ыке (народной версии итальянского) и повествует о видениях поэта, посетившего Ад, Чистилище и Рай. Первая песнь первой книги начинается с того, что поэт бродит в одиночестве в сумрачном лесу. Данте в изгнании. Но он поднимает глаза и видит восход солнца, а затем взбирается на холм в поисках света. Этот труд – кульминация многовекового развития, этот текст описывает феномен Светлых веков. Этот поиск света, увенчавшийся в конце концов успехом, – квинтэссенция средневекового нарратива. В гениальной поэме прослеживается долгая история взаимного влияния разных регионов, перемещение идей Аристотеля в Западную Европу и их влияние на христианскую теологию, а также средневековое понимание астрономии, математики и медицины.
Однако «Божественная комедия» – это не инертное размышление о теологии. Данте глубоко чувствует историю и опирается на классическое прошлое. Римский поэт Вергилий ведет Данте через Ад и Чистилище, в тексте есть и другие классические персонажи, как мифологические, так и исторические. В числе «добродетельных язычников», избежавших Ада, Саладин, Ибн Сина и Ибн Рушд восседают рядом со своими античными предшественниками. Мировоззрение не позволило Данте определить нехристианам место на Небесах, но он все-таки нашел им место вдали от вечных мук.
«Ад» Данте, возможно, более всего волнует воображение читателя. Образы, которые мы встречаем в этой части, однако, не ограничиваются морализмом; Данте также выдает едкую политическую сатиру. Он десятками отправляет своих политических соперников и религиозных деятелей в ад и в конечном счете обретает знания об отношениях Бога и мира, о правосудии и политике. Самая горячая часть Ада предназначена для предателей. Двигаясь по девятому кругу, Данте встречает самых скверных представителей итальянских политических фракций – архиепископа, который предал своего сообщника, замуровал его вместе с сыновьями и обрек на медленную голодную смерть, монаха, который убил собственных гостей на пиру, а затем самого Сатану с тремя пастями, вечно грызущими Иуду, Брута и Кассия. Но в самый мрачный момент Данте прорывается вверх, буквально взбираясь по телу Сатаны, проходит через центр земли и оказывается на другой стороне, где его встречают мерцающие звезды над головой. Когда «Ад» с его хаосом и раздробленностью, грешниками и пытками остается позади, Данте видит свет и единство – как в этом мире, так и в следующем.
«Божественная комедия» в целом тяготеет к luce etterna – «вечному свету». Ад – это отсутствие света, и, проходя через него, Данте открывает для себя божественную любовь как источник света под покровом мерцающих звезд. Ад начинается с того, что Данте оказывается в полной темноте, и заканчивается тем, что он с Вергилием буквально выбирается из Ада, чтобы «вновь узреть светила».
Данте заканчивает каждую из трех книг словом «светила» (ит. stelle – звезды), символом божественной надежды. Раздел «Чистилище» завершается тем, что лирический герой очищен, возрожден и готов отправиться на Небеса: «Воссоздан так, как жизненная сила / Живит растенья зеленью живой, / Чист и достоин посетить светила». А затем в конце «Рая» Данте возвращается на землю, узрев вечный свет: «Но страсть и волю мне уже стремила, / Как если колесу дан ровный ход, / Любовь, что движет солнце и светила». Этот образ связывает всё – как жизнь, так и загробный мир. В конце концов, есть надежда; надежда есть всегда.
Это постоянное обращение к светилам, звездам обретает особый смысл, когда мы возвращаемся в конце Светлых веков в Равенну. Там, в древнем городе, среди сверкающих храмовых мозаик, изгнанник Данте мог долго созерцать сияющие изображения Бога и вечности. Он отправился в Ад, но вместе со своими проводниками прошел через Чистилище и, наконец, вознесся в Рай. Он узрел Небеса, полные птиц, цветов, природных красот и блеска. Возможно, Данте черпал вдохновение там, где мы начали эту книгу – среди мерцающих звезд мавзолея Галлы Плацидии. Мы никогда не узнаем, бывал ли он в этом храме, но мы знаем, что в кантике «Рай» он прервал повествование, чтобы обратиться к читателю напрямую: «Так устреми со мной, читатель, зренье / К высоким дугам до узла того, / Где то и это встретилось движенье; / И полюбуйся там на мастерство / Художника, который, им плененный, / Очей не отрывает от него». Он добавляет: «Итак, читатель, не спеши вставать, / Продумай то, чего я здесь касался, / И восхитишься, не успев устать».
Давайте расстанемся с Данте в Равенне, где он нашел последнее пристанище. Но прежде представим, как он, живой, пытается найти слова, чтобы описать божественные небеса. Давайте представим, как Данте, вдохновленный небесным видением, берет в руки перо и завершает свое путешествие через вечность словами о свете, который прошел сквозь тысячелетие и изливается на него с высоты.
Эпилог. Темные века
В 1550 году в городе Вальядолид, что в королевстве Кастилия, у собора собралась огромная толпа, чтобы послушать публичную дискуссию о том, что значит быть человеком. Если конкретнее, то обсуждался вопрос, чем – а не «кем» – были уроженцы так называемого Нового Света, и, следовательно, какие права на них имели монархи Испании и землевладельцы-колонизаторы. Сторону землевладельцев отстаивал известный гуманист Хуан Хинес де Сепульведа, преданный сторонник нового греческого учения, основанного Аристотелем. Сепульведа считал, что главная цель – вырваться из тьмы средневекового мира и восстановить свет античности. Ему оппонировал доминиканский монах из религиозного ордена, рожденного в горниле инквизиции и крестовых походов, Бартоломе де лас Касас – бывший землевладелец в Новом Свете, ставший убежденным христианином и получивший лучшее церковное образование.
