Ерофей огляделся по сторонам и начал рассказ.
— Мой батюшкапрожил больше семьдесят лет, начал служить при Петре Алексеевиче, первая его битва была Полтава. Служба его закончилась после ранения в 1742-ом году при штурме крепости Вильманстранд. Ему было больше пятидесяти, когда я родился. Матушку свою я не знал, она умерла в родах. Так вот, мой батюшка рассказывал мне о многих удивительных карьерах при первых русских императорах, — капитан грустно улыбнулся, видно вспоминать отца ему было приятно.
— Когда я узнал правду о гибели моего товарища, гнев просто затмил мой разум. Я даже плохо помнил, что произошло и был в ужасе от случившегося. Я даже хотел застрелиться, но, — Ерофей осенил себя крестным знамением — Господь уберег. Когда же мы догнали отряд, я увидел, как ликовали эти люди, увидев своих товарищей. Одна из девушек подбежала ко мне и расцеловала меня за спасение брата. Я в нее влюбился с первого взгляда. В голове моей просветлело и представьте себя, внезапно я подумал, что чудеса бывают, поживем-увидим. Сожалеть о случившемся я перестал тут же.
Ерофей приосанился в седе, даже ростом стал выше, мне подумалось, чтобогатырь былинный рядом едет. Правду говорят — любовь чудеса делает.
— Яуже вечером позвал её замуж, она согласилась и её батюшка нас благословил, правда срок испытательный назначил, — про испытательный срок было сказано с большим огорчением.
Несколько минут мы ехали молча, я вспомнил как сам когда-то любил, в груди заныло от воспоминаний о своей погибшей фронтовой любви.
— Ну что же, Ерофей Кузьмич, действительно поживем-увидим. А теперь давай о насущном. Здесь у Большого порога что с севера, что с юга по одни тропы, особенно на нашем берегу Енисея. — моё знание ситуации имело большой изъян, это были книжные знания истории, в которой были большие пробелы. — Китайцев нам опасаться я думаю нечего. У них своих проблем хватает, а самое главное, тут реально с юга ни пройти, ни проехать. Как я ситуацию представляю, сотня казаков, солдат или драгун — это максимум что нам угрожает с севера, силенок реально у императорского величества тут раз-два и обчелся. Я прав?
Ерофей неопределенно тряхнул плечами, попридержал лошадь. Снял треуголку и вытер платком пот со лба.
— Гарнизонов тут много, но они куцые, сотня — это огромная сила. Да и нет смысла за нами гоняться. Самое главное, чтобы смута не вносилась. С глаз долой из сердца вон, — капитан аккуратно сложил платок, надел треуголку.
— Кипиш почему поднялся? Потому что стали на заводах народ мутить. Оно понятно почему, к отряду пристало несколько яицких казаков, они конечно своих товарищей захотели освободить. А тут еще выяснилось, что и приверженцев самозванца на эти заводы сослали, — Ерофей развел руками, как бы говоря, а что вы ожидали. — Да еще и шли с ленцой. В отряде начался разброд и шатание, староверцы свое гнуть стали, — слово «староверцы» меня удивило, но я тут же вспомнил, что именно так говорили в том времени, куда попал, а всякие старообрядцы появились в речи много позже. — Несколько освобожденных каторжных оказались самыми настоящими разбойниками. Вот и сумело местное начальство гонцов куда надо послать и силы собрать..
Ерофей остановил лошадь и двумя короткими криками какой-то птицы остановил своих далеко уехавших солдат.
— После дурацкого боя под Таштыном до Большого порога шли целую вечность. Два дня потеряли, когда выясняли отношения. Правда хорошо, что в итоге смутьяны-староверцыушли, никто не будет теперь из-за двух или трех перстов с ножами друг на друга бросаться, — про персты он сказал с большим раздражением. — Да и избавились от этих освобожденных разбойников. Вот и успели в Саянском остроге и нашу команду позвать, и собрать сотню казаков. Благо преследователи шли по обеим берегам Енисея. Я догнал отряд просто чудом, в последнюю минуту, можно сказать. Они уже на последний плот садились.
Мы догнали солдат и остановились. Ерофей внимательно осмотрел тропу, я поймал его острый оценивающий взгляд.
— Я так думаю, если уйдем в тайгу дремучую или горы высокие и не будем рыпаться, успокоятся быстро. Забот и так полон рот. Пару дозоров в итоге вышлют, чтобы удостовериться и всё. Народу здесь бесследно пропадает не счесть, — мы медленно двинулись дальше. — А на тропе, действительно, десяток против сотни сможет держаться. А мы можем, если прижмет, сотню мужиков вооружить.
— Просто вооружить это мало, надо чтобы еще и умели драться, — уточнил я.
— Таких десятка два-три, если поскрести. Было больше, одних казаков почти полусотня. Да в глупых стычках сколько-то потеряли, на моих глазах на пороге потеряли пятерых, благо убитых всего двое. Несколько казаков ушли с упертыми, — Ерофей задумчиво перечислил потери.
— В итоге вот и осталось не больше трех десятков, раненых и больных не считаю. Самое печальное нет офицеров, даже казачьих, те кто были— полегли, двое ушли с упертыми. Сабельному бою не обучен никто, это правда, — капитан показал на себя, — по себе сужу.
Ерофей опять остановил лошадь и повернулся ко мне подбоченившись.
