Встряска оказалась полезной: Светлана нашла в себе силы порвать с ним. А вскоре в её жизни появился Джоник Сванидзе.
Третье замужество:Светлана Аллилуева и Джоник Сванидзе
Сын Алёши Сванидзе, родного брата первой жены Сталина, родился в 1927 году в Берлине. Его отец был советским торговым посланником в Германии, а после возвращения на Родину в 1935 году стал заместителем председателя правления Внешторгбанка СССР. Мальчика назвали Джонридом в честь Джона Рида. У него было много имён. В детстве его называли Джонни, или, ласково, Джоник, затем — Вано, а когда он вырос — Иваном Алексеевичем. Яше он приходился двоюродным братом, Сталину — племянником, со Светланой кровного родства не было.
Два года, пока в 1937 году всех Сванидзе не арестовали (брата и сестру первой жены Сталина, Алёшу и Марико, а также Алёшину жену Марию Анисимовну и её брата), Джони к жил на даче в Зубалове-2. Светлана хорошо их запомнила, любила всех, особенно «дядю Алёшу», к которому, увидев, бросалась всегда на шею и не слезала с его колен. Запомнила она и Джоника. Родители его обожали и учили музыке, рисованию, лепке, и, конечно же, немецкому языку. Учитывая особо дружеские советско-германские отношения, они рассчитывали, что знание немецкого языка ему пригодится — Английский язык считался неперспективным. В пятилетием возрасте он уже сочинял стихи… Типичный вундеркинд.
В декабре 1937-го, когда родителей арестовали, его детство закончилось. Джонику повезло, что он сразу же не попал в детский дом. Самые близкие родственники: Марико, Алёшина сестра, и родной брат Марии Анисимовны — оказались в тюрьме. Многочисленные родственники с обеих сторон, на которых надеялись его родители, от мальчика отказались, опасаясь также попасть на лагерные нары. Яша хотел паять двоюродного брата к себе, но Юля, его жена, отговорила его от этого. Джоник был трудным ребёнком, с детства страдал неврастенией, был избалован, и она боялась, что не справится с ним.
Джоника забрала к себе его воспитательница Лидия Трофимовна, религиозная старая дева, обожавшая Александра Семёновича, и ещё 6 лет он прожил в Москве под её попечительством.
Алексея Сванидзе расстреляли в августе 1941-го, Марию Анисимовну и Марико — в 1942-м. После расстрела родителей повзрослевший племянник Иосифа Виссарионовича пошёл по проторённой дороге детей репрессированных. Первые пять лет Джоник провёл в психбольнице в Казани (там якобы пытались лечить неврастению), затем были медные рудники в Джезказгане, казахстанская ссылка. В Москву он вернулся в 1956-м.
Хрущёв, как мы убедились в очередной раз, с реабилитациями не спешил и запустил слух, живущий поныне (вспомним фильм «Холодное лето пятьдесят третьего»), что Берия, желая дестабилизировать обстановку и узурпировать власть, выпустил из тюрьмы десятки тысяч уголовников. Поэтому сотни тысяч политзаключенных ещё три года после сталинской смерти провели в лагерях. Хрущёв назвал их жертвами сталинских репрессий, хотя справедливее было бы сказать «хрущёвско-сталинских» — три года они получили от Никиты Сергеевича.
Светлана не виделась с Джоником 19 лет, с 1937 года. Сохранившаяся с детства любовь ко всем Сванидзе перешли на Джоника, теперь уже Ивана Алексеевича. Она устала от одиночества, хотела замуж и, привыкшая к импульсивным решениям, поторопилась, не учла его психическое заболевание. Ей бы не спешить, присмотреться, попробовать пожить вместе — этому Светлана не научилась. Она и в дальнейшем наступала на те же грабли — её четвертый брак, американский, был копией предыдущих — поспешный, необдуманный и потому быстро распавшийся.
А Иван Алексеевич, талантливый от природы, вернувшись из казахстанской ссылки, поступил в МГУ на исторический факультет, окончил аспирантуру и в 1964 году с блеском защитил кандидатскую диссертацию в Институте Африки АН СССР… Но 19 лет, вычеркнутых из жизни — психушка, рудники, ссылка, — усугубили его психическое заболевание, он легко раздражался, терял самообладание, начинал кричать, оскорблять окружающих, слёзно затем извинялся, а вскоре всё повторялось вновь — он был не в состоянии себя контролировать. Светлана вынуждена была с ним развестись, сохранив к нему нежные чувства и посвятив ему и его родителям в своих воспоминаниях немало тёплых слов.
Об этом замужестве она не сказала дурного слова, но и хорошего тоже, сделав самое лучшее, что она могла, — промолчать. Они сохранили дружеские отношения. Это была маленькая часть её жизни. Разрывая отношения, нельзя хлопать дверью, считала она.
В июле 1962-го Эммануэль д’Астье де ла Вижери, французский общественный деятель, писатель и журналист, первый лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1957), позвонил в дверь квартиры Светланы. Представившись, он сказал, что пишет очерк о Сталине и котел бы уточнить некоторые детали его биографии.
