Матушка жалела меня, не показывая всего детскому разуму. В мою память, как в пустой колодец, хлынуло жидкое золото. Фед-защитник не все былины пропел мне! Горькие сказки не захотел вспоминать, исцелению мешать! Но я видела, что век Зари кончился Сечей, боги бились со змеем страшным, из недр явившимся. Земля заходилась огнем и плачем! Я видела, как опустился гибельный век Полуночи, когда оставшиеся колдуны воевали с людьми и проиграли. Век нынешний – то ли встанет солнце, то ли погаснет для наших земель. Кто придет и все исправит? Кто справедливость вернет? Вина на колдунах великая. Не мы от людей прячемся – люди от нас!
И страшно стало, сил нет. Тьма поползла из колодца, в глаза заплескалась, золотое сияние украла. Нужно больше света! Камень раскалился под моими пальцами, и кора Древа ссыпалась трухой наземь. Золотой свет застлал глаза, лег на углубившуюся сеть трещин, на дрожащий пол, на удивленное лицо Феда.
Будет не свет, но огонь. Хоть что-то! Пусть тьма не настанет!
Воздух вокруг сделался горячим. Вода из подземного источника испарилась и наполнила пещеру едкой дымкой. Чьи-то холодные руки тянули меня, оттаскивали от Древа. Но кора обжигала ясностью, изнутри вырвалось великое знание – вырвалось, разъярило огонь, позвало на защиту.
Пламя! Но не единожды оно бед наделало…
Я стыдливо отняла пальцы, спрятала опаленные ладони в широких рукавах, и слезы невыразимой печали потекли по лицу.
Меж корней Древа открылся проход.
Фед коснулся моих запястий, и боль ушла.
– Оставь, – прошептал он и обернулся, лихо и радостно, к худощавой колдунье. – Вот так подарочек! Первая колдунья с Пути Разрушения за триста зим!
Но обитатели гор не обрадовались: их кожа краснела и покрывалась волдырями. Та, что звалась Инирикой, взмахнула рукой, и мерцающий щит отделил ее и тех, кто стоял подле нее, от кипящего пара.
– Попалась!
Не успела я опомниться, как Минт потащил меня за локоть прочь от пирушки.
Сам же он был задыхающийся и такой потный, словно обежал весь остров.
– Лесёна, ты ли! – крикнул он мне в ухо. – Вот так встреча! Колдунья в облике жрицы! Звучит как непристойная мечта соискателя червенцев.
Минт улыбнулся, совершенно довольный шуткой, чем окончательно меня разозлил.
– Не хватай меня! – Я пихнула воина в плечо. Получилось неожиданно для нас обоих, и я отдернула руку, как от огня. Минт же встал как вкопанный, и его глаза сузились.
– Ладно, – ответил он, – больше не буду. Но нам надо быстрее уйти. Тебя ищет городская стража за нападение на корчмаря и кражу двадцати бутылок ардэ.
– Вранье! Да у него отродясь не водилось столько ардэ, – воскликнула я и поспешила за наемником. – Где Фед?
Минт помахал передо мной пальцем, в который вцепилась ящерица.
– Фед? Это Фед?… – Минт прижал ладонь ко рту. Его глаза быстро-быстро бегали от меня к ящерице и обратно, словно спрашивая: «Ты пошутила?»
– Почему я должен верить, что это Фед, а не заколдованная зверушка? – смущенно сказал наемник. – Фед – умелый колдун! Он бы не оплошал!
– Умелый колдун не отказывал себе в возлияниях!
Минт осекся и задержал взгляд на ящерице.
– Так вы что, правда сперли эти бутылки?
Фед отпустил палец Минта и вмиг перебрался ко мне на плечо.
– Лучше принимай меня за заколдованную зверушку, чем за какого-то плешивого винокрада, – с достоинством изрек наставник. – Лесёна, твой сон был непростой, верно?
– Да, но оберег…
– Не здесь, – коротко сказал Минт и пригнулся ко мне, закрыв собой от шедших навстречу людей. – Потерпите до дома.
Мы быстро двигались вглубь селения. Минта окликали другие наемники, хвалили за хороший бой, он что-то весело им отвечал, но чем дальше мы шли, тем сильнее сдвигались его брови к переносице.
Вскоре мы вышли за околицу и пошли вдоль реки, отделяемые Священной рощей с другой стороны. Я косилась то на нее, то на облака, и не заметила, как мы оказались около хором. Они были сложены из крупных бревен того же дерева, что и божества в роще, и от них так же сквозило верой пращуров.
– Пришли. – Минт взошел на крыльцо и отворил дверь. – Здесь живут Старейшины.
– Но ты…
– Нет. Мой приемный отец.
