От тётушек Светлана впервые услышала, что перед самоубийством Надя оставила мужу письмо, полное политических обвинений. Его прочли самые близкие родственники. Затем письмо было уничтожено. Причина, по которой Станин засадил их в тюрьму, объяснили Аллилуевы, заключалась в том, что они, как и Полина Жемчужина, знали о содержании письма. Сталин опасался огласки. Светлана могла подвергнуть сомнению любых рассказчиков, но не родных тёток, которых она знала с детства.
Они говорили, что Надино самоубийство настолько всех потрясло, что они растерялись и заботились лишь о том, чтобы скрыть правду. В первую очередь от детей. Поэтому к телу не были допущены врачи. Не было принятого в подобных случаях медицинского заключения о причинах смерти, а в некрологе, опубликованном в «Правде», сообщалось лишь о «неожиданной кончине в ночь на 9 ноября». Недоговорённость и скрытность стали поводом для слухов и предположений.
Анна и Евгения читали предсмертное письмо Надежды. Возможно, именно оно стало причиной их ареста. Светлане, по понятной причине, даже после выхода из тюрьмы они нс раскрыли его содержание, но в 2008 году в двухсерийном телефильме «Кремлёвская принцесса. Жизнь и судьба Светланы Аллилуевой» двоюродный брат Светланы Александр Аллилуев рассказал о его содержании.
Письмо, обращённое к родителям, Надежда написала незадолго до самоубийства. Планируя забрать детей, уехать с ними к отцу в Ленинград и подать на развод, она отдала старшей сестре на хранение пакет с документами. Сергей Яковлевич знал о существовании пакета и, приехав к дочери, потребовал, чтобы она отдала ему пакет. В нём обнаружилось прощальное письмо, заготовленное на крайний случай.
Надежда писала, рассказывал Александр, что муж её замучил и он совсем не тот человек, за которого они его принимают. Что он двуликий Янус, который переступит через всё на свете, и что она принимает это решение, потому что не видит иного выхода, зная, что он достанет её везде. В этом письме Надежда просила родных побеспокоиться о детях, особенно о Васе, потому что Светланочку, писала она, он любит, как девочку, а Василия жучит.
После того как они прочли письмо, рассказывал Александр Аллилуев, Анна спросила отца: «Может быть, мы покажем его Иосифу? Всё-таки это его касается». Но многоопытный Сергей Яковлевич резко ответил: «Ни в коем случае. Это письмо надо сжечь». Этим он сохранил ей жизнь.
Но теперь становится ясной история из воспоминаний Светланы, когда в её присутствии дедушка и бабушка разговаривали между собой на повышенных тонах и бабушка в пылу спора обернулась к Светлане и выкрикнула: «Мать твоя дура была, дура! Сколько раз я ей говорила, что она дура, — не слушала меня! Вот и поплатилась!».
…Анна Аллилуева после шести лет одиночного заключения вернулась психически больной. Евгения Аллилуева, также шесть лет находившаяся в одиночке, была первой, кто рассказал Светлане о лагерях. Она призналась, что подписала все предъявленные ей обвинения: в шпионаже, в отравлении собственного мужа, в связях с иностранцами… Светлане пришлось выслушать чудовищную правду о режиме, созданном её отцом: «Там всё подпишешь, лишь бы оставили живой и не мучили! Ночью никто не спал от криков в камерах, люди кричали нечеловеческими голосами, умоляли убить, лучше убить».
Наслушавшись их рассказов, Светлана встретилась с Полиной Жемчужиной, присутствовавшей на обеде у Ворошилова, — последней, кто разговаривал с мамой. Она рассказала, что долго гуляла с Надей по территории ночного Кремля, когда та, не выдержав оскорбления, выскочила из-за стола…
Повод для ссоры, рассказывала жена Молотова, был незначителен. На праздничном банкете по случаю 15-летия Октябрьской революции, проходившем в кремлёвской квартире Ворошиловых, Иосиф и Надя сидели друг напротив друга, Надя рядом с Бухариным. Позднее Бухарин рассказал жене, Анне Лариной, что подвыпивший Сталин бросал ей в лицо окурки и апельсиновые корки, а затем грубо сказал: «Эй, ты, пей!». Она вспыхнула и резко ответила: «Я тебе не Эй!» — встала и вышла из-за стола. Полина Жемчужина поднялась и вышла за ней, чтобы успокоить её…
Полину Жемчужину арестовали 21 января 1949 года, перед этим заставив Молотова с ней развестись.
Полина рассказала Светлане (разговор происходил в 1955 году), что во время последней прогулки Надежда жаловалась на свою жизнь с Иосифом, говорила, что так больше продолжаться не может и им необходимо развестись. Она подтвердила существование письма с политическими обвинениями, о котором Светлане поведали Аллилуевы. Можно лишь гадать, каким было содержание письма и политические обвинения. Но это означает лишь, что было два письма: одно — родителям, написанное заранее, которое Аллилуевы уничтожили на другой день после самоубийства, и второе, обращённое к мужу и написанное в ту роковую ночь.
