я для всех. Немудрено поэтому, что Екатерина и другие лица, смотря на Потёмкина совершенно с противоположных сторон, коренным образом расходились в оценке его. Во-вторых, нужно признать, что в характере Потёмкина соединены были совершенно противоположные качества – добро и зло, добродетель и пороки, замечательные умственные способности и большие нравственные недостатки. Он был в одно и то же время замечательным государственным деятелем и легкомысленным сибаритом, представителем всеобъемлющих проектов Екатерины и своенравным, корыстолюбивым аферистом. В нем были соединены гениальность и сила и слабость, героизм и фанфаронство, идеализм и цинизм, культурная утонченность и тупое варварство, гуманность и кичливое самолюбие, ум и сумасбродство. Такая пестрота качеств Потёмкина, такое отсутствие гармонии в его личности объясняют противоречия в суждениях о нем. Его хвалили одни и порицали другие, его хвалили и порицали одни и те же лица, смотря по тому, на что при отзыве о нем было обращено главное внимание; сложность этой личности заставляла многих современников в одно и то же время восхвалять и презирать его, удивляться громадности его дарований и осуждать испорченность его нрава, считать его то героем, то преступником, то представителем великих идей, то пустым хвастуном. Недаром во время осады Очакова принц де Линь сравнивал его то с Терситом, то с Ахиллом. Оба эпитета соответствовали его личности.
Принц де Линь так очерчивает Потёмкина: «Показывая вид ленивца, трудится беспрестанно; не имеет стола, кроме своих колен, другого гребня, кроме своих ногтей; всегда лежит, но не предается сну ни днем ни ночью; беспокоится прежде наступления опасности и веселится, когда она настала; унывает в удовольствиях; несчастен от того, что счастлив; нетерпеливо желает и скоро всем наскучивает; философ глубокомысленный, искусный министр, тонкий политик и вместе избалованный девятилетний ребенок; любит Бога, боится сатаны, которого почитает гораздо более и сильнее, нежели самого себя; одною рукою крестится, а другою приветствует женщин; принимает бесчисленные награждения и тотчас их раздает; лучше любит давать, чем платить долги; чрезвычайно богат, но никогда не имеет денег; говорит о богословии с генералами, а o военных делах с архиереями; по очереди имеет вид восточного сатрапа или любезного придворного века Людовика XIV и вместе изнеженного сибарита. Какая же его магия? Гений, потом и еще гений; природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, великая щедрость в раздаянии наград, чрезвычайная тонкость, дар угадывать то, что он сам не знает, и величайшее познание людей; это настоящий портрет Алкивиада»[716]. «В нем есть много исполинского, романтического и варварского», – сказал де Линь о Потёмкине в другом месте[717]. Эстергази писал своей жене: «Никто не станет отрицать в нем обширных, гениальных способностей, приверженности к монархине, радения о государственной славе. Но ему ставят в упрек его леность, нарушение заведенных порядков, страсть к богатству и роскоши, чрезмерное уважение собственной личности и разные причуды, до такой степени странные, что иной раз рождалось сомнение – в здравом ли он уме. От всего этого он скучал жизнью и был несчастлив, и ты легко поймешь это: он не любил ничего»[718].
Сегюр писал о Потёмкине: «Иногда он обнаруживал гений орла, иногда легкомыслие ребенка. Великие предметы заставляли его действовать, мелочи останавливали его действия; никто не составлял какой-либо проект столь быстро, как он; никто не исполнял своих проектов столь медленно и не отказывался от их исполнения столь легко, как он. Занявшись устройством фабрик, он после о них не заботился; купив что-либо, он сейчас был готов продать эту вещь; часто он опрокидывал то, что только что им самим было построено. Музыка или какое-либо стихотворение отвлекали его от занятия каким-либо политическим вопросом; своим легкомыслием он часто лишался доверия, необходимого при делах, требующих последовательности и постоянства в труде»[719].
В записках П. В. Чичагова сказано: «Гений Потёмкина царил над всеми частями русской политики, и великая государыня могла лишь радоваться его умению содействовать ее видам». И дальше: «Кто же из государственных людей более Потёмкина способствовал расширению пределов и могущества Империи? Он приобрел для России области в одном из благораствореннейших климатов Европы» и проч., а затем: «Его гений парил над всею политикою империи наряду с гением его бессмертной государыни»[720].
