Возвращаясь домой, Петр вновь пересек Пиренеи, на этот раз с первым латинским переводом Корана в руках. Это был не буквальный перевод – скорее вольное изложение, передающее основной смысл. Безусловно, все переводы являются интерпретациями, но этот текст XII века, в отличие от прочих, создавался не единолично Робертом, а в команде, которая почти наверняка состояла из мосарабских христиан, мусульман и иудеев. Роберт, латинский христианин, был иммигрантом. Другие участники команды, представители трех религий, на протяжении нескольких столетий называли этот регион и город своим домом. Светлые века состоят из огромного числа переплетающихся человеческих контактов, которые создают бесконечные возможности для взаимовлияния разных культур. Важнейшие центры находятся в таких городах, как Толедо.
Мотивы Петра достойны внимания. Не так давно был завоеван Иерусалим, прошло чуть более десяти лет после Церковного собора в Труа, на котором тамплиеров официально признали сословием воинов-монахов. Монахи Клюни в целом и Петр в частности были ярыми сторонниками христианской священной войны – как в Иберии, так и на Востоке. С помощью Корана Петр хотел лучше разобраться в «ошибках» ислама, чтобы вдохновить христиан на борьбу с ним. Перевод, который выполнили совместно мусульмане, христиане и иудеи, был задуман как оружие в священной войне. Мы снова видим одновременную вражду и сотрудничество. Мы уже видели это на примере парадоксальной дружбы Усамы ибн Мункыза и христианских воинов, которые его защищали, пока он молился в мечети в Иерусалиме. Аналогичная напряженность наблюдалась и здесь, за морем, в 2200 милях к западу, при совершенно других обстоятельствах.
Иберия всегда занимала особое место в европейском воображении. Она находится внутри и снаружи, о ней часто пишут и как о части Европы, и как о чем-то отдельном. Это относится и к исследователям европейского Средневековья. Для понимания исторически сложившихся отношений между средневековыми мусульманами, христианами и иудеями в Иберии нужно прояснить отношения этого региона со Средиземноморьем.
Пиренейский полуостров был поглощен Римом в конце III века до нашей эры и по-настоящему латинизирован только два века спустя, около 19 года до н. э. После этого регион стал известен как провинция Испания, в которой выросли новые города, а население интегрировалось в империю. Кстати, императоры Траян (98–117), Адриан (117–138), Феодосий I Великий (379–395) и, конечно же, императрица Галла Плацидия (ум. 450) были родом из Испании.
Иберию постигла та же участь, что и другие римские провинции в IV и V веках. Централизованная власть постепенно ослабла, легионы покинули полуостров, и латинизированным местным жителям пришлось самим заботиться о себе, порой заключая непростые союзы и соглашения. В Иберии это в конечном счете привело к созданию объединенного Вестготского (то есть «Западно-готского») королевства в конце V и в VI веках. Вестготы, оттесненные на юг от Аквитании, основали королевство, которое к началу VII века охватывало большую часть Пиренейского полуострова со столицей в Толедо. В период раннего Средневековья вестготская Иберия оставалась частью средиземноморского мира. Здесь продолжались конфликты с басками и франками на севере и византийцами на юге. Вестготы правили Иберией почти два столетия, до тех пор пока в 711 году на эту территорию не прибыли арабы и другие народы Северной Африки. Североафриканцы и их союзники волной хлынули на север полуострова и через Пиренеи, и только двадцать лет спустя эта волна иссякла недалеко от Тура (на территории нынешней Франции).
В учебниках битва при Туре 732 года (иногда называемая битвой при Пуатье) описывается как одно из величайших сражений в истории. Ее описывают как битву, которая «спасла Европу / христианский мир», но к реальности это имеет мало отношения. Франки разгромили группу захватчиков, не более того; ставкой в этой битве был контроль над Аквитанией. Такова реальность прошлого. Но история этой битвы стала чем-то большим в руках исламофобских и националистических европейских историков XVIII и XIX веков. Собственно, поэтому мы о ней и знаем. Историки использовали ее, чтобы создать более масштабное повествование о формировании национального государства, а позже – о мифическом «столкновении цивилизаций». Из политических соображений они хотели придать этому событию больший масштаб. Задачей было представить исламский мир как особый, неевропейский, мусульман – как очередных «варваров» у ворот, нападение которых должны отразить доблестные белые европейские державы.
Cредневековые источники ничего подобного не утверждали. Напротив, они давали основание предположить, что в решающей битве при Гуадалете, в которой арабская армия сражалась против вестготского короля в 711 году, союзниками арабов были христиане-вестготы – сторонники другого претендента на корону. Один из самых полезных источников, рассказывающих о событиях начала VIII века, – это Хроника 754 года. Битва описывается как своего рода наказание вестготского узурпатора, а североафриканская армия выступает заодно с другим претендентом на вестготскую корону – то есть в некотором роде помогает завершить гражданскую войну. Этот текст был написан на латыни, вероятнее всего, чиновником-христианином, который работал на новых исламских правителей Кордовы. Но источники на арабском языке, такие как рассказ Ибн Абдуль Хакама (который считается гораздо более поздним), приводят очень похожую историю.
