— Прочь из дворца, Арат Суф. Ты столько лет служил мне верно, и я не хочу тебе зла. Но и видеть тебя больше не желаю.
Вот и все. Говорить больше не о чем. Арат Суф чувствовал себя совершенно раздавленным. Стараясь сохранить самообладание, он склонился в глубоком придворном поклоне и вышел прочь на негнущихся ватных ногах.
Выходя из царских покоев, Арат Суф с трудом сдерживал ярость. Тщательно продуманный, стройный план рушится на глазах. Ну как теперь убедить этого упрямого старого осла?
Да что план! Вся его жизнь, вся огромная власть, шаг за шагом завоеванная в течение многих лет, рухнула в один день. И все только потому, что в город заявился сумасшедший старик, которого многие давно почитали умершим.
И что теперь делать? Чужак не доживет до следующего рассвета, это ясно. Нет ничего проще, чем тихо умертвить пленника. Жаль, конечно, что его таланты пропадут, не принеся пользы Династии и стране, но тут уж ничего не поделаешь.
Важно другое — как спасти собственную власть? В руках скромного книжника сосредоточено столько тончайших нитей, которые приводят в движение громоздкую заржавленную государственную машину, словно марионетку в руках фокусника. А если разом оборвать их, то катастрофа неминуема. Одно Проклятое Зелье чего стоит! Да, конечно, свою долю имеет и он сам, и Первый министр, и начальник царской стражи, да и многие другие. Но ведь и царская казна пополняется оттуда! Собирать налоги с лавочников — дело хлопотное, прячут деньги, подлецы, а здесь — сами приносят, да еще в ножки кланяются.
И тут Арат Суф просиял. Проклятое Зелье! Как же он сразу не подумал! Ведь сам царь не может прожить без него ни дня. Так что еще не все потеряно.
Эхтилор Забудин, дворцовый лекарь. Вот кто ему теперь нужен.
Олег скучал. В самом деле, не век же сидеть ему взаперти! Вот уже два дня угрюмый хромой прислужник приносит ему обед и выносит ведро для оправки. Кажется, он глухонемой. Олег пробовал заговорить, но тот только хмурит мохнатые брови и мычит в ответ Ну и черт с ним!
Голова уже не болит, и рана совсем затянулась. Как же хочется выйти отсюда! Но двери заперты надежно, и окошко маленькое, не протиснешься. Значит, остается только ждать… и думать, благо время есть.
Лекарь сказал, он находится во дворце. Здание действительно большое, судя по акустике. Олег заметил, что в последнее время все его чувства сильно обострились. Запертый в тесной каморке, он ничего не слышит, кроме шагов в коридоре, и ничего не видит, кроме маленького внутреннего дворика. Да и много ли разглядишь, подтягиваясь на руках и обдирая ногти о решетку! Но что-то здесь происходит, видит бог. Атмосфера сгущается час от часу, в воздухе висит опасность.
Что еще говорил этот лекарь? Его должен был допросить какой-то Хранитель Короны, личность, судя по всему, малоприятная. Но вот уже третий день за ним никто не приходит, значит, есть дела поважнее.
Снова скрипнула дверь. Наверное, опять слуга с обедом. Хотя сегодня что-то рано, солнце взошло не так давно.
Нет, на этот раз вошла пухлая розовощекая девушка в сером платье из грубого льна и белом чепчике. Она принесла ведро с водой и большой медный таз. Ишь ты… Заботятся о гигиене! Почаще бы таких пташек присылали. Олег улыбнулся и поднялся со своей лежанки:
— Здравствуй, красавица!
Девушка не ответила, но поняла, это точно — вон, зарделась как маков цвет. Наверное, им запрещено разговаривать.
Олег сорвал с себя пахнущую потом рубаху. Даже странно было расстегивать мелкие, отливающие перламутром пуговицы. Давно ли он в последний раз одевался у себя дома перед большим овальным зеркалом? Кажется, тысячу лет назад. Эх, да что вспоминать… Галстук, превратившийся в грязную тряпку, Олег бесцеремонно отшвырнул в сторону — здесь он уж точно не понадобится. Девушка наблюдала за ним с веселым любопытством и даже тихонько прыснула в кулачок. Ах да, конечно, ведь чужак — редкая диковинка, когда еще доведется увидеть! Оставшись обнаженным до пояса (брюки снимать все же не стал), Олег улыбнулся ей в ответ и подставил руки — лей, мол. Девушка поливала, а он фыркал и плескался в свое удовольствие и даже пару раз шутливо брызнул в нее водой. Она засмеялась, запрокинув голову и показывая вполне аппетитную белую шейку, но быстро опомнилась, убрала под чепец выбившуюся золотистую прядь, подхватила ведро и таз (бедняжка, тяжело, наверное!) и быстро вышла.
После ее ухода Олег загрустил. Он снова прилег на свою лежанку, закинул руки за голову. Ну что за дела? Увидел на мгновение кусочек настоящей жизни — и снова сиди, как зверь в клетке, жди, что будет. Опостылевшие беленые стены будто надвинулись на него, сделав и без того тесное обиталище еще меньше.
Ну-ка, ну-ка, а это что такое? Олег вдруг заметил какой-то маленький предмет на полу.
Шпилька. Маленькая женская шпилька, украшенная кованой розочкой из какого-то светлого металла, крепкая и острая.
Надо припрятать. Пригодится.
