Оглядываясь на голый камень и величественную пустоту средневековых церквей, мы забываем, что они, так же как и каменный крест на поле в Британии, предназначались для восприятия всеми органами чувств. Для прихожанина украшенный скульптурой каменный фасад представлял собой, по словам Ребекки Бальцер, «гигантский рекламный щит, графическое изображение всего, что посетителю нужно знать о спасении». Фасад собора Парижской Богоматери рассказывал историю от царей Израиля и Иудеи до вочеловечения Христа, от Дени (первого епископа Парижа) до Страшного Суда. Войдя, посетители ощущали запах благовоний. Они слышали божественную литургию, в которой говорилось о связи Пресвятой Богородицы с Парижем XIII века через его епископа и через епископа же — с королем. Пройдя дальше, они, возможно, направлялись к склепу, где хранились мощи святых — осязаемые, реальные (церквям часто приходилось выставлять охрану вокруг реликвий из опасения, что посетители в набожном исступлении будут буквально откусывать драгоценности от реликвариев, кусочки ткани или даже кости). А стоя внутри пустого нефа, особенно в солнечный день, прихожане видели цвет на своей коже.
В готических сооружениях все устремлялось вверх — своды нефов возносились на высоту десятиэтажного дома. Стрельчатые арки и внешние опоры, аркбутаны, уменьшили вес потолка и распределили его наружу, позволив стенам из монолитных и массивных стать легкими и воздушными. В мире, сделанном из дерева, камень производил впечатление, но еще важнее был свет. Позволить солнечному свету проникать внутрь, позволить интерьеру сиять означало овладеть чем-то божественным. Поэтому на смену тяжелым каменным стенам пришло сияющее цветное полупрозрачное стекло.
Христианские церкви ориентированы с востока на запад, с входом на западе и алтарем на востоке. В большинстве соборов витражи обрамляли неф с севера и юга, притом на северной стене были представлены сцены из христианского Ветхого Завета, а на южной — из Нового. Этому было теологическое объяснение: в Париже, как и везде в северном полушарии, южная сторона любого здания получает больше солнца, поэтому Новый Завет будет освещен, даже если Ветхий Завет останется в тени.
Кафедральный собор в Париже привлекал внимание не только из-за епископа и самой постройки. Примерно с 1100 года элитные образовательные центры стали перемещаться из местных монастырей в соборы и города, где они располагались. Благодаря урбанизации, стабильной экономике, более организованным религиозным и политическим системам, города становились все привлекательнее для получения образования. Выпускники новых кафедральных школ пользовались большим спросом у элиты, которой нужны были помощники в мире растущей грамотности и более сложных форм религиозного и светского права. В XII веке школа при соборе Парижской Богоматери по-настоящему сияла благодаря блистательным молодым мужчинам (и женщинам!), которые стекались сюда со всей Европы.
В 1200 году произошла драка в трактире. Немецкий студент и его друзья, студенты кафедральной школы, жившие на левом берегу, вышли купить вина. Трактирщик, вероятно, попытался обмануть студента, разозлил компанию друзей (которые, как ни странно, были к тому времени уже пьяны), и те на него напали, устроив в заведении погром. Трактирщик обратился за помощью к властям, и те направили на место происшествия солдат, которые вступили в рукопашную схватку и в отместку убили нескольких студентов. Преподаватели в знак солидарности со студентами отказались работать и пригрозили перевести школу в другое место, если король не обеспечит правосудие. Он обеспечил. Представители светских властей и солдаты попали в тюрьму, а король Филипп II Август (1180–1223) издал указ, защищавший школу, ее преподавателей и студентов. Король признал, что преподаватели и студенты школы в Нотр-Даме как коллектив должны пользоваться законными правами. Мы бы могли назвать их «корпорацией». Они называли себя universitas.
Хотя этот термин официально не применялся к школе до конца XIII века, Парижский университет продолжал пользоваться королевской поддержкой. Но поскольку школа выросла из собора, епископ и его чиновники по-прежнему хотели держать этот коллектив под контролем.
А затем случилась очередная драка в трактире.
В 1229 году другая компания студентов вступила в спор с трактирщиком из-за цены на вино. Их без лишних церемоний побили, но на следующий день они вернулись, чтобы отомстить, и разгромили трактир. История не повторяется в точности, но иногда отзывается эхом. Королева Бланка Кастильская, регентша при своем сыне, короле Людовике IX, приказала арестовать студентов, и королевские сержанты пронеслись по студенческому кварталу, ранив многих и убив нескольких. Преподаватели снова встали на сторону студентов и потребовали справедливости. Однако на этот раз королева, папский легат в Париже и епископ Парижа им отказали. Хотя, по словам летописца той эпохи Матвея Парижского, дело было в «пенисе легата» (по слухам, у него был роман с королевой). У всех троих имелись свои причины выступать против университета: королева отдала первоначальный приказ, епископ и легат хотели обуздать растущее влияние школы. Коллектив — universitas — распался. Магистры и студенты покинули город весной 1229 года и поклялись не возвращаться как минимум в течение шести лет. Некоторые продолжили учебу в других кафедральных школах Франции, другие поступили в Оксфордский университет, а третьи отправились домой в Италию или Испанию.
