Сердце её не выдержало, она рассказала Яннеру о письме и о своём желании переговорить с детьми. Он был профессионалом и сделал так, чтобы по телефонному звонку нельзя было установить её адрес. Они заехали в маленькую гостиницу недалеко от Фрибурга и из гостиничного номера под вымышленным именем заказали разговор с Москвой. Через двадцать минут их соединили. Светлана знала: разговор прослушивается и записывается на магнитофон. Она боялась, что в любую минуту их разъединят, и говорила, волнуясь, сбивчиво, понимая, что ничего лишнего она сказать не может. Они говорили около получаса. Она повторяла: «Я не турист в Швейцарии, я не вернусь». Растерянным голосом Ося бубнил: «Да, да, я слышу». Вопросов он не задавал, знал, что разговор контролируется, а она говорила сыну одно и то же: «Я не турист, ты понимаешь? Вернуться невозможно, ты понимаешь?». Это продолжалось до тех пор, пока их не разъединили. «Слухачи» поняли: она не проговорится и информации, которой от неё ждали, не сообщит…
Это был их последний разговор, следующий состоялся через семнадцать лет.
Незадолго перед вылетом в США у Светланы появился третий вариант, который бы полностью соответствовал «человеческим», а не «политическим мотивам», не требовал бы фиктивного брака и позволил бы ей сохранить контакты с детьми. Она получила письмо из Парижа от Любы Д’Астье, сообщившей, что во Фрибурге живёт их племянница, с которой они часто видятся. Специально для встречи со Светланой супруги Д’Астье прилетели во Фрибург. Встреча произошла в доме племянницы.
Эммануэль привёз для неё свой план, возможно, он был подсказан ему советскими представителями (не забудем, что Д’Астье был в списке первых лауреатов Ленинской премии мира). Он предложил ей остаться в Швейцарии, жить в доме племянницы и отложить на год издание книги, мотивируя это тем, что в год 50-летия Октябрьской революции её публикация вызовет сильную реакцию со стороны советского правительства. «Вы попадёте из одной тюрьмы в другую», — отговаривал он от отъезда в США. Светлана поблагодарила за предложенное гостеприимство и объяснила, что хочет прежде всего издать книгу, что с визой в США уже всё решено и что на «реакцию» советского правительства не обращает внимания, потому что порывает с ним и с СССР.
Так что, какими бы ни были первоначальные намерения Светланы Аллилуевой, мотивы невозвращения стали политическими. Рукопись вела её за собой.
22 апреля 1967 года, в день рождения Ленина, дочь Сталина с проставленной в паспорте американской визой сошла с трапа самолёта в нью-йоркском аэропорту JFK, названном в память о Джоне Фицджеральде Кеннеди. Семичастному, председателю КГБ, это стоило кресла.
В 2000 году, незадолго перед своей смертью, в интервью газете «Аргументы и Факты» Семичастный признался, что, когда Аллилуева улетала в Индию, он приставил к ней двух агентов, мужчину и женщину. Имя одного агента — Кассирова, нам известно. Вторым был Суров, второй секретарь посольства.
Виктор Луи — клеветник из России
«Клевещите, клевещите неустанно! Что-нибудь от клеве ты да останется!». Автор этой знаменитой фразы— Шарль Морис де Талейран. Его называли королём интриг, грязных игр и беспринципным пройдохой. Но Виктор Луи может заслуженно приписать этот афоризм себе.
Его сотрудничество со спецслужбами началось в трудовых лагерях ГУЛАГа (он был арестован в Ленинграде в 1946 году по 58-й статье и приговорён к 25 годам заключения). Это позволило ему называть себя жертвой сталинских репрессий. Освобождён он был в начале 1956-го, и, немыслимое дело для бывшего зека, хоть и реабилитированного, — видать, сумел зарекомендовать себя в роли «подсадной утки» и получить рекомендации лагерных особистов для «большой игры», — по возвращении в Москву он стал сотрудником московского бюро CBS News.
Вскоре Виктор Луи уже секретарь и переводчик Эдмунда Стивенса, московского корреспондента ряда английских и американских газет. В конце пятидесятых годов, в качестве иностранного корреспондента английских газет The Evening News и The Sunday Express, бывший политзаключённый получил аккредитацию при МИД СССР. Неплохая карьера для бывшего политзэка? Никто из его коллег по несчастью, ни Солженицын, ни Шаламов, такой чести не удостоились. Советский гражданин — корреспондент газет капиталистических стран? Если такое возможно в СССР, за что же судили Синявского, Даниэля и Амальрика? Третировали Пастернака, Солженицына, Галича?..
Ему, бывшему заключённому ГУЛАГа, позволили то, что не позволили Светлане Аллилуевой, — заключить брак с иностранкой. В 1961 году его женой стала англичанка, няня детей высокопоставленного дипломата английского посольства в Москве, — это позволило ему получать через супругу конфиденциальную информацию, обрести британское подданство и паспорт, с которым, имея корочки журналиста, он мог разъезжать по заграницам, выполняя деликатные поручения КГБ.
Виктор Луи оказался ценным агентом. Он получал в КГБ самую свежую и достоверную информацию, которой за деньги делился с западными журналистами, и постепенно завоевал репутацию надёжного источника, заслуживающего доверия. Именно он в 1958 году достал стенограмму пленума Союза писателей СССР, на котором из Союза писателей исключали лауреата Нобелевской премии Бориса Пастернака.
