И они стали танцевать, медленно покачиваясь в лунном свете этой светлой полночи. А затем Джулия слегка отстранилась, как это уже было в «Кентерфилдзе», чтобы можно было разглядеть его лицо.
И когда она увидела освещенное луной лицо Джейса, она произнесла слова, которые хриплым шепотом сказал ей тогда Джейс.
— В постель, — шепнула она, глядя в его темно-зеленые глаза. В них было желание и неуверенность. — Если ты не хочешь…
— Я хочу, Джулия. — «Я безумно, отчаянно хочу и нуждаюсь в этом…»
Еще больше ему необходимо было увидеть страшную открывающуюся бездну, ощутить жар поднимающегося из нее пламени, говорить ей об этом снова и снова, пока она не поймет, что может сделать бушующее пламя со снежными хлопьями.
И с ангелами.
Однако Джейс не видел адской пропасти между ними.
Он видел только лаванду, только розы, только снег.
Только ее.
А что видела Джулия? Черное пламя, тягостные мучения.
— Я не могу забеременеть, — тихо напомнила она.
— Я знаю.
Знаю и хочу — это эгоистическое желание должно было зажечь адское пламя, которое он не ощущал, дать ему почувствовать ярость скрытой бездны. Однако Джейс видел только ее. Щедрую, милую… чистую.
— Джейс?
— Я хочу тебя, Джулия. Гораздо сильнее, чем ты способна это представить. Скажи, сохранится ли этот твой порыв какое-то время?
— Нет.
— Нет?
— Нет, — повторила она спокойно и решительно. — И это вовсе не порыв.
«Это путь моего сердца от любви к потере, от печали к радости. Он завершился этой ночью, Джейс Коултон».
Глава 13
Это было внове для них обоих. Особенно для человека с таким большим опытом. И с полным отсутствием его. Джейс никогда не испытывал такого могучего желания. И одновременно такой потребности нежить и лелеять ее.
И Джулия, до которой никто никогда не дотрагивался, не имевшая опыта, все знала о любви и реагировала на его страсть с готовностью и без страха.
Страх присутствовал у Джейса, который опасался, что сомнет ее своим желанием. Напугает ее силой своего желания. Однако Джулия нисколько не была напуганной — она была бесстрашной, а Джейс — нежным и гораздо более деликатным, чем она хотела его видеть.
Но Джейс испытывал потребность быть предельно нежным.
Они любили друг друга, любили снова и снова. И заснули, сплетясь в одно целое.
Джейс Коултон, который обычно спал без снов либо видел сны с кошмарами, спал мирным сном рядом с Джулией.
И с Джулией видел удивительные сны.
Они любили, спали, видели сны и разговаривали. И обнимались. Все время.
Джулия попросила, когда они обнимались, рассказать о Логанвилле до того сочельника. Об одиннадцати месяцах радости до пожара.
Это логанвиллское счастье было, казалось, погребено давно ушедшими годами. Но для Джулии он нарисовал живой портрет того времени, и он был не менее яркий, чем у Джулии, когда она рассказывала ему об Уинни и бабушке.
Образными словами, яркими красками Джейс описал Грейс. И Мэри Бет. И лучшую подругу девочки Дину, и всех других детей, которых он опекал.
И еще он обрисовал котенка Сэма, Троя и Роули, миссис Бирс — городскую библиотекаршу, с которой он и его подопечные провели немало приятных и счастливых часов.
С помощью образных слов Джейс свозил Джулию на логанвиллское озеро с сапфирно-голубой зеркальной поверхностью, рассказал о страхе, который овладевал им во время безмятежного лета и зимних катаний на коньках. О несчастном случае на Сикаморе и…
— Ты такая красивая, — очень тихо прошептал Джейс. Он сказал это, когда по просьбе Джулии чертил карту Логанвилла на ее белоснежной ладони.
Джулия подняла голову от невидимых нарисованных линий на ладони.
— Это на случай, если ты не знала об этом, — пояснил Джейс. — Я говорю не о твоем сердце или душе, Джулия. Это само собой разумеется. Но и оболочка, в которой заключены это нежное сердце и прекрасная душа, тоже изумительна.
Джулия нахмурилась, обдумывая услышанное, затем улыбнулась. Просияла.
— Я очень везучая, — похвалилась она. — У меня волосы Уинни и глаза бабушки.
Джейс продолжал смотреть на нее так проникновенно и с такой гордостью, что щеки ее наконец порозовели, она пожала плечами и снова посмотрела на ладонь.
— Ну ладно, — пробормотала она, указывая на то место, которое еще сохраняло тепло его прикосновения, — Логанвилл здесь, а где же находится библиотека?
По ее ладони они совершили путешествие в логанвиллскую библиотеку, на озеро с сапфировым льдом и наконец добрались до Блуберд-лейн.
— Ты такой красивый, — прошептала Джулия, когда путешествие приближалось к концу. — Это если ты вдруг не знаешь.
Конечно, Джейс знал. В конце концов, он ведь был внебрачным сыном соблазнителя и соблазнительницы — роскошной, обольстительной Шейлы и сексапильного и чувственного лжеца, самозванца, вора. Поистине дитя любви, ненавидимое дитя, он унаследовал эффектные черты от каждого из родителей.