Д’Астье показал ей свою брошюру и подобранные к ней фотографии. Светлана долго убеждала его, что половина фотографий — фальшивки, созданные специалистами третьего рейка, а текст построен на слухах и домыслах, не соответствующих действительности. Д’Астье пришёл в изумление, когда Светлана заявила, что книга Буду Сванидзе «Му uncle Joe», изданная в 1953 году в Нью-Йорке, на которую он ссылался, — тоже фальшивка. Он не мог в это поверить. Ей пришлось разыскать бывшего мужа, и Иван Алексеевич, единственный сын Алёши Сванидзе, убедил его, что Буду Сванидзе— мифическая фигура, никогда не существовавшая.
Брак с Джоником был скоротечным (в 1957-м расписались, в 1959-м разошлись), известно о нём немного, но во время подготовки к свадьбе произошло событие, взволновавшее Светлану: на её имя пришла посылка из Северной Америки с очень красивыми вещами. Марфа Пешкова, с которой в растерянности она поделилась этим известием, отреагировала спокойно, предположив, что её поздравляют какие-то знакомые. Светлана ответила: «Нет-нет, мне кажется, что это посылка от Яши». Несмотря на многочисленные свидетельства о его смерти, ей хотелось верить в чудо: брат, которого она любила, жив и помнит о ней, но не может раскрыть себя.
Человек так устроен: пока есть микроскопическая надежда, он готов верить в чудо. Симоновское заклинание, сотканное из самых простых слов: «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди…» — родилось не на пустом месте.
Светлана Аллилуева и Андрей Синявский
Я не удивлюсь, если выяснится, что список Ларисы Васильевой, состоящий из двенадцати имён, не полон и в него не вошли единичные связи, не замеченные литературными папарацци. Их называют ещё случайными или разовыми. К такой категории связей — длительных или случайных, отнести романы с Вишневским, Томским, Писаревским и Широковым (соответственно врачом, математиком, редактором, род занятий неизвестен, но не сантехник или артист цирка), литературные папарацци не установили. Не сомневаюсь, что ее возлюбленные классифицированы на Лубянке, в закрытом для публичного обозрения деле Светланы Аллилуевой, — кагэбэшные папарацци профессиональнее литературных, и прослушивающая аппаратура записала на магнитофонную ленту все скрипы матраца.
Увлечение писателем Андреем Синявским случайной связью не назовёшь. Интимные контакты были разовыми — Андрей был женат, и Светлана, не желая вновь, как в истории с Давидом Самойловым, оказаться в платяном шкафу, не хотела быть одной из вершин любовного треугольника. Как бы ни складывались отношения с бывшими возлюбленными, она никому из них не мстила, и дурного слова не произносила. Об Андрее Синявском писала, что знакомство и дружба с ним стали для неё значительным событием, «весь его облик влиял на знавших его, заставлял думать, искать правду».
…Дружба и непродолжительный роман Светланы с Андреем Синявским, учитывая его личность, событие не сугубо личное. С именами Синявского и Даниэля, ставших в 1965 году политзаключёнными за публикацию на Западе своих произведений, связывают начало послесталинского диссидентского движения в СССР. Её за дружбу с ним порицали, но когда на открытом партийном собрании она выступила в его защиту, мученицей делать не стали. «Ну, не складывается её личная жизнь, — посетовали оставшиеся при власти бывшие товарищи её отца, — меняются мужья и любовники, но неужто мы, члены Политбюро, будем строго судить Сетанку, которую на руках носили, за опрометчивое выступление в защиту нывшего возлюбленного?».
…С Синявским она познакомилась в 1956 году в Институте мировой литературы. Почти 9 лет они проработали в одном отделе, в секторе советской литературы, и были вовлечены в подготовку многотомного издания «История советской литературы». Их объединила работа в исследовательской группе, изучавшей литературную хронику 20-х и 30-х годов. Они помучили возможность изучать газеты и журналы, закрытые дня всеобщего обозрения, заполненные крамольными статьями «врагов народа».
Годы надежд 1956-57-й. Ведь как хотелось Пастернаку в 1953 году верить, что настали новые времена: после шока, обрушившегося на страну, доведённую до психоза, в «Правде» через месяц после смерти Сталина появилось сообщение о реабилитации врачей-убийц и аресте следователей-фальсификаторов. Не одному Пастернаку, многим казалось, что наступили новые времена…
Работая над литературной хроникой и просмотрев подшивки газеты «Известия» за 1922 год и «Правды» за 1934-й, Светлана сделала для себя немало открытий. Имя её отца ни разу не попалось ей на страницах центральной газеты за весь 1922 год — в 1934-м оно не сходило со страниц «Правды».
…Совместная работа их сдружила. Разговор с Андреем на лавочке у Кропоткинских ворот, неожиданно перешедший на тему религии, в мае 1962-го привёл Светлану в православную церковь. По характеру она не была лидером, легко поддавалась влиянию любимых мужчин и, как чеховская «Душечка», преображалась, быстро принимала решения— характер у неё был увлекающийся.
Андрей жил в коммунальной квартире, в невыносимых условиях, возможности уединиться для творчества у него не было. Жена соорудила ему в полуподвале кабинет, в котором он по ночам трудился. Иногда, убегая от шума коммунальной квартиры, он заходил к Светлане в гости на чашку кофе, глядел из кухонного окна на чудом сохранившуюся белую церковку XVI века, приютившуюся во дворе, и мечтательна говор