Отношения мусульман и христиан на полуострове всегда были напряженными, сложными и запутанными. Говоря об этой территории, мы к тому же должны помнить, что речь вообще-то не только о христианах и мусульманах. В Иберии со времен Рима (а возможно, и раньше) также жило большое количество евреев, которые время от времени подвергались жестоким гонениям со стороны вестготов. Позже здешним евреям пришлось жить и при исламском правлении.
Отношения между этими народами, живущими бок о бок на Пиренейском полуострове на протяжении всех Средних веков, исследователи именуют испанским термином convivencia (буквально «сосуществование»). История конвивенции, однако, тесно переплетена с реконкистой («отвоеванием»). Средневековая Иберия для нас, можно сказать, – это сразу два воображаемых мира. В одном из них народы мирно сосуществовали, пока не началась религиозная война, а во втором – долгое время были религиозные конфликты, которые прекратились, только когда христиане вернули себе земли, принадлежавшие им «по праву». Такие представления еще больше упростились из-за довольно наивного толкования событий, предложенного средневековыми источниками. Эти идеи распространились в эпоху испанского национализма XIX и XX веков и современного римско-католического реакционизма, а затем были подхвачены фашистами Франко незадолго до Второй мировой войны.
Граница между конвивенцией и реконкистой стала более четкой и заметной из-за конфликтов XX столетия. Конвивенция стала трактоваться как символ средневековой слабости, когда христиане «были вынуждены» проявлять терпимость, поскольку не могли поступать иначе. Реконкиста для Франко была явлением более подлинным, аутентичным, ведь она позволяла установить связь между ним и прошлым. Он полагался на грубые категории, чтобы узаконить собственную власть, хотел вновь отвоевать страну – на этот раз у республиканцев, анархистов и коммунистов. Неудивительно, что такое понимание преобладает по сей день, а термин «реконкиста» все еще используется в положительном ключе представителями ультраправых по всему Западу. Также неудивительно, что конвивенцию левые в конце XX века превратили в либеральную ценность. Мультикультурализм, мирное сосуществование христиан, иудеев и мусульман, рассматривается как исторический прецедент, свидетельствующий в поддержку уникальности и силы современной республиканской Испании.
Проблема в том, что эти категории чаще всего подчинены современной повестке дня, которая мало заботится о реальном прошлом. Политика и религия рассматриваются как отдельные, самостоятельные явления. Религия воспринимается как нечто внутреннее; а все остальное, любые действия, считаются политикой. Такое понимание имело смысл для белых европейцев, которые жили после религиозных изменений XIX века. Их взгляд на религию был спроецирован вовне, сначала географически – на колонии, а затем хронологически – в прошлое. Они искали то, что казалось знакомым – все, что выглядело как «вера», имело большее значение для классификации, чем «практика». Религия изображалась как нечто внутреннее и «вневременное», не зависящее от внешних исторических изменений.
Но в средневековом мире эти категории работали по-другому. Совсем иначе обстояли дела в Испании, в Аль-Андалусе, в королевствах Наварра, Леон, Кастилия, Арагон, а затем и в Португалии на протяжении почти целого тысячелетия. Вестготские воины помогли североафриканской армии победить короля Родриго в 711 году, а Эль Сид в XI и XII веках сражался то за христиан и мусульман, то против них; мусульманские ополченцы (jenets) из Гранады в XIII и XIV веках присоединились к королям Арагона в Реконкисте, а каталонские христианские наемники служили в Северной Африке телохранителями хафсидских султанов. Все это существенно усложняет наши современные категории религии, политики и культуры. Тут нет признаков постоянного дружеского соседства между народами, но нет и признаков бесконечной вражды.
Чтобы разобраться, как все было, давайте вернемся в Толедо, куда около 1140 года прибыл Петр Достопочтенный. Город, который когда-то служил столицей объединенного вестготского королевства, в 711 году перешел к североафриканцам, а позже, в 1085 году, – к королю Леона и Кастилии Альфонсо VI. После падения вестготской королевской династии Толедо входил в состав обширного халифата Омейядов. Но после убийства и свержения Омейядов Аббасидами и перенесения столицы халифата из Дамаска в Багдад в середине VIII века, Аль-Андалус восстал и отделился. Когда в XI веке централизованная власть в Аль-Андалусе начала разрушаться, Толедо стал полностью независимой тайфой (в переводе с арабского «секта» или «банда», но по сути – «королевство»).