— Тебе повезло, — заявила Джулия. — У тебя доброта Грейс и добродетель Мэри Бет.
Джулия не забыла о своем лондонском маршруте, просто отменила его, за исключением повторного визита в «Кентерфилдз».
Ей необходимо было это сделать для Уинни. «Бай-бай, Роство!»
И для Джейса. Здравствуй, Рождество!
Джейс тоже хотел вернуться в «Кентерфилдз». Для Уинни. И для Джулии.
Каждый заранее знал о подарке для другого, и каждый заранее признался, что такой подарок есть. Так что когда они оказались в рождественской лавке, им не нужно было расставаться. И они ни на миг не расцепляли рук.
Подарок Джулии для Джейса представлял собой кентерфилдзского ангела из фарфора, с крыльями, тихо перебирающего серебристые струны золотой арфы.
От кого-то другого этот подарок мог бы стать жестоким напоминанием о той светлой полночи. Но со стороны Джулии это было обещанием, уверением в том, что для Джейса настанет другая светлая полночь… когда он — даже он — услышит божественные звуки небесной арфы.
Джейс понимал смысл подарка Джулии, как знал и то, почему он выбрал для нее кентерфилдзскую снежинку, самую прозрачную из тех, которых она тогда, в сочельник, касалась, когда впервые дотрагивалась до них без малышки Уин.
Джейс и Джулия вернулись после «Кентерфилдза» в свой номер в «Иден-Найтсбридж». И спрятались там в своем обособленном мире, где они обнимались, разговаривали и любили.
И в этом только им принадлежащем мире Джейс Коултон смеялся! У него был очень мягкий глубинный и негромкий смех. Совершенно новый. Никогда и никем ранее не слышанный. Он походил на выражение желания. Словно внутри его полыхал лавандовый звездный свет.
Кроме смеха в их уединенный мир однажды вторгся еще один звук. Это был звонок телефона, который принес весть о войне.
Бригада Джейса, как и планировалось, собиралась на Балканы. Точное место назначения изменилось — им предстояло отправиться туда, где до Рождества было относительно безопасно в этом неспокойном районе.
Да, на Балканах постоянно тлела многовековая вражда. Но в последние десятилетия она поутихла, и дети, чьи предки убивали друг друга, давно стали друзьями. И среди них даже заключались смешанные браки.
Иллюзия прочного мира разрушилась вместе с резней накануне Рождества. Массовое убийство совершалось с применением современного оружия и финансировалось и поощрялось внешними источниками.
Организации многих стран откликнулись на настоятельные мольбы и призывы выживших граждан и прислали нейтральных наблюдателей с целью проанализировать, оценить ситуацию и выработать рекомендации. Потребуется какое-то время, чтобы определить, на чью сторону встать.
Политики пребывали в сомнениях. Но не было сомнений, что жертвы конфликта отчаянно нуждались в медицинской помощи. Организация, к которой Джейс примкнул добровольно, собиралась послать бригаду, как только это станет возможно по соображениям безопасности, и это может произойти скорее всего двадцать девятого декабря — на три дня раньше, чем планировалось.
Согласится ли Джейс выехать в этот день?
Да. Разумеется, согласится. Почему бы нет? В конце концов, Джулия улетает на заре в тот же день.
Джейс отправлялся на войну, а Джулия — в Эмералд-Сити. После этого телефонного звонка единственным посягательством на их уединение было время, его невидимая стрелка, которая двигалась — нет, бежала! — к тому декабрьскому утру.
Очень скоро настал канун отъезда — по крайней мере ее. Упаковать одежду было несложно, труднее уложить сокровища — подарки от него: снежинки из «Кентерфилдза» и блестящей визитной карточки.
Это была деловая карточка, элегантная, с тиснением, совершенно обезличенная с фасада. «Доктор Джейс Коултон, мемориальный травмоцентр „Грейс“« — гласила она. Далее шел адрес, телефон и факс.
Но зато на обратной стороне карточка обретала интимность, теплоту и человечность. Там был его домашний адрес, написанный им собственноручно, и не значащийся в официальном справочнике телефон.
Голос Джейса звучал доверительно, трогательно и заботливо, когда он передавал ей карточку.
— Если тебе что-то понадобится, Джулия, я хочу, чтобы ты позвонила. Если не сможешь связаться со мной, звони Гареку.
— Кто это?
— Мой адвокат.
— Которому ты доверяешь?
— Которому я доверяю, — подтвердил Джейс. — Абсолютно.
Джулия положила оба своих сокровища в сумку. Снежинку, бережно закутанную и уложенную в футляр, спрятала в боковой кармашек, а визитную карточку — в бумажник.
Ну вот. Дело сделано. Теперь можно вернуться к Джей-су. На остаток ночи. Но Джулия сделала это не сразу. Она потратила некоторое время на то, чтобы кое-что написать своим необыкновенным почерком на бланке отеля.
Джейс стоял возле голубой елки, которая светилась огнями и разбрасывала вокруг себя разноцветные блики. Однако смотрел он не на рождественский декор, а в ту сторону, откуда должна была появиться Джулия.
Его мягкая улыбка при ее появлении сказала ей, что его ожидание было невозможно долгим. Он успел соскучиться.