Индейские перья, английская сталь,
Тяжелая плата, смешная цена,
Тут главное, шляпа была бы цела,
И конечно, мне дорого где-то
То, на что эта шляпа надета,
Вот такие дела…
ПРИПЕВ.
Впереди еще полпути,
Позади уже полдороги.
Помолись богам
Сколько есть их там…
Впереди еще полпути.
ПРИПЕВ.
Польза поэзии
Смотрю в окно, а там январь, и надо что-то делать.
А ты лежишь, а ну вставай на лыжи и коньки,
А ну пойдем, пока зима, кататься, прыгать, бегать!
«Мороз и солнце, день чудесный» – помнишь, чьи стихи?
Ничего нет на свете полезнее,
Когда зябнет и стынет душа,
Чем открыть томик русской поэзии —
Там написано – что?
Что жизнь хороша!
Смотрю в окно, а там апрель, листочки и побеги,
А ты лежишь, а ну вставай, а ну смотри сюда:
Поют ручьи и соловьи, смеётся солнце в небе!
«Весна, весна, пора любви» – ты помнишь, чьи слова?
Ничего нет на свете полезнее,
Когда кажется – всё позади,
Чем открыть томик русской поэзии —
Там написано – что?
Что всё впереди!
Смотрю в окно, а там июнь и летние походы,
А там сентябрь, а с ним опять подъём душевных сил.
А дело в том, что у природы нет плохой погоды.
Кто так сказал, не помню, но он знал, что говорил!
Ничего нет для сердца любезнее
И полезнее нет ничего,
Чем открыть томик русской поэзии
И в окошко смотреть сквозь него!
А там опять – январь-февраль,
А там опять – сентябрь-октябрь,
А там опять – июнь-июль,
Август!
Актрисы и старый граф
АКТРИСЫ
Вот наша жизнь, судьба, фортуна!
Легко понять, нельзя простить,
Что одаренная натура
Должна внимания просить!
Смотреть на пакостную рожу
И слушать пошлые слова
И уповать на милость Божью,
Целуя старого осла!
ГРАФ
Бонжур, бонжур, мои плутовки!
АКТРИСЫ
Ах, милый граф! Бонжур! Бонжур!
ГРАФ
На вас прелестные обновки,
Но все прикрыто чересчур.
АКТРИСЫ
Ах, милый граф, всё в вашей воле!
ГРАФ
Да чем же лучше я портних?
АКТРИСЫ
Пусть нам дадут в театре роли,
Чтоб мы могли раскрыться в них!
ГРАФ
И значит, если мы устроим
Для вас хороший бенефис…
АКТРИСЫ
То все, что скрыто, мы откроем
И даже выступим на бис!
ГРАФ (апарт)
А сколько было юных, милых
Без бенефисов… по любви…
(актрисам)
Поверьте – все, что в моих силах!..
Да только силы где мои…
Соблазны
Я так была невинна,
Стыдлива и послушна,
Я так была наивна,
Мила и простодушна.
Я так была мила,
Я так была мила,
И ни о чем таком не ду-ма-ла.
Но соблазны! Соблазны!
Манят и пленяют!
Ах, они так опасны,
Они опьяняют.
Сердце бьется тревожно,
Горю без огня,
Устоять невозможно,
Держите меня!
Мы очень даже знаем,
Как надо жить на свете,
Евангелье читаем
И прописи в газете,
И всей душою праведной
Стремимся мы к добру,
Особенно проснувшись по-у-тру!
Но соблазны, соблазны
Манят и пленяют!
Ах, они… мы согласны:
Пускай опьяняют!
Сердце бьется тревожно,
Горю без огня,
Устоять невозможно,
Держите меня!
Вот это парень(к/ф «Короли и капуста»)
Жил на свете Бонапарт,
Грозный генерал.
Он, когда входил в азарт,
Удержу не знал.
Бьет, бывало, чем попало
Всех подряд —
А ему в восторге все кричат:
ПРИПЕВ:
Вот это парень!
Вот это да!
Ты наша радость —
А ну, давай сюда!
И хоть ты тресни,
Хоть песни пой,
Ты будешь с нами,
А мы с тобой!
Жил на свете Дон Жуан,
Славный паренек.
Обижал он нежных дам
Как хотел и мог.
То одной изменит он, то этой, то той —
А они кричат наперебой:
ПРИПЕВ.
Не имею я грехов,
Сколько ни копай.
Ежедневно я готов
Возноситься в рай.
