Олег уже стал постепенно забывать необыкновенные события, участником которых он стал помимо своей воли. Голоса в голове больше не появлялись. Осталась только обостренная наблюдательность к окружающим, да еще иногда вспышки интуиции, неожиданные прозрения, которые всегда оправдывались. Например, когда звонил телефон, беря трубку, Олег точно знал, кто ему звонит и зачем.
В общем, жизнь текла спокойно и мирно. С женой Олег ни разу не поссорился, Дашенька росла и радовала их обоих, денег хватало… Что еще нужно человеку?
Однажды весной, когда дни становятся длиннее, а солнце начинает выглядывать робко и неуверенно, отражаясь в лужах, Олег мирно устроился у телевизора — решил посмотреть старую французскую комедию о приключениях высокого блондина. Американские боевики, где благородный герой в одиночку спасает мир и демократию, Олег терпеть не мог (почему-то особенно с Брюсом Уиллисом в главной роли), но смешной недотепа, легко обыгрывающий спецслужбы, — это же совсем другое дело! Высокий блондин всегда был ему симпатичен.
Все бы хорошо, если б только рекламные паузы не длились так долго. Когда на бедную голову телезрителя обрушиваются и «Орбит», и «Доместос», и прокладки с крылышками, он может впасть в тихое бешенство. Олег, например, с некоторых пор принципиально не покупал усердно рекламируемые товары, мстя таким образом за насилие над собственной психикой. Ну в самом деле, в конто веки нельзя любимое кино посмотреть спокойно!
Олег и сам не заметил, как задремал. «Данон»… Очень вкусный он!», «Ням-ням-ням-ням, покупайте Микоян»!»…
Мать вашу за ногу.
Когда Олег снова открыл глаза, вокруг было уже темно. «Ничего себе! Это сколько же я спал?» Олег потянулся за часами, но случайно глянул в потухший экран телевизора — и обомлел.
Прямо ему в глаза смотрел Жоффрей Лабарт. Он сидел в глубоком резном кресле черного дерева, похожем на трон, рассеянно вертя в пальцах Око Света. Вместо лохмотьев и рваных сандалий он был одет в черную бархатную мантию и мягкие кожаные сапоги. На груди тускло поблескивала какая-то медаль, висящая на толстой золотой цепи.
«Вот и все. Приехали. Туши свет, сливай воду. Госпожа Шизофрения вступила в свои права. А я-то, дурак, расслабился — ведь все было так хорошо!»
Олегу стало страшно, даже спина вспотела под рубашкой. Неужели вся жизнь последних лет, любовно выстроенная, выращенная, взлелеянная, — ничто? Просто наваждение, морок, сон, увиденный во сне?
А Жоффрей Лабарт все смотрел на него, склонив голову набок, и улыбался. Ни дать ни взять — школьный учитель, внимающий ответу ученика-отличника.
— Не бойся, чужак.
Вот тебе и раз! Как в том анекдоте — он еще и разговаривать умеет!
— Храм гордыни тверд и крепок, но и ему не суждено стоять вечно. Когда рухнет Храм гордыни, истинный государь вернется.
Лабарт вдруг улыбнулся — широко, радостно и неожиданно молодо, задорно подмигнул.
— Живи и радуйся, чужак!
И пропал.
Изображение на экране зарябило, покрылось «снегом», как бывает, когда антенна барахлит. Олег вздохнул с облегчением. Слава богу, померещилось, наверное. Он протер глаза, потряс головой, отгоняя непрошеные видения. Потом, словно проверяя, что это не сон, вновь уставился на экран.
Рано радовался, как оказалось.
Он увидел царский дворец в Сафате, окруженный багровыми сполохами на фоне ночного неба. Потом внутри что-то грохнуло, и дворец начал медленно проваливаться внутрь себя, будто складываясь. Дворец уходил в землю, оставляя за собой огромную обугленную дыру, словно сама земля плавилась под ним. Вот уже и шпиля на крыше не видно…
Потом из черной страшной дыры вдруг появилось ослепительное радужное сияние. Разноцветные лучи сплетались друг с другом, то соединяясь, то разделяясь вновь, они переливались, меняли цвет и скоро заняли все пространство от земли до неба. Никогда Олег не видел столь прекрасного зрелища. Оно наполнило его сердце радостью и восторгом…
И надеждой.
Сколько это продолжалось — Олег не помнил. Он пришел в себя, когда вокруг снова все было залито солнцем, а его жена Лена склонилась над ним, заглядывая в лицо, и трясла за плечи.
— Олег, что с тобой, что случилось? Тебе что, плохо? Ну, Олежек, пожалуйста, скажи что-нибудь!
Она уже чуть не плакала. Олег открыл глаза и увидел ее, как в первый раз — такую красивую и такую родную. Даже стыдно стало — так сильно напугал девушку. Паразит, одно слово. Чужак.
— Ничего, Лен, все в порядке, — вымолвил он, с трудом шевеля губами. — Что ты испугалась так, глупенькая? Ну, заснул, и все!
— Ты такой бледный был… И говорил непонятное. Как будто был… Не здесь, а где-то еще.
Надо же, а ведь она права! Вот она — женская интуиция.
— Так что случилось-то? Я же знаю — что-то произошло, не обманывай меня, пожалуйста!
Тебя обманешь, как же. Олег обнял ее за талию и усадил к себе на колени.