Вопрос о том, что могло заставлять императрицу столь высоко ценить Потёмкина, занимал иностранных дипломатов. Так, например, сардинский посланник де Парело писал: «Потёмкин – необыкновенный человек… Я никогда не слыхал ни о каких его подвигах, которые являли бы в нем истинного воина… Он баловень счастия… он сам сказал, что все проекты, вышедшие из его головы, имели успех и что по этой причине он чрезвычайно предприимчив. Ободряемый таким успехом, он задумал план расширения владений России до Черного моря… Человек, предлагавший обширные предприятия, мог, наверное, рассчитывать на благорасположение Екатерины; а таким являлся человек, близкий ее сердцу и обладавший дарованиями, способными вести политическую нить труднейших интриг… Идол, которому мы здесь кадим (Потёмкин), странное существо… Князь – такой человек, который возвысился столько же своим умом, сколько по счастливому стечению обстоятельств. Он поддерживается скорее необходимостью довести до конца проекты, которые он задумал и заставил принять, нежели потому, чтоб он был любим. Он более имеет природного ума, чем образования; он обладает главным из всех дарований, необходимых великому министру, – способностью познавать людей. Но можно ли считать его честным, искренним, откровенным? Говорят, что нет»[721].
О политическом значении Потёмкина возле Екатерины доносил Сегюр французскому министру Верженну: «Князь пользуется безграничным влиянием; ему известны все тайны, все добродетели и слабости государыни; он необходим для ее ума; он имеет власть над ее сердцем; она смотрит на него как на единственного человека, способного управлять армией и принять какое-нибудь твердое решение в случае революции; это единственный подданный, верность которого она считает твердой и неподкупной. Несметные богатства, которыми она его награждает, и та громадная власть, которую она ему предоставила, неразрывно связывают его интересы с жизнию этой государыни. Он служит ей оплотом против всех невзгод, какие ей могут угрожать; она считает его, и совершенно справедливо, единственным человеком, у которого есть гордость, ум и характер»[722].
Еще сильнее, но едва ли верно А.М. Тургенев характеризует значение Потёмкина, замечая в своих записках: «Действия Потёмкина не имели пределов; власть и воля его превышали волю и власть каждого; но со смертию Потёмкина Екатерина перестала (до известной степени) быть самовластною, самодержавною повелительницею России. Один придворный блеск, ее окружавший, как тень самодержавного величества, остался ей в удел. Вельможи делали что хотели (??), не страшились ответственности и возмездия, будучи уверенными, что некому исполнить веления государыни: Потёмкина уже не существовало[723]. А далее А.М. Тургенев пишет о Потёмкине: «Искренний и бескорыстный (?) друг Екатерины, человек необразованный, но великий гений, человек выше предрассудков, выше своего века, желавший истинно славы отечества своего, прокладывавший пути к просвещению и благоденствию народа русского». И тут сказано, что после кончины Потёмкина начался упадок, которым ознаменованы последние годы царствования Екатерины[724]. Даже в отношении к одним и тем же качествам Потёмкина в отзывах встречаются противоречия. Иосиф II говорит о нем: «Он человек ленивый, беспечный и слишком холодный для того, чтобы заняться каким-либо делом последовательно»[725]. Е. Н. Голицын замечает в своих «Записках»: «Заграбя многие важные должности, он от своей лени слишком на других надеялся, следственно худо оные исполнял. Был сластолюбив, не имел нужной в делах деятельности. Военный департамент, ему вверенный, не в самом лучшем был порядке»[726]. Завадовский писал к С.Р. Воронцову о Потёмкине: «Нерадение его, при жажде властвования, в отношении дел суть его пороки»[727]. «Нет возможности найти человека более ленивого, небрежного, более равнодушно относящегося к делам», – доносил английский дипломат Витворт (Whitwort) герцогу Лидсу (Leeds) о Потёмкине в 1791 году[728]. О неряшливости князя говорили часто. Завадовский писал однажды о каком-то сановнике, что Потёмкин «не любит его за любовь к порядку»[729]. С.Р. Воронцов сильно порицал князя за небрежность, с которою он самые важные бумаги оставлял на своем письменном столе, так что государственные дела не оставались в тайне[730]. Другие лица, напротив, хвалили необычайную рабочую силу Потёмкина, ловкость, с которою он занимался редакцией бумаг[731]. Геррис удивлялся тому, как рано вставал Потёмкин, усидчиво занимался делами и проч., а в другом месте он замечает, что лень и нерадение князя не знают пределов