Но едва я достигаю вышины,
Чёрт меня хватает за штаны:
ПРИПЕВ.
Бродячие актеры
То под гору, то в гору,
То стужа, то жара,
Бродячему актеру
Опять в поход пора.
Он странник и работник,
Страдалец и герой,
Отважный, как разбойник,
И гордый, как король.
ПРИПЕВ:
Улыбнись и песню пой
И смелей гляди вперед,
От печали в пути мало толку,
Вот увидишь, нам с тобой
Непременно повезет,
Потому что не везло слишком долго!
Театра и арены
Посланцы и друзья,
Для нас повсюду сцена,
А зритель – вся земля,
Мы с музыкой вступаем
В любые города
И в сердце попадаем
Без промаха всегда!
ПРИПЕВ.
Ars longa – vita brevis
(на мотив хора иудейских пленников из оперы Верди «Набукко»)
Занимайте места, музыканты,
Принимайтесь готовить к работе
Контрабасы, фаготы, литавры
И прекрасные флейты и скрипки свои!
В черно-белом ступая неспешно
И торжественно в бархате платий пурпурных,
Выходите и стройтеся хоры,
Раскрывайте прекрасные ноты свои!
Вот маэстро восходит, как царь на престол
(Тишина! Приготовьтесь! Вниманье!),
Вот он руки свои над головами простер
(Приготовьтесь, вниманье, друзья!)…
Вот бесшумно вознес к поднебесью
Тяжкий занавес крылья свои…
Начинай нашу вечную песню
О мечте и надежде во славу любви!
Наша вечная песнь – о мечте и любви.
Мы пришли, мы пройдем – ты вовеки живи!
Мы пройдем – ты живи!..
Жизнь продолжается
Был прогноз
Не ждать ни ветра, ни мороза,
Но мороз,
Наверно, не читал прогноза:
Щиплет щеки, обжигает нос.
И все же, невзирая на мороз,
Жизнь продолжается,
Жизнь продолжается,
И душа мечтать не устает!
Две войны.
Едва очнулись мы, и снова
Две войны,
Опять покоя никакого,
И неясно, что же впереди.
И все-таки, куда ни погляди,
Жизнь продолжается,
Жизнь продолжается,
И душа мечтать не устает!
– Как дела?
– Ой, о делах давай не будем.
– Как семья?
– Тогда давай дела обсудим.
– Как здоровье?
– Было и прошло.
Но выгляжу при этом хорошо!
Ночь темна,
А все равно рассвет настанет.
Снег, зима,
А все равно снега растают.
Видно, где-то твердо решено,
Что все же, невзирая ни на что – что?
Жизнь продолжается,
Жизнь продолжается,
И душа мечтать не устает!
И, разумеется,
Все, о чем мечтается,
Будет!
Обязательно!
Вот-вот!
Воспоминания
Моя мама, моя учительница
В 2003 году мы с сестрой впервые оказались на «Коммунарке» в десяти километрах от Москвы. Обширный кусок леса, огороженный высоким глухим забором. Бывшая дача Ягоды. Когда владельца расстреляли, дача отошла к НКВД, которым он до того командовал. Просторную поляну посреди леса до сих пор именуют «расстрельной». Здесь внавал зарывали убитых сталинской Лубянкой людей – среди них значится и наш отец. Ким Чер Сан, «японский шпион», как гласит обвинение 1938 года. Читал я его «дело» (сейчас Лубянка разрешает прямым родственникам знакомиться с этими папками). Два подробнейших самооговора: один записан собственноручно, другой – рукой следователя. На суде отец категорически отказался от показаний. Когда я получал «дело», эфэсбэшник пояснил: тогда многие подписывали под давлением следствия все, что им диктовали, – в твердой надежде, что, отказавшись от своих показаний на суде, получат шанс для справедливого пересмотра.
Расстреляли папу в тот же день, когда и осудили, – 13 февраля 1938 года.
И вот здесь, под снегом, лежат эти бесчисленные кости, и среди них наш отец. И уже никто не скажет, где именно, следов никаких. Осталось только тихо положить принесенные темно-бордовые розы прямо на этот снег под этот случайный куст.
Кого не убивали, везли в вагонзаках по всему Союзу. Эшелоны останавливались, теплушки открывались, человечье понурое стадо высыпалось наружу, сбивалось в длинную колонну и брело на зону. За колючки, в бараки. И там рассыпалось по шконкам, по двухъярусным нарам – в этаком-то стаде брела и наша мама, Нина Всесвятская, красивая, молодая (тридцать лет, все