самосохранения. Он вежливо здоровался с охранником Светланы, иногда останавливался и давал ему прикурить, даже перебрасывался с ним парой-другой слов — и возвращался к поджидавшей его Светлане.
Когда папе Сталину было доложено, что его дочь встречается со взрослым мужчиной, это ему не понравилось. Мне бы это тоже не понравилось, и я хорошо его понимаю. Конечно, он помнил себя в возрасте Каплера и дочь в возрасте Нади, но то ОН, а то Каплер. И время в восемнадцатом году было иное: военный коммунизм, отрицавший институт брака и воспринимавший семью как отрыжку буржуазного прошлого. То время — бенефис сексуально раскрепощённых Елены Стасовой, Инессы Арманд и Александры Коллонтай — кануло в лету. Ныне советским девочкам голые коленки стыдно показывать. Канкан танцуют на загнивающем Западе.
Жена Жданова сказала однажды об Эренбурге, авторе «Падения Парижа» (1941): «Илья Эренбург так любит Париж, потому что там— голые женщины». А что? Может, права была жена члена Политбюро? И Франция не капитулировала бы за шесть недель перед вермахтом, если бы француженки не сверкали коленками?
Но нет сейчас у Сталина времени, чтобы разобраться с дочерью, — на Волге каждый день войны может стать решающим, а без его указания никто не смеет взять Каплера за шиворот. И как вести ему себя с повзрослевшей дочерью? Не сажать же на гауптвахту! Он намекнул ей недовольным тоном, что она ведёт себя недопустимо для своего возраста (он хотел сказать — для дочери главы государства). Но после того как Светлана узнала правду о смерти матери, в её душе что-то надломилось, культ личности отца дал трещину и она не вняла его предостережению, впервые в жизни проигнорировала его мнение.
Папа Сталин… Я тоже был отцом повзрослевшей дочери и понимаю, что бывают моменты, когда отцовская власть бессильна и, пересилив себя, надо смириться и молиться Богу: если суждено дочери совершить ошибку, то пусть она будет не катастрофической и пусть душевная рана, если суждено её получить, быстро заживёт. Наверно, мы обманываем себя, когда говорим, что употребляем отцовскую власть ради дочери (дочерей), нет — делаем для себя, удовлетворяя отцовское эго. Нелегко смириться с тем, что дочь выросла и принимает самостоятельные решения, отличные от родительской воли. Папа Сталин, никому не прощавший непослушания, привыкший к безоговорочному повиновению (сыновья не смели ему перечить — а Вася, писала Светлана, даже будучи генералом, его как огня боялся!), нашёл в себе силы, чтобы сдержать гнев и не отдать распоряжение скрутить литератора в три погибели.
А Каплер всерьёз занялся Светланиным образованием и приносил ей книги, которых не было в её домашней библиотеке. За хранение некоторых, официально не опубликованных и перепечатывавшихся на машинке, вполне можно было угодить в лагерь. Например, за неопубликованный роман Хемингуэя «По ком звонит колокол», который он дал ей почитать, или за стихи опальных поэтов: Ахматовой, Гумилёва, Ходасевича. Подаренная Каплером «Антология русской поэзии от символизма до наших дней», испещрённая пометками рядом с его любимыми стихами, на долгие годы стала настольной книгой Светланы. Но она же была вещественным доказательством его антисоветской деятельности. Статью в зависимости от пожелания заказчика генералу Власику подо-Орать несложно: расстрел или 10 лет лагерей. Что возжелаете, Иосиф Виссарионович, для счастья любимой дочери?
Каплер наконец-то уехал в Сталинград, и вскоре в «Правде» появилась его статья, в которой в форме письма некоего лейтенанта Л. к любимой девушке (имя автора легко расшифровывалось— Люся) рассказывалось о Сталинградской битве. Лейтенант Л. вспоминал, как он гулял с любимой по улицам ночной Москвы, о походах в Третьяковскую галерею н, потеряв голову, заканчивал статью разоблачительным слонами: «Сейчас в Москве, наверное, идёт снег. Из твоего окна нидна зубчатая стена Кремля». Намёк на Кремль не понял никто, кроме той, которой он был предназначен, и кроме Сталина, которому о романе дочери было известно из ежедневных докладов Климова. Лейтенант Л. бросил ему вызов, позарившись на любимую дочь! Нет, этому не бывать!
