– Мне нужно кое-что тебе сказать, – заговорил Джек, пока Вивиан искала туфли.
– Что именно?
Для равновесия Вивиан оперлась на его плечо. Надела одну туфлю, потом вторую. Он поддерживал ее за талию, но как-то робко. От тепла, излучаемого его ладонью, у нее по спине побежали мурашки.
Вивиан положила подбородок ему на плечо.
– Думаю, что выдержу, – сказала она ему на ухо, надеясь, что это не прозвучало нескромно.
– Я встретил другую.
Листья с деревьев упали на черную гладь воды.
Вивиан так и осталась стоять, с глупым видом держа подбородок на плече у Джека. Музыка смолкла. Луны на небе больше не было видно. В белом домике легли спать, забрав в постель теплое сияние. Джек убрал руку с талии Вивиан, а она никак не могла понять, куда подевалась луна?
Джек спросил, не желает ли она познакомиться с той, другой, и Вивиан, рассеянно кивнув, пошла за Джеком прочь от водохранилища прямо в гущу праздника, туда, где стояла девушка, которая нервно наматывала на палец прядь медно-рыжих волос. На безымянном пальце левой руки было тонкое золотое колечко с крошечным бриллиантом, который заметишь, если только сверкнет в луче света.
Вивиан смотрела, как девушка взяла Джека за ладонь и ее рука коснулась руки Джека, и Вивиан пронзила мысль о том, что эта девушка, эта Лора Лавлорн – именно такое, как это ни ужасно, у нее было имя – купила в тот год Джеку подарок на день рождения; что покупала она ему и другие подарки – разные безделушки из поездок во время каникул, подарки, которыми влюбленные обмениваются на годовщины, мелкие знаки любви без всякого повода. Вивиан представляла, как Лора Лавлорн ходит по универмагам и специализированным магазинам, возможно, с подружкой или даже двумя – будущими свидетельницами на их свадьбе. Вивиан представляла мгновение, когда Лора находит то, что нужно, то, что ее Джек – а он теперь был не Джек Вивиан, а Джек Лоры Лавлорн – оценит и бережно сохранит. Вивиан чувствовала, с каким удовольствием Лора выбирала будущему мужу идеальный подарок, потому что очень хорошо его знала. Представляя все это, Вивиан внезапно ощутила желание бежать, бежать, скажем, до самой Топики, штат Канзас, где можно будет сбросить с себя старую жизнь и найти тихое пристанище, устроившись официанткой в придорожную забегаловку. Или что-то в этом роде.
И она побежала.
Мимо ларьков с pannekaken, krumkake и fattigmann и переваренными початками желтой кукурузы. Мимо зыбких бирюзово-белых шатров, мимо невзрачных старшеклассниц из закрытого клуба и их мам, торгующих пережаренными пирожками для ветеранского госпиталя, что находится в центре города. Мимо пьяных музыкантов, мимо коробок с блохастыми котятами, мимо окаянных сполохов на школьной парковке.
Она бежала, пока перед глазами все не смешалось в пятна голубого и черного, в мешанину отражений в воде и медно-рыжих волос. Она бежала, пока не добралась до сада матери за их домом и там не обнаружила, что Джек все время бежал за ней по пятам.
Теперь он стоял, тяжело дыша и держась руками за колени.
– Все должно было быть не так, – тихо сказала Вивиан. – Ты должен был вернуться ко мне. А не вернуться с кем-то другим.
Джек отвел взгляд и сощурился, глядя на яркий свет уличного фонаря. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его, подбирая слова.
– Она хорошая. Она тебе понравится…
Вивиан выпрямилась и, отвернувшись, стала смотреть на льющийся из окна дома свет.
– Считаю до десяти – уходи, – сказала она. – Un, deux.
Он шагнул к ней. Его дыхание касалось ее затылка.
– Trois, quatre, cinq. – Она закусила губу.
– Six, sept, huit. – Джек поцеловал ее в шею, и она закрыла глаза.
– Neuf, dix. – По-французски Вивиан считала только до десяти. Она разрешила себе десять слезинок, по одной на каждый шаг, прежде чем лечь под мамиными георгинами лицом к небу. Сняв венок из цветов, она швырнула его на землю.
И почти не удивилась, когда Джек сел рядом, примяв венок, на который она потратила столько времени.
Джек поморщился.
– Прости, – прошептал он и, взяв его в руки, попытался расправить смятые цветы.
Вивиан выхватила у него венок и резко бросила на землю.
– Невелика потеря, – сказала она.
То, что произошло потом, ни один из них так и не смог объяснить до конца. Вивиан будто бы наблюдала за кем-то со стороны: вот кто-то раздевается, чьи-то губы на коже Джека, чьи-то руки на его груди. Ее мысли занимали лишь вкус его губ и пальцы, запутавшиеся в ее волосах. А когда он своим телом придавил венок во второй раз, она, широко расставив ноги, села сверху, бедром к бедру, и выгнула шею к небу.
Головой Вивиан ощущала прохладу садового грунта. От него шел резкий и мощный зловонный дух, он лез к ней в ноздри. Самая крупная георгина из тех, что росли у матери в саду, называлась «Неустрашимая» – ярко-красный цветок в форме помпона размером с глубокую тарелку. Вивиан протянула руку и, сорвав его, стала трясти туда-сюда, поражаясь тому, какой он большой, но при этом хрупкий, и ей ничего не стоит общипать его пальцами.
