Все. В городе больше делать нечего. Покойный Жоффрей Лабарт был прав — никого нельзя спасти насильно.
Хотя нет. У него осталось еще одно дело, точнее — долг.
Старый Тобис. Теперь ему несдобровать. Надо предупредить его.
Загребая дорожную пыль тяжелыми сапогами, Олег бросился бежать к дому лекаря. Кровь стучала в висках. Только бы успеть. Только бы успеть.
Но сердце уже знало, что он опоздал.
Старый Тобис лежал мертвый, раскинув руки, на пороге пылающего дома. Невидящие глаза широко раскрыты и смотрят в небо. Столько лет его не могли поймать с поличным, а теперь, похоже, доказательства больше никому не нужны.
Олег посмотрел на его руки — сильные умные, чуткие, и вдруг подумал почему-то, как много они потрудились на своем веку. Унимали боль, готовили свои снадобья, принимали младенцев… Да мало ли что еще!
А теперь лежат, бессильные, как две коряги.
Олег побрел прочь, ничего не видя перед собой. Отчаяние — великий грех, но бывают минуты, когда это — единственно возможное состояние.
Мимо него солдаты бесцеремонно тащили за ноги пожилого человека с окровавленным, распухшим лицом. Длинные седые волосы волочились по земле, голова стукалась о булыжники мостовой при каждом шаге, но выцветшие голубые глаза были открыты. В них застыла тупая обреченность и покорность судьбе. Присмотревшись внимательнее, Олег узнал дворцового прислужника, который приносил ему обед. Бедолага, его-то за что?
Олег чуть замедлил шаг, и в этот момент несчастный узнал его. Лицо чуть оживилось, в глазах затеплилась надежда. Неимоверным усилием приподняв голову, он вытянул вперед левую руку, указывая на Олега грязным окровавленным пальцем, и крикнул стражникам:
— Это он! Чужак! Хватайте его скорее!
И вот уже чужие руки крепко держат его. На лицах стражников сияет неподдельная радость — поймали государственного преступника! Ведь наверняка уже и награда обещана… Цепкие, не слишком чистые пальцы шарят на груди под рубахой. Тот стражник, что повыше, со шрамом на лице, нащупал бархатный мешочек, рванул шнурок… Боль обожгла шею, как удар хлыстом.
— Терпи, терпи, — сочувственно пропищал ехидный голосок, — вспомни, что тебе еще предстоит!
А стражник уже возится с мешочком, пытаясь развязать хитрый узел. Его глаза загорелись жадностью, видно, что своей добычи он просто так не отдаст. Но тут вмешался его товарищ, тот, что до этой минуты крепко держал Олега за локти, лишая возможности двигаться.
— Эй, что там? А ну-ка, покажи!
Олег почувствовал, что хватка ослабла, и, собрав все силы, рванулся вперед. Он чудом вывернулся, оставив в руках стражника только клочок домотканой серой рубахи, и бросился бежать. Стражники ринулись в погоню, и вскоре к ним присоединилась целая толпа.
Петляя как заяц в узких лабиринтах старинных улочек, Олег сумел на время оторваться от преследователей. Но топот сапог по булыжной мостовой все ближе и ближе, хлопают ставни, слышны голоса простых горожан: «Вот он! Здесь! Только что свернул вправо!»
Олег даже обрадовался, когда выбрался из города. На открытом пространстве его легче будет поймать, улюлюкающая толка уже настигает, дышит в затылок, словно огромное многоголовое чудовище. Но умирать в узких кривых лабиринтах, словно крыса, забившаяся в щель, — это совсем недостойный финал. Лучше здесь, на белых камнях, отполированных соленым морским ветром, среди редких кустиков высохшей желтоватой травы… Уже ни на что не надеясь, Олег бежал вперед, не разбирая дороги.
Он слишком поздно заметил, что впереди у него только утес, нависающий над пенным прибоем. Он еле-еле сумел остановиться на самом краю обрыва, глянул вниз — и тут же отпрянул. А высоко, однако. Метров тридцать, не меньше. Волны с ревом бьются о берег… А из воды торчат белые острые скалы, будто зубы древнего чудовища. Олег не знал, конечно, что местные жители называли это место бухта Акулья Пасть, и не одна рыбацкая лодка уже разбилась здесь о камни.
Так или иначе, бежать ему больше некуда. Что ж, бывает и такое. Остается только не выдать свой страх. Как там говаривал этот, мать его за ногу, Хаддам из Гилафы? Бог не любит трусов.
Олег обернулся к своим преследователям. Толпа стояла молча, окружив его широким полукольцом. Подойти ближе никто не решался — при каждом резком движении камни предательски выскальзывали из-под ног, с плеском падая в море. Вес одного человека утес выдержал, но под тяжестью многих вполне мог бы обрушиться, превратив бухту Акулья Пасть в братскую могилу.
Ну и что же теперь делать?
— Камнями его! Побить камнями! Теперь не уйдет!
Толстый краснолицый горожанин, скорее всего лавочник, в цветной рубахе, промокшей насквозь от пота под мышками и на спине, брызгал слюной от возмущения. И толпа подхватила:
— Камнями его!