Солнце уже клонилось к закату, когда царь Хасилон почувствовал себя плохо. Сначала боль заявила о себе тихо и вежливо — так, легкое покалывание. Привычным жестом поглаживая правое подреберье, он пытался успокоить себя — ничего, пройдет. Чтобы отвлечься, он стал думать о сыне. Как давно он не позволял себе вспоминать!
Но сегодня можно. Сегодня он снова почувствовал себя царем, а не игрушкой в руках придворных, будто сбросил лет двадцать сразу. Жоффрей Лабарт стал для него вестником из тех времен, когда он сам был еще молод, жена его была жива и здорова, а сын тихо подрастал рядом. Мир был прекрасен тогда, и каждый день приносил только радости. Куда все это ушло? На каком повороте он разминулся со счастьем?
Ему хотелось вспоминать дальше, но боль снова дала знать о себе, и на этот раз уже сильнее. Досадливо морщась, царь полез за пазуху. Вот она, бутылочка темного стекла. Теперь он с ней не расстается. Один глоток, другой, третий… Все, пока хватит. И вкус какой-то странный, нет прежней горечи.
Сейчас надо только отвлечься, и боль пройдет. А лучше всего — заснуть. Может, сын приснится… Царь Хасилон вдруг понял с ужасом, что не может вспомнить его лица.
И он действительно заснул и увидел своего мальчика, совсем маленьким, лет пяти-шести, не больше. Он пережил заново долгий летний день в Гилафе, у моря. Один из самых счастливых дней в его жизни.
Боги редко отказывают людям в последней милости.
Мальчик бежит по песку вдалеке, и волны лижут его босые загорелые ноги. Он все ближе, ближе… Теперь хорошо видны его черные вьющиеся волосы, синие глаза и чуть косой передний зубик. Любимое, родное личико светится радостью, смуглые ручонки крепко сжимают рыбу дормек. «Смотри, отец, это я сам поймал!» Рыба еще бьется, и чешуя серебром блестит на солнце… А из дома уже идет его жена, его ласковая королева. Она несет ему большую кружку холодного пива и улыбается, кокетливо встряхивая головой, и ее волосы цвета спелой ржи рассыпаны по плечам. А вокруг никого — ни слуг, ни придворных… Только мир, покой и любовь.
Но почему погас дневной свет и все исчезло? Теперь перед ним огромная черная змея с горящими красными глазами. Медленно-медленно кольца обвивают его тело и сжимаются, сжимаются… И боль, ужасная боль, разрывающая тело.
Царь Хасилон проснулся от собственного крика. Слава всем богам, это был только сон. В темноте его спальни нет никаких змей.
Сон кончился, но боль не ушла. Наверное, лекарства недостаточно. Царь снова вытащил бутылочку, отбросил пробку и принялся жадно пить. Когда склянка опустела, он прислушался к себе. Но боль так же продолжала грызть его внутренности, желанное облегчение не наступило.
И только теперь он с ужасом понял, что чудодейственное лекарство больше не помогает.
В мире была только боль, и она была нестерпимая.
Арат Суф отпустил прислугу из дома на весь вечер, приказав накрыть холодный ужин на террасе, приготовить фрукты и вино. Сегодня он ждал особенного гостя.
Фаррах пришел, как и обещал, на закате солнца. Он уже знал, что Хранитель Знаний попал в немилость к царю, знал, что доступ во дворец ему отныне закрыт, — и все-таки пришел. Хороший признак. И то сказать — кому же хочется уезжать в дальний гарнизон из столицы!
Арат Суф радушно приветствовал гостя и пригласил к столу. Тот учтиво поклонился, сел и принялся за еду. Арат Суф молчал. Он смотрел на пышные кучевые облака, кроваво окрашенные закатом, перебирал тонкими пальцами витую ножку стеклянного бокала в виде цветка и думал о том, что вот сейчас, сию минуту он делает самый важный выбор в своей жизни.
И ошибиться никак нельзя.
Молчание затянулось. Фаррах закончил с едой, аккуратно вытер губы салфеткой, чуть помедлил, потом поднялся с места и сказал:
— Благодарю за приглашение. Ужин был великолепен.
Арат Суф посмотрел на него одобрительно. Молодец, умеет ждать.
— А как тебе понравилось вино из Каттаха?
Впервые за этот вечер Фаррах посмотрел ему прямо в глаза и тихо сказал:
— Вино прекрасное, но думаю, ты позвал меня не только затем, чтобы им насладиться.
Арат Суф тоже встал.
— Ты прав. Думаю, нам есть что обсудить. Уже вечер, становится прохладно. Пойдем в дом, там у меня есть вино получше.
За окнами давно стемнело. В просторной, богато убранной комнате горят восковые свечи, старинная карта разложена на столе, и глиняный кувшин, оплетенный прутьями, опустел до половины.
Арат Суф поднял свой бокал:
— Итак, за Династию!
— За новую Династию! — Фаррах смутился. — То есть я хотел сказать, обновленную.
— Да. — Арат Суф поставил свой бокал на место. Пить ему почему-то расхотелось. — В этой стране многое нуждается в обновлении. И Династия в том числе. Слабая власть плодит врагов.
Фаррах ответил четко, по-военному:
— У человека мыслящего нет друзей и нет врагов, а есть только цели, к которым он стремится.
Арат Суф одобрительно кивнул. Да, кажется, в выборе он не ошибся.
— Для начала — года через два-три — тебе нужна будет маленькая победоносная война. Усмирение донантов в горах, например.