Он был любезным, обаятельным и общительным молодым человеком, намекавшим, что имеет много высокопоставленных друзей и знакомых. Из якобы случайно услышанных разговоров и ресторанных встреч он узнавал государственные секреты: о планируемом запуске очередного космического корабля, о конфликте между компартиями СССР и Китая — информация оказывалась правдивой, и это-то придавало ему вес. Западные журналисты, воспитанные на базовых правах человека: свободе совести, слова и праве распространять информацию — и привыкшие пользоваться неофициальными источниками, верили, что какой-то высокопоставленный военный мог проговориться на банкете о деталях советско-китайского военного конфликта или о планируемом вводе войск в Чехословакию. Они понимали, что Луи не может сам это опубликовать, и покупали у него информацию, оказывающуюся правдивой. Ему доверяли всё больше и больше, а он ошеломлял западных коллег своей осведомлённостью. Сообщил под занавес XXII съезда КПСС о тайном решении вынести ночью тело Сталина из Мавзолея и перезахоронить на аллее у кремлёвской стены. А в октябре 1964-го первым из аккредитованных в МИДе корреспондентов оповестил о Пленуме ЦК КПСС, отправившем в отставку Хрущёва.
Снабжая его достоверной информацией и приучая Запад к осведомлённому журналисту, КГБ готовился к тому, что когда-нибудь Луи передаст дезу. Этот момент настал, когда в 1967 году грянул гром — в начале апреля в западной прессе появились сообщения, что в США готовятся к изданию сенса ционные мемуары советской перебежчицы, дочери Сталина, а в Европе, в Англии, Италии, Германии, Бельгии и Испании, издание мемуаров запланировано на конец октября. Экземпляр рукописи обнаружили быстро — копии находились у друзей Светланы. В квартире Аллилуевой был произведён обыск, вскрыли запертый письменный стол, конфисковали архив и семейные фото, включая те, на которых она была запечатлена с лидерами советского государства. Действовать решили на опережение.
Луи проинтервьюировал митрополита Пимена, давнего осведомителя КГБ, заявившего, что ему «ничего неизвестно о крещении Аллилуевой, которая не христианка, а интересуется всеми религиями сразу», — интервью с митрополитом было опубликовано в лондонских газетах. Затем для дискредитации Аллилуевой, намекая на её связь с КГБ, Луи запустил утку, что именно она, в качестве женской мести, сообщила на Лубянку, кто скрывался под псевдонимом Абрам Терц. Слух, что она предала Андрея Синявского, быстро распространился, но ожидаемого эффекта не произвёл.
Тогда Луи появился в квартире Аллилуевой и проинтервьюировал Осю и Катю. КГБ предоставил ему семейные фотографии, изъятые при обыске, и экземпляр рукописи, поручив продать её западным изданиям с собственными комментариями и погасить интерес к ним.
В лондонской газете Daily Express он начал печатать фотографии из семейного архива Аллилуевой, озаглавив их «секретные альбомы Сталина». Он снабдил фотографии собственными комментариями, вольно обращаясь с именами и датами, и начал пересказ «Писем», в котором, как известно, легко сместить акценты и добавить отсебятины (этим отличался генерал-полковник Волкогонов, в перестроечные времена официальный биограф Сталина).
Виктор Луи врал не стесняясь («что-нибудь от клеветы да останется!»), ссылался на интервью с Анной Сергеевной Аллилуевой, давно умершей; приводил беседы с бывшими мужьями Светланы — из текста, в котором он допустил грубые промахи, Светлана определила, что с ними он даже не встречался. Сообщил, что Юрий Жданов — ректор Одесского университета, хотя с 1953 года его жизнь связана была с Ростовом, а Григория Морозова, юриста-международника, специализирующегося на международном праве и ООН, назвал «специалистом по Германии», которой тот никогда не интересовался. Но эти промахи замечали немногие. Руководствуясь принципом: «что-нибудь от клеветы да останется», Виктор Луи шёл напролом.
Некоторые издания клюнули на провокацию КГБ (ранее Луи их не подводил) и начали печатать фальшивые «мемуары Светланы Аллилуевой». Редакторам немецкого журнал Stern, начавшего публикацию, он сказал, что фотографии и рукопись «Двадцати писем» ему предоставили в Москве дети Светланы Аллилуевой, что было откровенной ложью, — о наличии рукописи они не знали: по соображениям безопасности дома Светлана её не хранила. Один экземпляр находился в Индии, другие — у её московских друзей.
Запланированные на конец октября европейские издания «Двадцати писем к другу» находились под угрозой, бойкий Луи везде предлагал фальшивый вариант рукописи.
Вот где понадобились американские адвокаты! Они судились повсюду, защищая авторские права. Газеты New York Times, Washington Post и London Times, разобравшись в ситуации, предостерегли коллег от общения с Виктором Луи и назвали его «давно известным агентом КГБ». Нью-йоркское издательство вынуждено было ускорить русское издание «Писем» и выпустить первые 200 экземпляров, чтобы «застолбить» копирайт и обезопасить себя от провокатора.