Сепульведа утверждал, что испанская власть в Северной и Южной Америке имеет неограниченную область действия, поскольку, следуя Аристотелю, местные жители – это «варвары», не знавшие цивилизации. Их низкие рациональные способности, согласно Сепульведе, проявляются в демоническом язычестве и служат оправданием завоевания. Варваров нужно просветить и обратить в христианство. Однако де лас Касас считал это неоправданной и незаконной жестокостью. Ссылаясь на идею convivencia, монах утверждал, что коренные жители Северной и Южной Америки, будучи политеистами, ничем не отличаются (в глазах христиан) от мусульман и евреев в Европе, поэтому имеют такое же право на мирную жизнь, как и любые другие народы. В действительности, продолжал он, попытка обратить туземцев в христианство силой навлечет проклятие и на их души, и на души самих испанцев. Обращение в христианство (которое де лас Касас действительно поддерживал) должно происходить только путем мирной проповеди.
Сама дискуссия, проходившая перед советом богословов и представителями короля, формально завершилась без резолюции. Никакого официального решения вынесено не было. В краткосрочной перспективе де лас Касас, казалось, победил. Испанская корона расширила прямой надзор за землевладельцами и взяла на себя ответственность за благосостояние местных жителей. В более долгосрочной перспективе окончательную победу следует присудить Сепульведе. Роль монахов в защите аборигенов постепенно ослабевала, и землевладельцы расширяли свою власть в ущерб коренному населению. Пожалуй, еще важнее то, что на протяжении XVI века аристотелево понимание «варварства» овладело умами европейцев – его использовали католики и протестанты в своих религиозных войнах, оправдывая насилие как против коренных жителей Америки, так и друг против друга.
В сущности, это была дискуссия о Средневековье и Новом времени, о религии и секуляризме. Сепульведа представлял современный ему секуляризм, оправдывая идеями Аристотеля и естественного права колонизацию и угнетение во имя централизации государства и «прогресса». А за мир и терпимость высказался де лас Касас, средневековый священник. Он выступал за потерянный мир, за Светлые века, хотя сам тогда и не знал этого.
Исход дискуссии в Вальядолиде в 1550 году, возможно, лучше, чем что бы то ни было, знаменует триумф Нового времени.
Светлые века завершились в середине XVI века, но на самом деле закат начался гораздо раньше. Безусловно, к историческим периодам в строгом смысле неприменимы понятия «начало» и «конец», мы знаем, что многие изменения накапливаются постепенно и меняют существующую картину мира. И в какой-то момент становится ясно, что все качественно отличается от того, что было раньше. В 1370-х годах по меньшей мере один человек – поэт Петрарка – был уверен, что новая эра пришла на смену эпохе тьмы.
Петрарка писал на тосканском диалекте (языке Данте) потрясающие стихи, в которых прославлял земную красоту и активно пользовался религиозными аллегориями. Но кроме того, он писал прозу на латыни. На языке Цицерона он жаловался на своих критиков и восхвалял себя как создателя Новой эры – новой эпохи культурного и интеллектуального труда. Словом, считал, что стоит у истоков Ренессанса.
Но не все с ним соглашались. В «Апологии», адресованной его французским критикам, он жаловался на интеллектуальную среду, которая ему предшествовала, отмечая, что искусство и мысль, ею порожденные, были окутаны «тьмой и густым мраком». Это были «темные века». Он охарактеризовал классическое прошлое как эпоху «чистого сияния», а в одном из писем утверждал, что античность «была более благоприятной эпохой, и, вероятно, она наступит снова; здесь же, в центре, в наше время, слились несчастья и бесчестие». Петрарка надеялся, что живет в конце этой срединной – или средневековой – эпохи.
Впрочем, идея «темной эпохи» не была чем-то новым в конце XIV века. Мыслители предыдущих столетий серьезно интересовались структурой и организацией времени. Общая модель, считали они, изложена в Священном Писании: мир неизбежно движется к беспорядку и хаосу перед окончательным завершением – от хорошего к плохому, а затем, наконец, снова к хорошему. Но Петрарка мыслил иначе. Согласно распространенному мнению, период, который мы сейчас называем Возрождением, был поразительно успешным. Петрарка и его современники утверждали, что знания древности были утеряны на тысячу лет, но теперь их восстанавливали, возрождали, переносили в Италию XIV и XV веков. Это был одновременно и политический, и культурный аргумент; Петрарка мечтал, чтобы флорентийцы были преданы Флоренции так же, как «идеальные» римляне, готовые умереть за свою республику, были преданы Риму. Но он смог начать эту кампанию только благодаря многовековой традиции прочтения классических текстов и знаний. Поэзия Петрарки не образовалась на пустом месте, он опирался на развитие народных литературных традиций, в которое внес весомый вклад, например, Данте. Безусловно, существовали новаторские художественные течения, которые занимались адаптацией классических норм к Италии конца XIV и XV веков, но и они зависели от более ранних традиций.