После завершения строительства часовни Сент-Шапель в 1248 году архитектуре перестали уделять столько внимания. Важнее стали военные экспедиции. Поход Людовика в Египет начался достаточно благоприятно: с захвата Дамьетты, крупного порта на Средиземном море, летом 1249 года. Однако удача быстро отвернулась от христиан и их союзников. В Египте было жарко, и солдаты страдали от различных инфекций. Продвигаясь вверх по Нилу к Каиру, армия Людовика столкнулась с новым препятствием – ежегодным разливом этой великой реки. Путешествие, на которое отводили несколько недель, затянулось на месяцы, и все это время армию преследовали египетские налетчики. В этот период султан аль-Малик, правитель династии Айюбидов, основанной Саладином, умер, но его жена Шаджар ад-Дурр держала его смерть в секрете.
Эта женщина была тюркского происхождения, ребенком попала в рабство и оказалась в Египте, где в конце концов стала наложницей халифа. Время после смерти аль-Малика она использовала, чтобы заручиться поддержкой тюркских солдат, которые, подобно ей, попали в Египет как рабы. Использование рабов в качестве солдат было обычной практикой в ряде мусульманских сообществ того времени, и всегда существовал риск того, что они сформируют сплоченную, независимую группу, которая может попытаться захватить власть. Тюркские солдаты-рабы лишали власти халифов Аббасидов в предыдущие столетия, а на этот раз мамлюки захватят Египет. Шаджар ад-Дурр вызвала Тураншаха, своего сына от султана, и подделала документ, провозглашающий его наследником. Мамлюки поддержали ее игру и объединились для встречи с Людовиком IX.
Тем временем армия Людовика, медленно продвигаясь вперед, подошла к городу Эль-Мансуре. Мамлюкский генерал Бейбарс аль-Бундукдари придумал план: открыть ворота с расчетом, что французы сочтут их незащищенными. Французы въехали в город, и там мамлюки разбили христианскую армию. Тураншах принял командование и публично объявил себя султаном. Несколько недель спустя Людовика IX и его братьев схватили, вынудив сдать Дамьетту и заплатить огромный выкуп. Униженный Людовик отправился в сторону сохранившихся поселений латинских христиан на восточном побережье Средиземного моря.
Именно после этого провала Людовик, стараясь укрепить оборону того, что осталось от христианской Святой земли, обратил свое внимание на восток и задумался, могут ли монголы стать его союзниками. Но даже после возвращения миссионеров с богатыми этнографическими сведениями эпоха крупных военных экспедиций с целью захвата Египта или Иерусалима закончилась.
Давайте проследим за движением из Парижа в Каир и Каракорум. Монгольские армии движутся по Азии, тюркские дети попадают в рабство и попадают на невольничьи рынки в далеких южных городах, евреи готовятся уехать из Франции в Иберию и Северную Африку, христианские реликвии торжественно «переезжают» на запад из Константинополя, босоногий монах бредет на восток. Все это происходит на фоне оживленной торговли предметами роскоши и продуктами, особенно зерном. Все это не ново. По этим маршрутам на протяжении всех Светлых веков ездили люди и возили товары. Монголы и мамлюки, короли и папы только ускорили давно налаженное движение.
Конец монгольской экспансии еще больше обозначил связи между регионами и религиями. Хулагу, брат Мункэ и правитель Ильханата (персидского региона), разрушил крепости в Иране, разграбил Багдад в 1258 году, а затем, после смерти Мункэ, вновь заинтересовался монгольской политикой. В 1260 году монгольская армия встретилась с армией мамлюков у Айн-Джалута, «Источника Голиафа». И впервые наступление монголов потерпело неудачу. Генералом мамлюкской армии был Бейбарс, которому вскоре предстояло стать новым султаном. Его родителей убили монголы, и он видел, как его сородичей захватывали в плен, обращали в рабство и продавали на рынках Анатолии. Теперь его империя установила жесткий контроль над юго-восточной частью Средиземного моря. В итоге он положил конец присутствию латинских христиан на востоке, захватив Акру в 1291 году.
По окончании крупных военных действий стабилизировались границы. Монгольские вожди, вступая в брак с представителями местной элиты, начали переходить в ислам. Богатство многих из них зависело от доступа к мастерским в Китае, поэтому они поддерживали свободный поток товаров и людей. Вещи и идеи перемещались во всех направлениях, не ограничиваясь миссиями с запада и шелком с востока. Например, в 1260-х годах несторианский священник по имени Раббан (или «учитель») Бар Саума покинул свою родину близ современного Пекина и отправился в паломничество в Иерусалим. Это путешествие оказалось длинным – через Центральную Азию в Багдад, Константинополь, Рим и снова в Багдад. Как и другие религиозные путешественники, Бар Саума не только стремился обращать людей в свою веру, но и действовал как дипломат. Он стремился создать эффективный военный союз монгольских правителей в Персии с королями запада для нападения на мамлюков. Сделать это не удалось. Завершив странствия, Бар Саума провел остаток своих дней в Багдаде. Там он много писал, рассказывая о своих странствиях. Вполне возможно, что в какой-то момент его пути пересеклись с Марко Поло, венецианским купцом, который провел десятилетия в Китае, служа чиновником у Хубилай-хана, внука Чингисхана. Считается, что десятилетия спустя Поло поведал историю своих странствий создателю средневековых романов, писателю Рустикелло, когда пребывал под домашним арестом в Генуе. Большая часть этих рассказов вызывает доверие, но это, конечно, не значит, что всё в них правда. В любом случае монгольская династия в Китае действительно привлекала иностранцев со всей Евразии для службы при дворе, чтобы обезопасить себя от укрепления потенциально мятежных китайских элит.
