Каплера арестовали 2 марта. Он сложил уже вещи и собирался уехать в Ташкент на съёмки фильма по его сценарию о белорусских партизанах, и, может быть, успей он удрать из Москвы, его бы не тронули, но — случилось то, к чему всё шло, начиная с 8 ноября. Его отвезли на Лубянку, обвинили в связях с иностранцами — при его профессии отрицать это оыло бессмысленно (он знал всех аккредитованных в Москве иностранных корреспондентов), и он получил пять лет лагерей по стандартному обвинению, в котором ни полслова не было сказано о Светлане Сталиной.
Утром 3 марта, когда Светлана собралась в школу, в кремлёвскую квартиру неожиданно приехал отец — в эти часы он обычно спал, но ярость сделала своё дело, он ворвался в комнату дочери с бешеным взглядом, под которым няня приросла к полу, и, задыхаясь от гнева, потребовал: «Где, где это всё? Где все эти письма твоего писателя?».
Он выслушал уже доклады Климова и Накашидзе, стенограмму первого допроса Каплера (генерал Власик лично присутствовал при дознании), прочёл распечатки телефонных разговоров и, хлопая себя по карманам, кричал: «Мне всё известно! Все твои телефонные разговоры — вот они, здесь! Ну! Давай сюда! Твой Каплер— английский шпион, он арестован!».
Он сказал самое главное, что хотел сообщить ей: Каплера для неё больше нет! Она молча достала из письменного стола и передала отцу его записные книжки, наброски рассказов, письма и фотографии и длинное грустное прощальное письмо, которое он вручил ей в последнюю встречу, предчувствуя, что она станет для него роковой. Но она не собиралась от него отступать.
— А я люблю его! — осмелилась произнести дочь, вызвав новую вспышку гнева.
— Любишь! — выкрикнул отец и впервые в жизни влепил ей две звонких пощёчины («впервые в жизни» написала Светлана, хотя Николаев, её одноклассник, вспоминал, что впервые она получила пощёчину за откровения в своём дневнике о чувствах к Грише Морозову).
Этого показалось ему недостаточно, и чтобы сломить дочь, дерзко ответившую ему, он унизил её, нашёл самые больные слова, наиболее чувствительные для девочек-подростков, не уверенных в себе и не знающих своей будущей женской силы:
— Ты бы посмотрела на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура! — закричал он, дико сверкая глазами. Выплеснув гнев и немного остыв, он ушёл в столовую, забрав бумаги, переданные ему дочерью, чтобы самолично их изучить.
Лучше бы он её вновь ударил — ей бы не было так больно. Но он своего добился, морально сломив её. Презрительно сказанное «посмотри на себя в зеркало — кому ты нужна!» — мол, будь реалисткой — тяжело придумать что-либо больнее для девочки-подростка, живущей в замкнутом мире, а потому и вдвойне в себе неуверенной. Действительно, зачем она, невзрачная и веснушчатая, нужна обаятельному Калл еру, когда вокруг него столько красивых женщин?! Она даже не сразу поняла из фразы отца, что «Каплер — английский шпион» и что он уже арестован. До сознания дошла лишь мысль о её ничтожестве, как личности, так и женщины. С этим она ушла в школу, психологически сломленная, в состоянии, в которой подростки обычно совершают самоубийство. Этого ли хотел отец?
Когда она вернулась из школы, домашние были напуганы— в её отсутствие они выслушали немало обвинений в свой адрес. Ей тихо сказали: «Зайди в столовую к папе».
Несмотря на события на фронте, требовавшие распоряжений Верховного Главнокомандующего — при созданной им вертикали власти ни одно передвижение войск не совершалось без его одобрения, — он полдня просидел в кремлёвской квартире, читал письма и, когда она вошла, рвал их на мелкие кусочки, бросал в урну и бубнил:
— Писатель! Не умеет толком писать по-русски! — и вновь укорил дочь, на этот раз из-за национальности Каплера. — Уж не могла себе русского найти!
Светлана находилась в прострации. Она равнодушно выслушала крики отца и ушла в свою комнату. После ссоры они не разговаривали несколько месяцев. Не знаю, переживал ли папа Сталин конфликт с дочерью, или ему было не до этого — он прекратил появляться в кремлёвской квартире. А у Светланы после морального унижения, когда он растоптал её и как человека, и как женщину, тоже не было желания с ним видеться. Об Васю он мог вытереть ноги. Тот буянил, пьянствовал и дебоширил, но отца жутко боялся и безропотно всё сносил. Светлана, пошедшая характером в мать — не в отца, — взбунтовалась против его диктата.
Произошло самое страшное, что может произойти в отношениях между дочерью и отцом, — они стали чужими. Светлана уже не гордилась тем, что она дочь Великого Сталина. В душе она УЖЕ Аллилуева — и стала ею, когда окончательно созрела, чтобы избавиться от тени отца, преследующей её. Это ей не помогло, как и не помогло решение креститься и последующее увлечение буддизмом. Успокоение в душе после двух перенесённых ударов — мама и Каплер — никогда так и не наступило, но её ещё ждал третий удар от Великого Сталина — Гриша Морозов.