— Не бери в голову, Лен. Произошло, только не здесь.
— А мы как же?
— А что мы? — Олег улыбнулся и крепче обнял жену за плечи. — Будем жить. Будем жить и радоваться.
А очень далеко отсюда клонился к закату еще один длинный жаркий день позднего лета. Сегодня как раз исполнился ровно год с тех пор, как царем стал Фаррах.
Дела в Сафате шли не хорошо и не плохо. Затея нового государя перестроить страну на новый лад так и не осуществилась. Люди богатые и дальновидные давно сбежали в Дарелат, прихватив с собой что смогли унести — кто успел, конечно. Кто не успел — сгинул в дворцовых подвалах, а имущество досталось короне.
Однако и карательная машина вскоре дала сбой. Даже Фаррах понял, что невозможно постоянно жить за счет одних только конфискаций. Кому-то надо пахать землю, печь хлеб, шить одежду, тачать сапоги, торговать… Да мало ли еще чего! Потому он запретил принимать к рассмотрению анонимные доносы жителей друг на друга и даже слегка снизил налоги. Жители Сафата постепенно успокоились и вернулись к обыденным повседневным делам. Базарная площадь перед дворцом вновь заполнилась торговым людом — жить-то надо!
Да и солдаты из отряда Верных Воинов, которые вначале внушали такой ужас обывателям, стали не так ретивы, как раньше. Пройдут с утра по базару, соберут свою мзду с торговцев и фермеров — и все. Потом целый день пьянствуют в «Зеленом кролике» или «Старом чугунке», а к вечеру, горланя песни, с трудом добредают до казармы. Больше никому неохота радеть на службе, особенно после того, как зимой рухнула самая большая штольня в каменоломнях, похоронив под собой три сотни человек. Уцелевшие узники разбежались кто куда, а охранники и надзиратели последовали их примеру.
Вопрос о войне против горцев-донантов как-то сам собой сошел на нет. Еще осенью пропал без вести отряд, направленный с особой миссией в поселок оризов, и до сих пор о нем нет ни слуху ни духу. Потом наступила зима, все тропы в горах замело снегом, и перевалы стали практически неприступными. Поход пришлось отложить до весны. А потом… Фаррах уже не возвращался к этой идее.
Он сильно постарел и осунулся за этот год. Давно уже он выполнял свои обязанности механически, по привычке, без всякого энтузиазма. Даже сегодня, в день годовщины коронации, он равнодушно выслушивал льстивые славословия в свой адрес. Год выдался урожайный, и придворные словоблуды не уставали прославлять мудрость и величие нового правителя, верной дорогой ведущего страну к процветанию. В честь праздника устроили угощение для простого народа с фейерверками, танцами и бесплатной кружкой пива для каждого, но на крики «Слава Фарраху Великому!» сам царь только досадливо морщился и отводил глаза в сторону.
Слишком уж он устал.
Фаррах не знал, что именно сегодня сотни две его подданных собрались в бухте Акулья Пасть. Дармовой кружки с пивом им никто не предлагал, да и не нужно было. История про чужака успела обрасти невероятными подробностями, и толстый лавочник, который год назад громче всех кричал «Камнями его!», клялся, что сам видел, как вокруг головы у чужака появилось золотое сияние, а потом в один миг выросли большие белые крылья.
— Истинно, братья, так и сказал — вы останетесь! Он обещал нам жизнь вечную — всем, кто поверит в Него!
Люди принесли с собой цветы — белые афесты и кроваво-красные ецирии, и теперь бросали их в море с обрыва. Волны с шумом набегали на каменистый берег, а цветы качались на воде…
Не знал Фаррах и о том, что после Осеннего праздника многие крестьяне вернулись домой позже обычного, и к тому же пришибленные какие-то, будто не в себе. Рассказывали потом странные вещи — про то, что статуя Нам-Гет в самый разгар моления вдруг ожила на краткий миг и простерла руки над верующими. Про то, что в храме появился новый смотритель. Некоторые даже болтали, что раньше он был солдатом в отряде Верных Воинов, но таким болтунам никто не верил.
Но главное… В столице нанятые горлопаны кричат: «Слава Фарраху Великому!», не жалея глотки за казенные денежки, а по деревням пошла гулять сказочка про царя-самозванца. «В некотором царстве, в некотором государстве…»
Обо всем этом Фаррах не знал. Да и если бы даже узнал — то не придал бы значения. Бредни и суеверия, не более того. Истинный государь должен руководствоваться соображениями выгоды и целесообразности, а не бабьими сказками. Хотя… Даже у него могут быть свои маленькие слабости.
Каждый вечер Фаррах спешил поскорее добраться до маленькой потайной комнаты в левом крыле дворца. Только здесь он мог отдохнуть и побыть немного наедине с собой.
А главное — насладиться своим сокровищем.
С тех пор как в его руках впервые оказался волшебный кристалл, Фаррах полностью попал под его чары. Он привык к волшебству его сверкающей глубины, как пьяница к бутылке, курильщик — к трубке, а те несчастные, что побирались на улице в последние годы правления царя Хасилона, — к своему глотку Проклятого Зелья.
И сейчас Фаррах размашисто шагал по темным дворцовым коридорам. Дневная жара утомила его, а наступившие сумерки не принесли желанной прохлады. Духота словно висела в воздухе, создавая ощущение тяжести и тревоги, как всегда бывает перед грозой. Уж скорее бы.