Белое платье Вивиан сползло с плеч, в лунном свете обнажив грудь. Юбка перекрутилась на талии. Размазывая по плечам грязь и теребя оторванные кружева на подоле, она подметила без всяких эмоций – как она вообще теперь может что-то чувствовать, раз потеряла Джека? – что была одета как невеста, когда увидела Джека и в первый раз, и в тот, что, вероятно, станет последним. Есть, наверное, здесь какая-то ирония, хотя это мало утешало ее многострадальное сердце.
На темном небе Вивиан видела оранжевые отблески пламени костра. Если закрыть глаза, было слышно, что празднование продолжается без нее: собравшиеся в круг мужчины, чьи громкие от выпитого по случаю праздника пива голоса разносятся по округе, их жены, отгоняющие детей от костра. Если задержать дыхание, было слышно, как Джек что-то шепчет на ушко невесте. Она громко выдохнула.
Вивиан считала себя разумной женщиной. Она родилась под знаком девы. Она привыкла решать задачи, даже если для этого приходилось подолгу все обдумывать в ванной. Но такое! Такое невозможно осмыслить. Когда она пыталась представить свою жизнь без Джека или его жизнь без нее, ей в голову ничего не лезло, кроме утконосов. Что есть утконос, как не просто утка с мехом? Сама мысль была нелепа и неправильна.
Она осторожно провела пальцем по месту на шее, куда ее поцеловал Джек. Оно пылало, а в груди ныло так, что было больно дышать, двигаться, думать. Тогда Вивиан решила остаться на земле под клумбой с георгинами, глядя на отблески пламени в ночном небе и выдыхая каждый раз, когда до нее доносился вороватый шепот Джека.
Гейб видел, как Вивиан и тот парень – кто он, черт побери, такой? – свернули на дорогу, ведущую к водохранилищу, и его сердце поскакало вслед за ними. Затем он сел на бордюр у аптеки рядом со старым бродягой, бренчащим на мандолине пальцами с длинными грязными ногтями. Там он и оставался в ожидании, когда вернется сердце, вежливо улыбаясь попыткам бродяги исполнить музыку.
Гейба восхищало, как легко преданные лютеране из Вершинного переулка прониклись языческим праздником, замаскированным, само собой, под день рождения их маленькой португальской принцессы. В честь Фатимы Инес соседи, чьи руки и ноги были разрисованы солнечными лучами, водили хороводы вокруг майского дерева. Дочкам они смастерили волшебные деревянные палочки с войлочными звездами. Женщины, все остальные дни года добросовестно разводящие розы для церковного алтаря, проводили канун дня летнего солнцестояния за сбором пучков розмарина, чабреца и душицы, которые прикрепляли к входным дверям и развешивали в прихожей. Для защиты. Удачи. Благополучия.
Вскоре опустилась тьма, и самый длинный день в году уступил место ночи. Мэр Сиэтла с рогами на голове зажег костер. Толпа взревела, пламя с треском взвилось к небу, но внимание Гейба было сосредоточено на ускользающей Вивиан. Неизвестный Гейбу молодой человек бежал следом за ней. Гейб поднялся, готовясь пуститься вдогонку, но понял, что с такими длинными ногами догонит их слишком быстро. И что ему тогда делать? Требовать объяснений?
Позднее, когда он возвращался к дому в конце Вершинного переулка, он встретил незнакомца – тот спускался с холма: мятая одежда, криво застегнутая рубашка, развязанные шнурки на ботинках. Гейб заглянул ему в глаза: с лицом, полным ненависти к самому себе, тот поспешил прочь.
Несколько минут спустя Гейб обнаружил Вивиан. Сначала проверил ванную. И только потом увидел ее на клумбе с георгинами: полуодетая, в свете луны она дрожала от холода, и лишь собрав всю волю в кулак, он удержался, чтобы не подбежать и не сгрести ее в объятия своими длинными руками. Или пойти врезать тому парню по зубам.
На следующее утро, когда Вивиан проснулась, грязные разводы на простыне и страдания по Джеку Гриффиту стало выносить чуть легче, чем накануне.
Или она себя в этом убедила?
Глава восьмая
Вивиан устроилась в аптеку[27] продавцом содовой. В пекарню ей ход был закрыт после приготовленной ею партии эклеров, от которых покупатели заплакали навзрыд и своими слезами испортили недельный запас хлеба. Подавала Вивиан мороженое с горячим шоколадным соусом и вишневую колу в липких стаканах. Когда Констанс Квокенбуш чопорно поинтересовалась, как она собирается теперь жить, когда Джек Гриффит женится на какой-то Лоре Лавлорн, Вивиан с сиропной улыбкой объявила в ответ: «Я буду летать».
Служба эвакуации раненых по воздуху нуждалась в бортовых медсестрах, и стюардессы-патриотки ответили на призыв. Не то чтобы Вивиан не приходило в голову присоединиться к ним. Группа парней из местных ушла на фронт сразу после школы. Несколько месяцев спустя двое из них вернулись в деревянных ящиках; звезды на флагах вооруженных сил в окнах родительских домов из синих сменились на золотые. Вивиан знала этих ребят: Уоллес Зиммер был братом Делайлы, а Динки Филдз сидел за Вивиан на английском.