Вскоре к нам присоединились Осип и Леонов.
— Ну что молодцы, сначала ужин?
— Нет, ваша светлость, сначала доклад, — покачал головой Леонов.
— Хорошо. Осип, давай сначала об искупавшихся, — промокшие в ледяной воде тревожили меня больше всего.
— Думаю, ваша светлость, все обойдется. Промокли четверо, их быстро переодели, растерли и дали внутрь, и дали лекарство, всё как в вашей инструкции, — улыбнулся Осип.
— Эти люди, — Леонов кивнул в сторону размещения спасенных, — не то, что староверцы, они рисковали страшно, но была одежда и еда. Тулупы сразу на нас накинули.
Петр Сергеевич заулыбался.
— У них, Григорий Иванович, всем баба заправляла, которую Леонову на руках вытащил. Они с тулупами к ней бросились, а не к нашему Афанасию.
Я тут как-то упустил момент ознакомления с прибывшей публикой, они сразу попадали в руки докторов и Петра Сергеевича, который и руководил всем спасением на нашем берегу. Я же весь день провел у кромки енисейского льда.
— Сержант прав, — продолжил господин инженер, — эти люди хорошо подготовились к походу. Староверцев чуть больше половины. У многих паспорта и пропускные письма. У них есть зерно, одежда, обувь, инструменты, десяток маленьких поросят и несколько ягнят. Верховодит всем женщина. Ей двадцать три, дворянка.
— Это как? — удивился я.
— Звать её Ксения Ильина, её двадцать два года, — дальше начал говорить Леонов, сразу было видно что ему приятно рассказывать про эту женщину. — Её отца при Петре Федоровиче в Сибирь сослали, а вернуть забыли. Так он тут и остался. Жена с двумя детьми за ним, а через два года преставилась, уже здесь. Отец вскорости взял себе другую жену, из старожильцев. Старший сын вырос и подался в России, вроде как ему все права вернули. А она осталась с отцом и мачехой. Три года назад в одну и ту же зиму преставились её батюшка, мачеха, муж, свое дите и осталась баба с двумя братьями и сестрой на руках.
— Так она не из староверцев? — уточнил я.
— Не из староверцев, ваша светлость, — Петр Сергеевич, как и Леонов, время зря не терял и постарался сразу узнать побольше о нежданчиках. Так я для себя стал называть этих людей. — Их деревни были приписаны к Ирбинскому заводу, там всегда было много староверцев, а среди них всегда брожение. А последнее время опять много ссыльных погнали, а среди них чуть ли не все воры. Староверцы там не упертые, когда слух про нас пошел у них и забурлило. А когда уже по Енисею шли, возле Джойского порога раздоры начались. Тут Ильина и стала у них атаманом.
— Понятно, давайте, Афанасий, Илья по чарочке и ужинайте. А я на сон грядущий к отцу Иннокентию.
Отец Иннокентий, худой долговязый иеромонах, к моему приходу закончил все беседы с вновь прибывшими и вместе с иподиаконом Сергием, отец Филарет из трех оставшихся иподиаконов одного отрядил служить в Усть-Ус, пили вечерний чай. Видно было, что иеромонах доволен итогами дня.
— Мне, ваша светлость, отец Филарет поручил с каждым побеседовать, но не получилось, — в голосе священника не было сожаления по этому поводу. — Харитон с графом Казимиром провели подробную беседу с ихними разведчиками и к нам пришли только те, кто были согласны на наши условия. Требуемую бумагу подписали все.
Иеромонах пртянул мне шкакутулку с подписанными листами.
— Очень интересный человек их предводитель Ксения Степановна Ильина. Вы в курсе про эту даму? — я молча кивнул. Отец Иннокентий засмеялся. — Представьте себе, задает она мне вопрос, а что вы все так чудно говорите? Я удивился, говорю, что чудного ты услышала? А она мне в ответ, даже ухо режет, не Афоня, а Афанасий, да еще и по имени-отчеству величаете. И говорите как-то странно. Я спрашиваю, это как странно? — отец Иннокентий коротко со смешком хмыкнул. — А Ксения мне говорит, вас слышишь, как книжку читаешь и смотрит на меня, ответа ждет.
Иеромонах помолчал и сильно прищурился, посмотрев на свечу.
— Я ей в ответ, это наш князь светлейший такой указ выпустили, вот мы и выполняем, — отец Иннокентий замолчал, но еле заметным движениям губ я понял, что он читает молитву.
Осенив себя крестным знамением, он закончил:
— Думаю, добрые помощники они нам будут, люди совестливые, трудолюбивые. Для них главное сейчас справедливость и милосердие, устали они от притеснений и поборов.
Ранним утром мы с Петром Сергеевичем поспешили вернуться с Усть-Уса. Под утро с Енисея донеслись звуки настоящей канонады, звуки были как настоящие орудийные разрывы. Я сразу понял: вскрылся Енисей-батюшка. Но любоваться на завораживающее зрелище мощи сибирского гиганта времени не было. Я был уверен, надо спешить в Усинске.
Мои доктора остались на пару дней, что бы помочь Никите Карпову начать самостоятельную работу, мы решили, что в Усть-Усе должны быть свои доктора и он вызвался остаться здесь. Оставлять его одного или дать ему помощника, решение этого я поручил Осипу. Что делать с нежданчиками должны решить Леонов и отец Иннокентий. Перед нашим отъездом, сержант сказал мне, что многие хотят остаться здесь.