Алексей Каплер отсидел пять лет, от звонка до звонка. В нарушение запрета в 1948 году он на несколько дней приехал в Москву и получил дополнительные пять лет, которые также отсидел полностью, что позволило Высоцкому через много лет пропеть в «Песне об антисемитах»: «Средь них— пострадавший от Сталина Каплер, / Средь них — уважаемый мной Чарли Чаплин…»
Но что же спасло Каплера осенью 1942 года и зимой 1943-го? Почему Сталин не расправился с ним значительно раньше, а дотянул до 2 марта 1943 года?
Серго Берия, школьный товарищ Светланы Аллилуевой, в книге «Мой отец — Лаврентий Берия» рассказал, как во время войны он попал в неприятную историю, связанную со Светланой. Он дружил с ней и ежедневно приходил в школу, ухаживая за Марфой Пешковой, внучкой Горького, с которой познакомился на даче в Зубалове. О Свете он написал сдержанно, обиженный её нелестными воспоминаниями о Лаврентии Берии, которого Светлана считала виновником всех бед, постигших её семью: «Запомнилась дочь Сталина умной, скромной девочкой. Хорошо знала английский».
Однажды, вернувшись с фронта, не задумываясь о последствиях, он подарил ей трофейный «вальтер», маленький красивый пистолетик в подарочном исполнении. Его обнаружила Накашидзе, по долгу службы рывшаяся в Светиных вещах. О страшной находке она донесла по инстанции. Неделю отец допытывался, откуда взялась у неё страшная игрушка, но вначале она заупрямилась и набрала в рот воды, отказываясь закладывать друга (догадалась, что у него могут возникнуть неприятности), и её, в качестве наказания, а может, и в целях безопасности решено было не выпускать из дому, даже в школу. Наконец, поняв бессмысленность сопротивления, она созналась.
Вскоре в военную академию связи, в которой Серго Берия учился с октября 1942-го, приехал генерал Власик, начальник личной охраны Сталина.
— Собирайся, — строго сказал он, — вызывает Иосиф Виссарионович.
Он был удивлён: никогда раньше Сталин не вызывал его лично (это потом, во время Тегеранской конференции, когда Серго будет лично прослушивать разговоры Рузвельта, Сталин будет ежедневно вызывать его для доклада и подробно расспрашивать даже об интонациях голоса, пытаясь предвосхитить американскую позицию на следующем заседании). Пригласив юношу к столу (Сталин в этот момент завтракал) и задав дежурные вопросы о самочувствии, учёбе в академии, когда Серго, беспечно отвечая на них, сидел с полным ртом, он задал ему вопрос в лоб:
— Это ты Светлане револьвер подарил? А знаешь, что у нас дома с оружием было? Нет? Мать Светланы в дурном настроении с собой покончила… Мозгов, что ли, у тебя нет, не знаешь, что нельзя ребёнку давать оружие?!
Серго оторопел, услышав такое. Он, как и все, знал, что Надежда Аллилуева умерла. Ни мать, ни отец, хотя он был близок с сыном и наедине часто выражал недовольство массовыми арестами, никогда они не рассказывали ему о самоубийстве Надежды Аллилуевой, и он знал официальную версию смерти, о гнойном аппендиците.
Но зимой 1942-го Света уже знала всю правду и обсуждала эту тему с отцом. Иосиф Виссарионович был противником генетики и теории наследственности, но только тогда, когда это не касалось его семьи. Он помнил, что не только Надя, но и Яша однажды уже стрелялся. Значит, с дочерью надо вести себя осторожно, гены у неё непокорные — Аллилуевой и Джугашвили. Предупредив Серго о недопустимости впредь подобных подарков, Сталин смягчился:
— Ладно, иди, но за такие вещи вообще-то надо наказывать…
Он знал, что характером дочь пошла в мать, и боялся, что если резко вмешается в её личную жизнь, то случится непоправимое. Маленький пистолетик, подаренный Серго Берией, его напугал, вновь напомнил вечер перед самоубийством жены. Поэтому он сдерживал себя, когда у дочери начался роман с Каплером, не выдержав лишь тогда, когда увлечение дошло до поцелуев, обычно предшествующих физической близости, от которой быстренько он дочь оградил. Вот так Надежда Аллилуева через десять лет после самоубийства неожиданно спасла Алексея Каплера. Ведь всё для него могло кончиться хуже, — например, автокатастрофой, чтобы не расстраивать дочь…
Оргвыводы были сделаны следующие: Александру Накашидзе, копавшуюся в Светиных письмах и дневниках и, тем не менее, недоглядевшую за её нравственностью, изгнали с работы. Она стремительно вышла замуж и от греха подальше поспешно отбыла в Грузию, чему Светлана была несказанно рада. Одним шпиком в её окружении стало меньше.
Василию и Светлане отец запретил появляться в Зубалове, сказав, что они превратили дачу в вертеп. Полковник Василий Сталин получил от отца, наркома обороны, десять суток ареста, после чего был направлен в армию командиром 32-го гвардейского авиаполка. Провоевал он недолго, около месяца.
Четвёртого апреля 1943 года он был ранен в пятку во время неудачной рыбалки — взрывом реактивного снаряда, которым полковник Сталин со своими подчинёнными глушил рыбу; шесть лётчиков получили «боевые» ранения, а инженер полка — смертельное. Василий был отправлен на лечение в тыл. Взбешённый отец собственноручно отдал приказ о немедленном снятии его с должности командира авиационного полка с формулировкой «за пьянство и разгул и за то, что портит и развращает полк». Лишь через год, в мае 1944-го, после продолжительного лечения, Василий Сталин вернулся на фр