Светлана была польщена. Её распирали чувства, которыми она хотела поделиться с подругой. Во время урока она не выдержала, вынула из портфеля газету со статьей «Письма с фронта» и дала почитать Марфе. Та читала её украдкой, пряча под партой. Но в статье таилась опасность. Светлана, знавшая характер отца, не пощадившего даже членов своей семьи: Яшину жену, Сванидзе, Реденса — испугалась за Каплера. Она понимала, чем это ему грозит. Когда под Новый год Каплер вернулся в Москву, она встретилась с ним и, предчувствуя беду, умоляла его больше не видеться и не звонить ей. Они расстались.
Светлана продержалась до конца января. Эти недели, признался ей через двенадцать лет Каплер, он не покидал гостиницу, лежал на диване и глядел на телефон, ожидая её звонка.
Любовь придаёт силы. Светлана не выдержала и первой позвонила ему. Всё закрутилось заново, приводя в ужас домашних, няню и гувернантку Александру Накашидзе, для того и приставленную, чтобы контролировать девушку и вразумлять по необходимости. Ежедневные разговоры по телефону между влюблёнными длились не менее часа, они прослушивались (оба об этом знали), но, тем не менее, их невозможно было разлучить. Попытки гувернантки воздействовать на Светлану были безуспешными, а насильственно запретить общение было не в её власти. Подростки, когда вспыхивает первая любовь, готовы на любые безумства — включая трагический финал Ромео и Джульетты.
Тогда решили образумить или припугнуть Каплера. Он-то, в отличие от ребёнка, должен понимать, чем заканчиваются опасные игры. Полковник Румянцев, правая рука генерала Власика, позвонил ему и мягко посоветовал убраться из Москвы в какую-нибудь командировку.
Когда звонит полковник НКВД, не принято бросать трубку. Безумный Каплер решился на безрассудный поступок — перед тем как положить трубку, он послал полковника к чёрту. Он лез на рожон. Конечно, его можно было арестовать, подстроить катастрофу, как в случае с Михоэлсом, или самоубийство, как в случае с Есениным, — средств убирать неугодных множество: дай отмашку — специалисты из НКВД оформят несчастный случай, и комар носу не подточит. Но Сталин, опасаясь за душевное состояние дочери, не хотел прибегать к крайним мерам. Впервые он не знал, как ему поступить, и решил ждать, надеясь, что она перебесится, сама образумится и одумается.
Весь февраль они вновь ходили по театрам и гуляли по ночной Москве. Перед днём рождения он подарил ей старинный эмалевый кулон: зелёный лист с жучком — на второй день распираемая от гордости Светлана показала его подруге. Наконец, грянуло 28 февраля, день рождения Светланы.
Им хотелось побыть где-нибудь вдвоём и отпраздновать день рождения (Светлана настолько была одинока, что ни одного родственника рядом с ней в этот день не было), и ничего они не могли придумать — в военной Москве не было кафешек, а в гости прийти друг к другу они не могли.
Света вспомнила о пустующей квартире Василия возле Курского вокзала, от которой она имела ключи. Они пришли туда втроём, в сопровождении Климова, растерявшегося от неожиданно изменившегося маршрута. У него не было инструкций, и он не знал, как ему действовать в непредвиденной и нелепой ситуации.
Безумие свершилось. Втроём они вошли в квартиру. Свети и Люся прошли во вторую комнату, охранник деликатно остался в первой. Они молча стояли посреди комнаты и целовались при настежь открытой двери, а в смежной комнате сидел на стуле испуганный «дядька», делая вид, что читает газету, и мучительно вслушивался, пытаясь что-либо уловить, содрогаясь от мысли, какое наказание он получит от генерала Власика за недосмотр. А они целовались. Слёзы накатывались им на глаза, оба знали — эта встреча последняя — этого им не простят!