Как бы то ни было, история путешествий Марко Поло приобрела большую известность. Ее перевели на множество языков. Знания об Азии имели для европейцев большую ценность, к ним проявляли интерес. То же самое можно сказать о миссии Раббана бар Саумы или порабощении Шаджар ад-Дурр. Люди перемещались, знаний о мире становилось больше. Однако до нас дошло очень мало достоверных свидетельств о странствиях, которые постоянно происходили на протяжении бурного столетия монгольского господства в Евразии.
Когда люди перемещаются на большие расстояния, они становятся переносчиками не только культур и языков, но и, увы, болезней. Где-то в XIII веке бактерия под названием Yersinia pestis перебралась с животного на человека, трансформировалась, мутировала и пронеслась по степи. Она стала причиной эпидемии чумы – «черной смерти» – и в конечном счете изменила весь средневековый мир.
Глава 16. Тихие свечи и падающие звезды
Как писал гражданин и сапожных дел мастер по имени Аньоло ди Тура, в Сиене мор («черная смерть») начался в мае 1348 года. Это было чудовищно. Горожане пытались изолировать зараженных, но чума все равно распространялась, передаваясь «зловонным дыханием» или даже иногда взглядом. Мертвые лежали непогребенными в домах и на улице. Никто даже не трудился звонить в церковные колокола, чтобы оплакать погибших. В городе начали сооружать братские могилы. Каждый день копали новые ямы.
Согласно Аньоло, в Сиене всего за несколько месяцев чумы погибло 80 тысяч человек и осталось 10 тысяч. На улицах валялись ценные вещи, но некому было их забрать, никому не было до них дела. Мир перевернулся с ног на голову, и материальные блага перестали быть ценными. Когда эпидемия начала утихать, Аньоло заключил: «Теперь никто не знает, как привести в порядок свою жизнь».
Мы не можем полностью доверять подсчетам Аньоло (данные средневековых хронистов, как известно, ненадежны, по современным оценкам погибших было намного меньше), но они по меньшей мере передают его ощущения от увиденного – массовая смерть в беспрецедентных масштабах и совершенно неясные перспективы. Даже десятилетие спустя, когда «черная смерть» ослабила свою хватку и лишь иногда возвращалась (как чаще всего происходит в случае с пандемиями), люди так и не поняли, что же на самом деле произошло и что все это значило.
Жан де Венет, монах, живший в Париже около 1360 года, тоже стал свидетелем эпидемии. Однако, по его словам, впоследствии мир как будто стал заселяться заново, и женщины часто рожали двойню или тройню. Он продолжал: «Но самым поразительным было то, что у детей, родившихся после черной смерти… обычно было всего двадцать или двадцать два зуба во рту, тогда как до этого у детей вырастало по тридцать два зуба». Жан спрашивал читателя, что бы это могло означать, и робко заключал, что мир вступил в новую эпоху.
К словам Жана тоже следует относиться с осторожностью. Человеческая физиология на самом деле не изменилась: у взрослых людей тридцать два зуба, а у детей двадцать (и так было всегда). Отчасти утверждение Жана объясняется авторитетом древнегреческого мыслителя Галена, чьи труды по медицине ценились на протяжении всего европейского Средневековья: он писал, что у всех людей по тридцать два зуба. Но еще важнее, пожалуй, следующее: Жан, будучи монахом, бил в набат, отмечая, что мир испытал Божий гнев в виде чумы, а затем был спасен и получил еще один шанс – но люди его упустили. По словам Жана, Бог даже изменил физический облик человека. Это был знак.
Конечно, это не означает, что народы средневековой Европы не имели представления об окружающем мире, что «черная смерть» впервые заставила их обратить внимание на соседей, а из грязной груды тел возник Ренессанс. Это не так. Однако «черная смерть» действительно изменила мир. Широкомасштабная пандемия – событие, с которым мы все столкнулись в XXI веке, – имела краткосрочные и долгосрочные последствия. Она повлияла на разные сферы жизни людей. Чума затронула три континента, продолжалась в некоторых регионах по 500–600 лет и унесла жизни сотен миллионов людей. Так сложилась история; общество всегда страдает от последствий своего прошлого, и Светлые века не исключение.
В последнее время в исследованиях чумы произошла революция, появился новый междисциплинарный подход к изучению «черной смерти», или «второй пандемии чумы», как называют ее исследователи (юстинианова чума с VI по VIII века считается первой). Благодаря сотрудничеству с археологами, которые, в частности, проводили раскопки на чумном кладбище Ист-Смитфилд в Лондоне, и генетиками, которые проследили древнюю ДНК самой болезни, историки теперь имеют гораздо более ясное представление о том, насколько глобальной и смертоносной была чума в действительности.