Подобное желание меня удивило, люди не видели еще долины, но выбор уже сделали. Ну, как говориться, вольному воля.
Петр Сергеевич остался на заводе, я же поспешил в Усинск. Новости были тревожные: хотя тропы еще не открылись, но Панкрат доложил о замеченных лазутчиках на гагульских тропах. Его дозоры насчитали не меньше десятка воинов, проверяющих проходимость троп. Дозоры наших тувинцев они не заметили и через несколько часов удалились. Снег на тропах тает стремительно.
Прочитав донесение, я спросил Ерофея:
— Ну что, капитан, какие планы?
— Ждать и наблюдать. При первой возможности провести разведку. В сторону реки Уюк и от нее на север и на юг. Гонцов в Железногорск и к нашим тувинцам я послал.
Потянулись дни ожидания. В конце недели вернулся Лонгин, как и предполагалось, второй ходок был не просто ходок, а лазутчик. Лонгину он показался странным и наш посланник решил устроить ему засаду. Приметив, что лазутчик за ним следит, Лонгин неожиданно на него напал и приставил нож к горлу. Сопротивления противник не оказал и сразу всё рассказал. Среди людей Ольчея оказался предатель, который должен выведать, сколько у русских воинов и чем они вооружены. Кто этот человек лазутчик не знает. Он в условленный день ходит на встречу в назначенном месте среди камней и не видит своего собеседника. Назначенный день был завтра от разоблачения лазутчика.
Лонгин произвел разведку местности, наметил место для засады и ночью незаметно выскользнул из юрты, где спал. Ему помогал соопровождающий воин Мергена. Предателем оказался один из десятников Ольчея. Он должен через неделю сказать лазутчику, сколько у русских воинов и какое у них оружие. Лонгин все рассказал Ольчею, предателя и зазутчика решили пока не убивать, организовать передачу дезинформации.
Лонгин, сломя голову, помчался в Усинск, надо срочно решить, что передать лазутчику. Посовещавшись, мы решили преуменьшить свои силы, у нас пятьдесят человек, половина вооружены старыми русскими ружьями.
Поздним вечером в штабной юрте собрались капитан Пантелеев, Леонтий, Степан и я. Мне хотелось услышать, что они скажут по поводу нашей геополитической ситуации.
— Леонтий Тимофеевич, — начать я решил со своего тестя, — как ситуацию оцениваешь?
— А никак. Могу только сказать только то, что бродит в моей голове.
Тесть по своей привычки огладил бороду, медленно и важно сделал два глотка чая.
— Маньчжуры и монголы воины серьезные, я их видел в деле. Их много, если подпустим близко, шансов у нас ни каких. Нам надо держать в узких местах тропы и перевалы. Дальность и скорострельность стрельбы наше единственное преимущество.
Леонтий замолчал и посмотрел на Ерофея. Тот оторвался от карты, которую разглядывал с каким-то упорством.
— Везде, где могут пройти наши враги надо поставить редуты, желательно каменные и кирпичные. У противника есть артиллерия, поэтому дерево не годится. Конечно я не думаю, что мы сразу столкнемся с такой армией, — капитан достал из сумки свои записи. — В редутах должно быть не меньше двух десятков гвардейцев. И три комплекта заряженных винтовок и ружей. Один десяток ведет огонь, другой заряжает. Огонь начинать с расстояния пятьсот метров, большая дальнобойность должна быть нашим секретом.
— Это ты маханул, Ерофей Кузьмич, в каждом редуте должно быть по шестьдесят ружей и винтовок. Да у нас всего-то их сколько? — Тесть повернулся к Степану.
— Сложно сказать, сколько на сегодняшний день окончательно готовых. Петр Сергеевич постоянно отзывает на завод уже вроде готовое оружие. Я только что приехал с завода. Господин инженер сказал мне, что к середине маю у нас будет две сотни ружей и около семидесяти винтовок. Ружья все переделанные, — Степан молодец, в курсе. — Яков Иванович испытывает динамитные и пирокслиновые гранаты, но склоняется к пироксилину. Петр Сергеевич три пушки решил пока не переплавлять, а приспособить их для стрельбы гранатами.
— И когда это будет? — живо спросил Ерофей, он занимался только текущими военными вопросами и совершенно был не в курсе дел нашего военно-промышленного комплекса. Степан хмыкнул и полушутейно, но с нескрываемой обидой ответил:
— Это вы, Ерофей Кузьмич, сами у них спросите. Яков Иванович сказали, что я им всю плешь проел уже своими вопросами и они желают зашибить меня.
Детская обида Степана была совершенной неожиданностью, но Ерофей не подал вида и серьезно заявил:
— Степан Гордеевич, ты не дрейфь. Я им всем покажу, — капитан сжал кулак и ткнул Степана под бок, — где раки зимуют и как маленьких обижать.
Все дружно засмеялись. А Ерофей продолжил:
— С китайцами или кто там будет, мы справимся. А вот ты, Григорий Иванович, не опасаешься недовольства русского начальства? — Капитан оглядел всех и продолжил. — Мы, Савелий со своими, староверцы это одно. А вот «нежданчики» как ты их назвал, это другое. Столько душ податного населения ушло сразу. Мне бы не хотелось воевать с казаками или солдатами.