— Привыкнешь — и в настоящем бою не ударишь в полную силу. Руби как надо, трус!
Как-то я умудрился пропустить удар Пантеры, и ее клинок рассек мне предплечье достаточно глубоко. В реальном бою, конечно, это не остановило бы меня, но это был не бой. Обычно наши раны затягивала моя мать. Все-таки хорошо, когда под рукой познавшая таинства, даже почти не умеющая исцелять. Но сегодня мать ушла в Город.
— Останови кровь и сядь отдохни, — махнул рукой Шут. — И как можно было так открыться? Весь день теперь насмарку.
Я отошел в сторону. Учитель занялся с Тер.
— Иди сюда, — вдруг услышал я голос Грешника.
Мы были на поверхности, и Белый, всегда тенью следовавший за Тер, присел в тени разрушенной стены и наблюдал за нами. Кстати, сначала я подозревал, что они с сестрой — любовники. Но потом убедился, что это не так. А жаль. Тогда все стало бы проще и понятнее.
Я подошел и присел рядом с Грешником. Раньше он не очень стремился к общению. Не стоило упускать такого случая, когда он сам позвал. Я начал шептать простенький заговор, останавливающий кровь. Но Грешник прервал меня, положив ладонь на рот. Другая рука накрыла мою рану. Он закрыл глаза. Я почувствовал, что боль в руке нарастает. Словно порез прижигали каленым железом. Но сумел сохранить спокойствие. Что это? Какое-то испытание? В любом случае он не увидит моей боли. Я — дайх. Но боль нарастала. Капли пота выступили у меня на висках, и наконец я не выдержал. Злобно зашипев, отдернул руку. Грешник посмотрел на меня удивленно. Боль медленно затухала. Я глянул на предплечье. Вместо ровного пореза там красовался безобразный кривой шрам.
— Как ты это сделал? — выпалил я, но Грешник словно бы не слышал меня.
— Странно, — пробормотал он. — Такого никогда не случалось. Тебе было больно?
— Еще спрашиваешь. — Я вновь сел рядом с ним. — Такое чувство, что ты раскаленным мечом в ране копался.
— А должно было быть наоборот. Боль должна уйти, а потом рана закрыться, не оставив даже шрама. Я это не в первый раз делаю. Что же сегодня я сотворил не так? — задумчиво промолвил он. — Прости, Миракл, я не хотел причинять боли.
— Ерунда, — отмахнулся я. — Раны нет, рука снова действует, а шрам — одним больше, одним меньше — какая разница. Ради такого можно и боль потерпеть.
— Да, наверно, — неуверенно согласился Грешник. — Но почему? Я делал все как всегда.
Почему? Этот вопрос меня чуть не рассмешил. На миг я позволил себе провалиться на границу Мира Видений и взглянул на него другими глазами. Сфера ослепительного Света. Хотя нет, не ослепительного. Вот сфера Гаэлтана — на нее даже смотреть больно было. Но все равно, светлый дайх. Что Грешник дайх — сомнений у меня уже давно не осталось. Ну а моя Сфера… Я слишком привык скрывать ее истинный цвет. Пять лет с друидом. Пять лет непрерывной маскировки. И все это время я совершенствовался. Для всех, кто умел видеть скрытую суть, я был серым. Конечно, приемы Света болезненны для меня. И объяснять этого Грешнику и ему подобным я не собирался. Наверно, раньше ему доводилось встречаться с серыми, исцелять их, и все его способности действовали как надо. И вряд ли ему доводилось работать с настоящим темным. Откуда ему знать, какой эффект окажут его лекарские приемы.
— Грешник. — Я вдруг решился. Другая такая возможность не скоро представится. Он поднял взгляд на меня. — Кто ты, Грешник? Почему ты с нами? Ведь тебе от этого никакой пользы.
Со светлыми надо говорить прямо. Они это ценят.
— С вами? — усмехнулся он, делая ударение на последнее слово. — Нет, я не с вами, я с твоей сестрой. А кто я? Я — плутонец, и от этого никуда не деться. Возможно, я чуть-чуть отличаюсь от остальных, но ведь все мы разные.
— Ты не все договариваешь, — осторожно сказал я. При этом я вновь соприкоснулся с Миром Видений. — Расскажи мне, кто ты.
Тонкое щупальце потянулось от моей сферы к Грешнику. И тут же последовал ответ. Боль. Огонь. Он словно жег мне пальцы. Это оказалось даже больнее, чем лечение Грешника. Это была непереносимая боль. Я закусил губу, чтобы не закричать. Тонкая струйка крови потекла по подбородку. Грешник все так же спокойно сидел, но мне показалось, что он встал и ударом наотмашь отбросил меня, словно котенка. Я даже почувствовал, как налетел спиной на стену и сполз по ней. А напротив — лишь глаза Грешника, пылающий взгляд узких щелок.
— Не сметь, — прорычал он сквозь сжатые зубы.
И все закончилось. Мы сидели под стеной, в тени, рядом. А я чувствовал непередаваемую слабость.
— Разговор окончен, — процедил мой собеседник. — И знай: в следующий раз я буду наготове, и защитой дело не ограничится.
О, вот теперь я видел перед собой плутонца. Теперь окончательно поверил, что он действительно прошел все, начиная с Паучатника. Моя попытка провалилась с громким треском, и обломками привалило меня же. Пришлось напомнить себе: «Я — дайх!» Не помогает волчья шкура — надевай лисью.