— На пороге мы отбились просто по их глупости. Казаки наваляли нашему дозору, ноги только один унес. Ну и полезли буром. А как говориться, не зная броду, не лезь в воду. Вот они и замешкались перед речкой и мою засаду не увидели, — Ерофей самодовольно хмыкнул. — Мы сумели дать два залпа и положили их не меньше десятка. Пока мы ружья перезаряжали они забрали своих и ноги унесли. Потом я аккуратно в разведку сходил и на тропе вдоль Енисея перед самым дождем еще двоих подстрелил.
— «Так вот кому я обязан новымгардеробом», — подумал я, но сказал другое.
— Я выстрелы слышал и из леса вышел чуть попозже, опасался очень с казаками повстречаться еще раз. У меня все тело в синяках и отметинах после бесед с ними. Подстреленных казаков я нашел и приоделся, я ведь из острога в лохмотьях ушел. Рядом я нашел глубокую яму и похоронил в ней убитых казаков, — было это сущей правдой.
Ерофей неожиданно вернулся к прежнему разговору.
— Вот вы, Григорий Иванович, спросили жалею ли я о случившемся. Я ведь сын солдатский, вырос в слободе, в пятнадцать лоб забрили. Повезло, на войне с бусурманами быстро выслужился, — с гордостью говорил Ерофей, — в офицеры произвели. А вот про порядки заводские, да разные каторги — только слышал. А пока сюда из России шли понагляделся и наслушался. А уж когда увидел как терзали пленных, — Ерофей махнул рукой. — Батюшка рассказывал, как Петр Алексеевич пленных шведов за свой стол посадил. А тут…!
Капитан помолчал и поставил жирную точку:
— И казаков я бил без какой-либо быто жалости.
Несколько минут мы ехали молча.
— Я думаю, Ерофей, вот что теперь надо делать. Ты у нас получается единственный, кто в ратном деле понимает, — мое понимание здесь пока не совсем то. — Те, кто просто умеет из ружья палить и саблей махать не в счет. Самым первым и срочным делом сколоти полусотню. Два десятка, меняясь, должны идти в авангарде. Их главная задача разведка, я буду в основном с ними. Два десятка в арьергарде. Ты, в основном, я думаю там будешь. Задача я думаю тебе понятна. Один десяток в резерве. Что скажешь?
— Ничего не скажу, просто согласен. Вот мы и доехали. Проверю-ка я наши дозоры, а то мало ли что.
Глава 6
Ерофей со своими бойцами поскакал наводить инспекцию, я же поспешил в лагерь. Увиденное меня просто обрадовало. Работа просто кипела и причем все было по делу и очень толково. Чувствовалась рука мастера, то есть хорошего организатора. Люди встречали меня с улыбками и абсолютно все кланялись в пояс. Мне это было конечно приятно и диковато, но вероятно к этому надо привыкать. 18-ый век на дворе, идеи всяких там равенств только-только стали проникать в массы.
Ничего критически не правильного я не увидел и решил пока не вмешиваться, а просто познакомится с ситуацией и людьми и заодно бегло осмотреть раненных и больных.
Человек двадцать под руководством кузнеца Василия Ивановича занимались подготовкой ходовой части: подковами лошадей, седлами и всем таким. Лукерья заправляла ревизией запасов продовольствия, в первую очередь зерна, сотни две женщин и старших детей проверяли его влажность. К моему сожалению влажного зерна оказалось достаточно много.
Фома Васильевич руководил подготовкой седельных сумок, упаковыванием в них багажа.
— Фома Васильевич, сколько у нас лошадей! — поинтересовался я.
— Почти четыре с половиной сотни. У нас своих было сотни полторы. Да благодаря семье Василия Ивановича еще разжились. У них лошадей тоже полторы сотни было. А пока шли, лошадок где прикупили, где в степи прихватили. Перед тем злосчастным боем у нас обоз был ого-го, лошадей раза в два поболее.
— А что случилось? — другую версию событий не вредно знать, особенно в моей ситуации.
— У нас сразу было много староверцев, особенно среди бывших казаков, а эти, степные Кузнецовы, вообще сколько лет попов не видели, — Фома Васильевич начал рассказывать с удовольствием, видно ему очень хотелось проинформировать меня по данному вопросу. — Ну иногда и бывали споры, глотки драли оё-ё. Но когда появился отец Филарет, все успокоились. Он сказал негоже друг на друга кидаться, надо жить в мире, уйдем в Беловодье, а там Господь управит.
Фома Васильевич сделал паузу и дальше заговорил с совершенно неожиданной мною злобой:
— Потом к нам прибились веткинские староверцы, сосланные в Сибирь. А тут еще освободили на свою голову смутьянов и разбойников, с ними некоторые веткинские сразу дружбу завели. И давай воду мутить, народ против Петра Сергеевича настраивать, захотели сами верховодить, — Фома Васильевич горестно махнул рукой. — А потом они начали безобразничать и чужих баб на блуд подбивать, тут и схватились. Отец Филарет их к порядку хотел призвать, а они на него с топором.
Возмущенный воспоминаниями, Фома Васильевич несколько секунд даже не мог говорить и как хватал ртом воздух.
— Надо было от казаков отбиваться, а тут баб делить начали. Еле ноги унесли, обоз весь потеряли. Самые упрямые староверцы ушли. И осталось у нас лошадок четыре с половиной сотни. Хорошо телеги кузнецов, да Петра Сергеевича уцелели.