Олег не чувствовал страха. Заложив руки за спину, выпрямившись во весь рост и подняв лицо к небу, он улыбался. Вверху синева и внизу откос… солнце палит нещадно, и соленый морской ветерок нежно перебирает волосы. Олег понял внезапно, что именно к этой минуте он шел всю свою жизнь. Он понял, ради чего так яростно и безнадежно сражался Роже де Мирпуа, за что взошли на костер тысячи и тысячи безвестных катаров, за что боролся и страдал всю свою долгую жизнь покойный Жоффрей Лабарт. К нему пришло никогда не изведанное раньше чувство покоя и свободы.
Брошенный камень ударил в плечо. Другой рассек верхнюю губу. Олег отер кровь рукавом, медленно обвел взглядом беснующуюся толпу. Даже странно — и чего они так суетятся? Он ясно представил себе, что ожидает их всех в ближайшем будущем, — и содрогнулся.
Теперь он видел перед собой уже не толпу, жаждущую крови, а людей, испуганных, обманутых, отданных на заклание чужой злой воле. И непрошеная жалость к ним вдруг сдавила горло, заволокла глаза мутной пеленой, превратила сердце в пульсирующий комок боли.
— Ну и черт с вами, — почему-то сказал он по-русски. — Живым тут все равно ловить нечего.
И — странное дело — в глазах многих он увидел уже не алчность и охотничий азарт, а нечто совсем другое. Растерянность? Сомнение? Страх? Кое-кто уже украдкой отбрасывал камни в сторону.
Стражник в черном, упустивший его в городе, вдруг заволновался. Добыча уходит из рук, за это и голову снять могут.
— Трусы! Чего вы ждете? Это же чужак, враг Династии, враг государства! Десять золотых тому, кто поймает! Брать живым, доставить во дворец, там во всем разберутся!
По толпе прокатился невнятный шепот. Глаза многих загорелись жадностью, к Олегу потянулись десятки рук. Во дворец? Умирать в руках палачей? Ну уж дудки, этого не дождетесь!
— Ты еще не забыл? — пискнул ехидный голосок в голове. — Выбор есть всегда!
Олег в последний раз с наслаждением втянул в себя соленый морской воздух. Нет, все-таки хороша жизнь, хороша даже сейчас!
— Бедные вы, бедные, — еле выдохнул он, — я-то уйду, а вы останетесь.
И шагнул в пустоту.
Боли Олег не почувствовал. Только полет… И синева там, где море смыкается с небом. Потом все исчезло, наступила темнота, и разноцветные огоньки замелькали перед глазами.
Смертью смерть поправ…
Он так и не узнал, что было дальше. Люди еще долго стояли молча, пока двое самых смелых не отважились подойти к краю обрыва и заглянуть вниз, ожидая увидеть распластанное на камнях мертвое тело. Так же шумел прибой и пенные буруны накатывались на каменистый берег, но чужак исчез, как будто его и не было никогда.
Люди расходились, стараясь не смотреть друг на друга. Стражников в черном обходили, будто прокаженных, боясь случайно прикоснуться. Никто из честных жителей Сафата, кто был в тот роковой день в бухте Акулья Пасть, не смог уснуть этой ночью… И еще много ночей потом. Чужак появился и пропал, оставив после себя в их сердцах вечное смятение и чувство вины. Не узнал о том, что уже на следующий день по базару пошел гулять невероятный слух, будто в бухте Акулья Пасть произошло чудо — святой читал волшебные заклинания, а потом вознесся на небо.
И уж конечно, не ведал, что через много лет, уже после подписания Хартии Объединения и превращения Сафата в столицу метрополии, тысячи паломников будут посещать бухту Акулья Пасть дабы почтить святого, Приносящего Себя в Жертву.
Холодно. Неизвестно, где он оказался на этот раз, но как же здесь холодно!
Олег медленно открыл глаза. Он почти не удивился, увидев до боли знакомый подмосковный пейзаж. Да, именно сюда его привезли убивать тогда, в другой жизни. Только тогда было лето… А сейчас один из тех дней, когда осень уже закончилась, а зима еще не наступила. Серо-свинцовое небо висит совсем низко, и ветер гоняет ледяную крупу по мертвой земле.
Руки и ноги совсем одеревенели. Надо уходить быстрее, а то воспаления легких не миновать. Но как тяжело встать! Лежать бы здесь, смотреть на небо, на ветки деревьев и облака… И так, пока все не кончится.
Превозмогая слабость, Олег рывком поднялся. Не спать, не спать! Нечего тут разлеживаться попусту. Ноги слушаются с трудом, но ничего, потерпим Главное — выбраться отсюда. Пережить столько и банально замерзнуть, как пьяный бомж под забором, — это и правда глупо.
Вот и дорога. Даже не дорога, так — проселок захудалый. Машин нет и, похоже, давно уже не было. Да и сил не осталось. Олег, опустившись на мерзлую землю, привалился спиной к дереву. Постепенно сгущались ранние сумерки. Контуры деревьев стали сливаться с темнотой, Олег даже холод перестал чувствовать. Он уже был почти без сознания, когда услышал грубый мужской голос прямо у себя за спиной:
— Эй, ты что, обдолбанный, хиппи волосатый? Тоже моду взяли — на снегу в исподнем валяться.
Морщась от боли в шейных мышцах, Олег обернулся. Перед ним стоял невысокий, кряжистый мужик лет сорока пяти в затертой кожаной куртке с монтировкой в руках.
Олег недоуменно оглядел себя. Ах да, конечно, здесь его одежда выглядит по меньшей мере странно. Он разлепил запекшиеся губы и медленно, с трудом заговорил. Язык заплетался, но это даже к лучшему — можно сойти за пьяного.