Возможно, Надя вспоминала, когда писала письмо, об аресте восьми однокурсниц по Промакадемии и о своём звонке заместителю председателя ОГПУ Ягоде (из-за болезни Менжинского фактически возглавлявшему политическое управление) с требованием их немедленного освобождения. Тот ответил, что арестованные (абсолютно все!) скоропостижно скончались в тюрьме от инфекционной болезни.
А возможно, она вспоминала книгу Дмитриевского «О Сталине и Ленине». В ней Сталин представал не тем божеством, каким его расписывали в советских газетах. Вспомним, что Сталин жаловался дочери в годовщину самоубийства, в ноябре 1952-го, что именно «поганая книжонка» так на неё повлияла. Об этой книге 26 сентября 1931 года Надежда писала мужу: «Со следующей почтой… пошлю книгу Дмитриевского «О Сталине и Ленине» (этого невозвращенца), сейчас не могу послать, так как Двинский не достал её ещё, а я вычитала в белой прессе о ней, где пишут, что это интереснейший материал о тебе. Любопытно? Поэтому я попросила… достать её».
А возможно она думала о коллективизации, приведшей к Голодомору. Однажды, когда Вася, капризничая за столом, отказался кушать, она закричала на него: «Как ты смеешь не есть, когда миллионы детей голодают?!». Сталин вспыхнул и вышел из-за стола. Стреляться он не пошёл.
Светлана писала о реакции отца на посмертное письмо:
«Первые дни он был потрясён. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить. (Это говорила мне вдова дяди Павлуши, которая вместе с Анной Сергеевной оставалась первые дни у нас в доме день и ночь.) Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо.
Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упрёков. Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет. Он считал, что мама ушла как его личный недруг».[75]
Почему из-за этого надо было стреляться? Другого решения большевики не нашли. Вспомним, что её путь повторил Орджоникидзе, застрелившись в знак протеста 18 февраля 1937 года. Официальная версия— инфаркт. Чтобы эта версия утвердилась, были расстреляны его жена и три брата. Врачи, под давлением НКВД подписавшие заключение о смерти Орджоникидзе от инфаркта, также были расстреляны. Так создавалась «правдивая» история СССР.
…Анна Сергеевна Аллилуева, просидев шесть лет в одиночке, вышла на свободу психически больной, её мучили галлюцинации. Светлана видела её в первый же день после освобождения — она сидела в комнате ко всему безразличная, не узнавала своих сыновей. Светлана рассказала ей семейные новости, о смерти отца, бабушки… Анна Сергеевна глядела затуманенными глазами в окно и безучастно кивала головой…
Затем Анна Сергеевна поправилась, восстановилась в Союзе писателей, занималась общественной деятельностью. Светлане она поведала, что Надя планировала окончить Промышленную академию, устроиться на работу, разойтись с мужем, забрать детей и начать свою собственную жизнь…
Одиночка не прошла для неё бесследно — по ночам она иногда разговаривала сама с собою и боялась запертых дверей. В августе 1964-го она лежала в загородной Кремлёвской больнице. Однажды, несмотря на протесты, её заперли на ночь в палате и на другое утро обнаружили мёртвой. Сердце не выдержало.
Евгения Александровна Аллилуева (Земляницына) оказалась более жизнестойкой. Тюрьма её не сломила. Второго апреля 1954 года её дочери Кире, уже освободившейся из ссылки и вернувшейся в Москву, позвонили и сказали, что за ней посылают машину и она может забрать из тюрьмы маму и тётю (они, ничего не зная друг о друге, находились во Владимирской тюрьме). Волнуясь и торопясь на первое за шесть лет свидание с матерью, она надела шотландскую юбку и что-то к ней, не подходящее по моде. Евгения Александровна (а она была модницей), увидев дочь, упрекнула её: «А ты более безвкусно не могла одеться?». Такая реакция ошеломила Киру. Она убедилась, что женщина не была убита в ней за шесть лет одиночного заключения.
Скончалась Евгения Александровна в 1974 году, в семидесятишестилетнем возрасте, оставив уникальные воспоминания о Сталине и его семье, которые частично вошли в мемуары племянницы, Светланы Аллилуевой.
Рассказы тётушек о судьбе членов семьи Сванидзе-Аллилуевой и о причинах, побудивших Надежду Аллилуеву к самоубийству, надломили Светлану и раскрыли глаза на то, кем в действительности был её отец. Ей тяжело было с этим примириться, во всём она стала винить Берию, который якобы манипулировал доверчивым и болезненно подозрительным отцом, и продолжала его любить. Но её психика оказалась надломленной. С тех пор она находилась в постоянном конфликте сама с собой.
Сетанка и Васька Красный
Так называли их в детстве; Васю — за огненно-рыжую шевелюру. Когда брат и сестра выросли, они стали Василием и Светланой.