Такое сложное экономическое и политическое устройство вызывало постоянные конфликты. Для строительства укреплений не требовалось разрешение короля или высших сановников, оно велось по инициативе и на средства отдельного человека. В отсутствие королевской и герцогской власти такие крепости возникали во Франции практически повсеместно.
В «Книге чудес святой Фиды» мы видим намеки на разрушительные последствия этого. Конк окружали независимые кастеляне, иногда слабо связанные друг с другом или с более знатными дворянами, и каждого из них интересовало лишь расширение собственной власти. Например, Бернар рассказывает историю кастеляна по имени Райнон, который хотел напасть на одного из монахов Конка и забрать его лошадей. Райнона постигла печальная участь: его сбросила лошадь, когда он кинулся на монаха, и он сломал шею. Это можно было рассматривать как доказательство того, что святая может защитить свой народ. Святая Фида также защитила землю от дворянина Понса, который хотел присвоить себе часть территории, обещанной монастырю. В Понса ударила молния, и он скончался, когда замышлял новое зло. Такие примеры можно найти не только в «Книге чудес святой Фиды», но и в других европейских текстах той поры.
В хрониках и анналах этого периода слышны отголоски постоянных войн, набегов на церкви и всеобщего хаоса. Не было ни короля, ни императора, который сохранял бы мир. Началась дестабилизация, большие куски Западной Европы распались на мелкие сегменты, что было чревато постоянными раздорами. Никто ни перед кем не отвечал. Правосудие можно было вершить только острым мечом.
Но если присмотреться, авторы этой эпохи показывают, что агрессорам оказывалось сопротивление. На каждого Гая, Райнона и Понса находились кастеляны, которые помогали монастырям и церквям, и воинственные мелкие дворяне. Бернар рассказывает о монахе по имени Гимон, в прошлом кастеляне, который сохранил боевое снаряжение, даже поступив в монастырь Конка. Гимон бросился сражаться со своими земляками, когда те начали оспаривать права святой. Такое сочетание монашества и ратного искусства не было экзотикой в XI веке, хотя еще и не стало обычным явлением (пока).
Большинство воинов в раннесредневековых христианских повествованиях, оставив ратное дело, становились мирными людьми. Мы помним, как святой Гутлак из Кроуленда (в Британии) в конце VII века отказался от воинского пути, стал монахом, поскольку опасался, как совершенное им насилие повлияет на его бессмертную душу. Еще более известен святой Мартин Турский. Он служил образцом для многих поколений, а его могила стала чрезвычайно популярным местом паломничества. Мартин Турский, живший в IV веке, отказался от роли римского солдата и решил стать отшельником, сказав: «Я солдат Христа; мне не дозволено сражаться».
Но к первым десятилетиям X века ситуация начала меняться. Одо, настоятель монастыря Клюни в Бургундии, писал о местном дворянине из Орийака по имени Геральд. Этот аристократ прожил жизнь, достойную особой похвалы. Он защищал страждущих, сторонился греха, жил целомудренно и слушал монахов, священников и епископов. Но все же он повел свое войско в бой против тех, кто нарушил мир, хотя и сражался только плоской стороной меча и никогда не проливал крови. Однажды Геральд пришел к епископу и попросил разрешения уйти в монастырь. Епископ отклонил эту просьбу, но позволил Геральду тайно постричься в монахи. Считается, что после этого Геральд больше не прикасался к мечу.
Реакция епископа вполне укладывалась в русло христианской традиции, восходящей к нашему старому другу Августину Гиппонскому, жившему за несколько столетий до этих событий. Обращенный в христианство и ставший епископом в Северной Африке в конце IV века, Августин утверждал, что война может быть оправдана и приемлема для Бога, если она ведется в оборонительных целях и ради установления мира. Это была его теория «справедливой войны». Августин жил в то время, когда казалось, что мир находится под угрозой и границы того, что он считал цивилизованным миром, смыкаются. Но его идеи использовались и позднее.
Бургундский монах использовал этот подход по отношению к местному кастеляну. Сила Божья помогла Геральду выиграть все битвы, вынудив многих кастелянов сдаться. Все это, заключил Одо, говорило о святости Геральда и его близости к Богу. Когда Геральд умер, его объявили святым и поместили его мощи в золотую статую. Сто лет спустя Бернар Анжерский, направляясь в Конк, увидит статую Святого Геральда над алтарем в Орийаке.
Мы видим, как история Геральда иллюстрирует ожидания людей. Люди надеются на божественное присутствие, чтобы вернуть мир и порядок.
Может показаться, что житие святого Геральда или «Книга чудес святой Фиды» — это истории торжества добра. Однако на деле эти книги показывают неопределенность, в условиях которой жили авторы. Аристократы, особенно кастеляны, а также авторы-монахи, почти всегда связанные с дворянами, стали новым классом. Они использовали гиперлокализацию власти, возникшую в результате вторжений X века, чтобы найти себе место в новом мировом порядке. У них была общая культура и родословная, и эта родословная уходила корнями в эпоху Карла Великого. Даже сейчас, примерно в 1000 году, они помнили, что являются наследниками нового богоизбранного народа. Но при этом, кажется, осознавали глубину своего падения. Сами они не были королями или императорами. Если избранный народ начал терпеть неудачи после братоубийственной битвы при Фонтенуа, в которой франки сражались против франков, христиане против христиан, то разве кастеляны в новое время не делали то же самое? Не оказались ли они в ловушке греховного круговорота?