Король, королева и папа римский боялись закрытия университета, поскольку школы уже тогда были залогом процветания и престижа местных сообществ. Кризис разрешился только в 1231 году, когда папа издал указ, который фактически признавал право университета на самоуправление и ограничивал власть короля и епископа над преподавателями и студентами. «Париж, — так начинался этот указ, — родоначальник наук… город литературы, сияет ясным светом, он по-настоящему велик, но вселяет еще больше надежд в преподавателей и студентов». Дьявол стремился разрушить университет, погрузить Европу во тьму. Официально признав universitas, папа надеялся вернуть городу свет.
Таким образом, школа обрела автономию и отделилась от собора. В архитектурном отношении собор Парижской Богоматери тоже удалось превзойти — новая часовня, построенная по заказу короля Людовика IX и впоследствии известная как Сент-Шапель, успешно справилась с этой задачей.
К тому времени, когда Людовик IX стал править самостоятельно, Париж был бесспорным центром монархии. Предшественники Людовика много сделали для централизации: провели серьезные бюрократические, юридические и финансовые реформы, чтобы усилить монархическую власть. Становление административной монархии, конечно, проходило не без напряженности. Англия пережила несколько ожесточенных гражданских войн. Одна из них привела к подписанию Великой хартии вольностей, которая теоретически ограничивала королевскую власть. Выступления против катаров тоже можно считать гражданской войной, — в конечном счете она привела к укреплению королевской власти над южной Францией. И теперь эта власть сосредоточилась вокруг Парижа, а точнее, в его центре — на острове посреди Сены.
К началу XIII века главной резиденцией французских королей стал дворец Ситэ в западной части острова, откуда открывался великолепный вид на собор Парижской Богоматери. Но затем этот дворец внезапно перестал устраивать его обитателей — не самого короля, а так называемого Царя царей. В 1238 году Людовик совершил переворот, и в рамках сложной сделки по облегчению долгового бремени осажденной Латинской империи приобрел в Константинополе реликвии, связанные со Страстями Христовыми, в первую очередь Терновый венец.
Византийские императоры, как и вся средневековая христианская элита, часто обменивались реликвиями — обычно фрагменты святынь передавали из рук в руки в качестве подарков. Довольно легко было передать фрагменты Истинного Креста, капли святой крови или крошечные осколки кости. Передача Тернового венца, Истинного Креста и других реликвий, связанных со Страстями Христовыми, следовала этой традиции, но здесь речь шла уже о крупном объекте. Когда священные предметы перемещаются, они меняют воображаемую географию мира или, по крайней мере, служат аргументом в пользу такого переустройства. Людовик и его сторонники теперь с полным правом могли заявить, что центр христианского мира теперь находится в другом месте. Как мы помним, в V веке в «Житии святого Даниила» утверждалось, что Константинополь стал новым Иерусалимом. Завладев Терновым венцом, Людовик получил основания говорить, что теперь Иерусалим переместился еще дальше: из Константинополя в Париж. Терновый венец в Париже встречала торжественная процессия во главе с королем, который шел босиком, одетый в одну тунику, и, вероятно, сам нес реликварий. Процессия остановилась у собора Парижской Богоматери, но ненадолго. Пункт назначения был иным: личная часовня короля в его дворце, в то время посвященная святому Николаю.
Готовясь к прибытию Тернового венца, Людовик приступил к перестройке этой часовни. Правда, к торжественному моменту закончить работы не удалось, храм освятили в 1248 году.
Каждый шаг короля во время торжественной процессии был тщательно продуман и указывал на воображаемую связь между городским собором (и его епископом) и «святой часовней» короля (Сент-Шапель). Дева Мария («Богоматерь», или собор Парижской Богоматери), безусловно, играла важную роль, но не столь важную, как сам Сын Божий.
Еще до окончания строительства часовня Сент-Шапель получила специальное папское освобождение от епископальной юрисдикции. Это означало, что епископ Парижа, разместившийся на другом конце острова, не имел над ней никакой власти: она принадлежала только королю и папе римскому. Часовня располагалась в королевском дворце, но, по-видимому, в дни больших праздников широкая публика могла ее посещать. Взору прихожан открывались стены, почти полностью сделанные из цветного стекла. В ярких синих и красных отблесках витражей сияло золото реликвариев.