— Прости меня, — тихо прошептал я, нисколько не скрывая своего состояния, скорее, даже подчеркивая его, всем своим видом, голосом, жестами сигнализируя: «Я слаб, я разбит, у меня нет сил бороться». — Прости, я так привык. Ты же знаешь, это — Плутон, здесь по-другому не получается. Я не хотел тебя оскорбить.
Великое умение — лгать, не произнося ни слова лжи. Зачем? Человек — существо с богатой фантазией. Тебе никогда не удастся обмануть его лучше, чем это сделает он сам. Наметь ему рамки, оставь простор для фантазии — и он сам придумает ложь, которой заполнит этот простор. Конечно же я не хотел оскорбить его. Я никого и никогда не оскорбляю, кроме тех случаев, когда надо спровоцировать на драку. Либо не трогаю, либо убиваю. Но он расслабился, я это почувствовал. Перестал видеть во мне противника. Значит, надо продолжать.
— Я просто никогда не видел ни у кого такого мастерства, как у тебя.
— Лжешь. — Грешник усмехнулся уголками губ.
Как же это сложно — говорить с человеком, верхняя часть лица которого постоянно прикрыта капюшоном, не видеть глаз. Как же трудно предугадать его реакцию на те или иные слова.
— Не лгу, — постарался я убедить его и тут понял. Да, его манера боя напоминала Гаэлтана. Если его обучал друид и если Пантера в каком-нибудь разговоре выдала, что и у нас с ней был наставник-друид, конечно, мои слова покажутся ему ложью.
Его подбородок дернулся, улыбка стала шире и насмешливей. Второй провал за последнюю минуту. Мать была бы расстроена. Я словно высший, готовый окончить обучение, — и вдруг на испытании провалившийся на азах. Надо что-то делать.
— То есть, может быть, тебе кажется, что лгу. Но пойми меня правильно. Ты видел пределы моих умений, сравни их со своими. При этом я слышал, что аколиту друидов никогда только силой оружия не взять верх над адептом Марса. И как ты мне прикажешь эти знания совместить с тем, что видел собственными глазами?
Я мог с гордостью утереть трудовой пот. Он расслабился, откинулся на стену. Скользя по краю Мира Видений, я видел, что это состояние — не показное.
— Действительно сложно, — согласился Грешник. — Но разве тебе не все равно, откуда у того, кто рядом, хороший меч, если меч этот — на твоей стороне?
— Но если я могу там же найти еще один такой же меч, для себя? — ответил я. — Разве мы оба не станем сильнее?
— Там больше таких нет, — вновь помрачнел он.
Хотел завершить разговор. Только в мои планы это никак не входило. Это чувство — чувство бреши, в которую можно пролезть, и нужно лезть, пока ее не заделали.
— Но как я могу доверять тому, кто рядом со мной, если он сильнее меня, а я даже не знаю, почему он здесь?
— Может быть, ты и прав, — согласился он.
— У меня есть свои цели, я знаю, что мне делать для их достижения, но я не знаю, что ведет тебя.
— Ничего, — горько ответил он. Руки его упали на колени, на меня дохнуло безнадежностью. — Эта планета…
— С этой планеты можно уйти, — осторожно закинул я удочку.
— Этот путь не для меня. Я не собираюсь идти по трупам, чтобы вырваться в мир, где буду наемным убийцей для тех, кто меня презирает. Так уж получилось, что единственный человек, который мне дорог, — здесь. Я не пущу ее откликнуться на заказ доменов и не откликнусь сам. Это тупик.
Он не лгал. Не то чтобы он был неспособен на ложь вообще — просто словно считал ее ниже своего достоинства. Но это шанс.
— Есть другой путь, — очень тихо сказал я. Он вздрогнул, как от удара. — Путь для всех. Не для одного. Я еще не знаю, как точно по нему пройти, но представляю, что нужно делать. И в одиночку мне не справиться.
— Ты хочешь сказать, отсюда можно уйти, не проливая крови? — горько рассмеялся он.
— Нельзя. Но… — Я осторожно подбирал слова. Только бы не вспугнуть третий раз. Третий будет последним. — Кровь крови рознь.
— Кровь — она и есть кровь, — возразил Грешник. — У всех она красная. Мое призвание — исцелять. Исцеляющая рука не должна нести смерть.
— Как это? Поясни. — Я действительно был озадачен.
— Ты конечно же читал книгу про своего отца, — откликнулся он. — И ты помнишь Тайви…
Все. Рыбка готова. Он сказал все, что нужно. Грешник еще сам этого не понимает, но его можно было подсекать. Эти мысли никак не отразились на моем лице. Оно оставалось невозмутимым.
— Тайви, ну конечно, Целительница, — согласился я. — Но и ты читал эту книгу, и ты помнишь: она участвовала в боях. Ее рука не несла смерть, но она, как могла, защищала своих. Будь со мной, как Тайви была с ними. Тебе не придется убивать.
Вот теперь я увидел его глаза, когда он взглянул на меня. Пронзительно-синие глаза. А еще волосы — седые, полностью седые. А лицо молодое-молодое, с высоким лбом и густыми бровями. Вряд ли он старше меня. Что же с ним произошло, что случилось, что превратило в начале жизни в убеленного сединами старца? И надежда, надежда, резко приходящая на смену безнадежности. Бери голыми руками. Как мотылек перед свечкой, честное слово.
— Ты не они. — Взгляд его потух. — Они не брали лишних жизней, а ты лишних жизней не оставляешь. Вот в чем разница.