Простых ответов на эти вопросы не было, не было и бюрократической структуры, в рамках которой можно было бы действовать. Истории таких святых, как Мартин и Гутлак, подсказывали кастелянам, что они должны отказаться от привычной жизни. Геральд говорил, что оставаться в обществе — нормально, если отречься от насилия. Очевидно, что нужна была более тесная связь с Богом. Нужны были союзники не только для ведения войны за свою землю, но и для борьбы за свое спасение. Нужны были друзья, подобные Фиде, и связи с местами обитания святых — монастырями.
Иногда кастеляны использовали каролингские модели, жертвуя землю или деньги монастырям и защищая их в обмен на молитвы. Другие создавали собственные монастыри, подражая королевской власти в ее отсутствие. Порой они привлекали монахов из новых монастырей, чтобы реформировать существующие церкви и объединять разрозненные районы с помощью религиозных общин.
Путь к спасению лежал не только через монастыри, но и через их покровителей, святых. Святые, такие как Фида, в реальном мире присутствовали как физические объекты (мощи в реликвариях). Надпись над могилой Мартина в Туре гласила: «Здесь покоится Мартин… святой памяти, чья душа в руке Божьей; но он полностью здесь, присутствует и являет себя во всевозможных чудесах». Святой продолжал действовать на земле, он был каким-то образом привязан к месту своего последнего упокоения. Но эта «прописка» не была постоянной. Святой мог уйти и перестать помогать, если отношения испортились. Это наказание помогало вернуть подопечных на верный путь.
Один местный дворянин попросил Одо из Клюни, того самого, который писал о Геральде Орийакском, реформировать аббатство Флёри на Луаре, недалеко от Орлеана. По прибытии Одо обнаружил, что ворота заперты, а монахи Флёри бросают со стен камни. Их не слишком привлекала обещанная «реформа». Однако Одо упорствовал. Проведя три дня за стенами, он проснулся и обнаружил, что ворота открыты, а монахи ждут его, умоляя о прощении. Приятно озадаченный, Одо спросил, что случилось. Монахи рассказали ему, что в ту ночь одному из них явился их покровитель, святой Бенедикт. Он кричал на монаха, требуя впустить Одо и принять реформу и предупредил, что если это не будет сделано, то Бенедикт оставит Флёри и его монахов, отзовет свое покровительство. Монахи не хотели рисковать и открыли ворота.
Впрочем, понять, чего хотели святые (или Бог), не всегда было так легко. Нужно было правильно истолковать эти сообщения, и ошибки могли иметь смертельные последствия. Бог выказывал свое удовлетворение и недовольство через войну и мир, насилие и процветание. С этой целью — попытаться угадать, чего хочет Бог, — созывались советы церковников, на которых обсуждалось, как снова сделать мир единым. Благодаря таким собраниям и зародился феномен, ныне известный как «божий мир» (pax Dei). На таких собраниях религиозные лидеры обсуждали меры по поддержанию мира. Они делали это «под контролем» святых.
Одну из таких встреч описывает Бернар Анжерский: «Преподобнейший Арнальд, епископ Родезский, созвал синод… [и] на этот синод общины монахов и каноников доставили мощи святых в гробницах или золотых образах. Святых расположили рядами в шатрах и павильонах на лугу… Золотые величественные статуи святого Мариуса… и святого Амана… золотой реликварий святого Сатурнина и золотой образ святой Марии… золотая статуя святой Фиды особенно украшали это место». Именно здесь, под золотым сиянием осеннего солнца, среди золотой пшеницы и золотых реликвариев святых мучеников, епископы и монахи, крестьяне и дворяне, мужчины и женщины вместе пытались понять Божий замысел о мире.
Чаще всего результатом этих собраний были клятвы сохранять мир и обещания защищать нуждающихся. Нарушителям грозило отлучение от Церкви и вечное проклятие. Тем, кто воровал у церквей или священников, отбирал скот и урожай у бедных и у женщин, грозила вечная кара. Но давайте на мгновение задумаемся об этих преступлениях. Раньше такими делами занималось королевское правосудие. Но не теперь. Нужна была другая власть, способная заполнить пустоту. Церковные советы заменили короля. Они пытались восполнить недостаток мирской власти властью сверхъестественной — угрозой мести святых, таких как Фида. Люди верили в божественное вмешательство как в реальную силу. Это давало хоть какое-то утешение в мире, полном насилия. Люди искали лучший путь. Если в прошлом Бог, казалось, действовал заодно с королем или императором и через них, то теперь, в отсутствие правителей, Ему приходилось работать нап