Внутри хоромы оказались проще, чем снаружи: в гриднице скамьи да лавки, на нижней печной стенке мелкими камнями выложен узор-трилистник, а в правом от дверей углу – покрытый патиной идольчик Странника. Набирающий силу дождь стучал в окна, а перекаты грома дробили небо, словно конница, но очаг тихо тлел, и светлячки над лучиной носились как безумные.
Я сидела и доедала похлебку, которую воитель поставил на стол. Фед трудился над хлебной горбушкой. Сам Минт выслушал сбивчивый рассказ о наших злоключениях и в задумчивости проворачивал два медных колечка в правом ухе. В Святобории, родном царстве наемника, не говорили о деле сразу. Сначала хвалили хозяйскую стряпню, обсуждали грядущие праздники или, на худой конец, соседей. Пища священна – так гость, вкусивший хлеба с хозяйского очага, переставал быть чужаком.
– Благодарю за кров и еду, – сказала я, когда молчание затянулось.
Минт отвлекся от своего занятия и вкрадчиво поинтересовался:
– Ребята, да что с вами не так? Это вы должны были навалять тому червенцу.
– Навалять? Мы не воины.
– А почему нельзя было заклясть его?! – воскликнул Минт и, не в силах оставаться на стуле, поднялся. Подойдя к огню, он пробурчал: – Вы же колдуете с помощью крови.
– Ложь! – воскликнула я.
– Полуправда, – вдруг сказал Фед. – Но колдовство крови запрещено еще со времен царя Полуночи.
– Почему?
– Ты воин, Минт. Сам знаешь, если человек умер правильной смертью, то душа его вознесется к праотцам и праматерям в Высь, а ежели нет – небесная река вынесет неприкаянную душу к корням Древа, и в Нижнем мире обернется она чудью.
Наемник кивнул, продолжая смотреть на наставника с напряженным прищуром. Рождение, свадьба, похороны – переход из одной вехи в другую. Человек во время перехода особо уязвим для злобной чуди, и потому-то колдуны, видящие одновременно все стороны Древа, помогали людям в ритуальных обрядах. Но сейчас обычаи изменились, и даже если человек погребен не по обычаям предков, даже если смерть принял неправильную, даже если ушел слишком рано или слишком поздно – все одно.
– Я знаю, что теперь без слова Закона, оброненного жрецом, ни один обряд не будет совершен как должно, и душа даже не доберется до Нижнего мира, – проговорил Минт. – Становится рабой колдуна. Тот на потребу себе тянет из нее соки, ткет полотно беззакония и порчи, а уж потом, обессиленную, оставляет бродить по Срединному миру. Душа становится слишком слабая, чтобы взлететь в Высь, слишком слабая, чтобы утечь в Нижь. Велит ей колдун пожрать человека – пожрет. Слыхал, так злые колдуны и промышляют в ночи Червоточины. Утягивают новые души до тех пор, пока не падут от карающей длани Единого – алых жрецов.
Говоря это, он бросал взгляд в правый от двери угол, туда, где стоял идол Странника.
– Люди верят. Жрецы – убивают, – тихо сказала я. – Колдуны бегут.
– А кровь отворяет дорогу, – проговорил Фед с непонятной жалостью в голосе. – Ты можешь и до предков дозваться, и до тех душ, что бродят по свету неприкаянными, и до чуди, конечно же. Но мы больше не… не творим подобных чар.
Так колдовство крови запрещено из-за Чудовой Рати? Я нахмурилась и бросила на наставника недовольный взгляд. Почему он не говорил мне о таком раньше? Боялся, что не пойму? Или не хотел бросать тень на память о колдунах?
Наемник тоже уставился на ящерицу.
– Это и правда ты, Фед, – произнес он со вздохом. – Но раньше ты радостнее говорил о колдунах прошлого.
– Раньше и прошлое казалось радостнее, – отозвался наставник.
Трепещущий огонь осветил забранные в пучок волосы Минта, и мне почудилось, что камень на ленте стал горячее.
– Что изменилось за эти годы?
Воздух вокруг Феда будто бы уплотнился. Эту тему наставник последний год избегал как мог, и пребывание в теле ящерицы ничего не изменило.
– Нам нужно добраться до Линдозера, городка в Святобории, но нас ищут червенцы, – быстро сказала я. – Утром мы сядем на корабль до Светлолесья.
– Там же вас и схватят.
Минт провел свободной ладонью по лицу и посмотрел на меня сквозь растопыренные пальцы.
– Пойти туда, не знаю куда, и найти того, не знаю кого?
Его слова уязвили, но я постаралась этого не выказывать. И к тому же зачем Минту знать, почему я на самом деле так хотела в Линдозеро?
– Ты смеешься надо мной. А сам разве не так поступил? Разве, когда ты вышел в путь, Странник не помог тебе?
– Лес-с-сёна, это не насмешка, – сказал Фед.
Минт грустно улыбнулся.
– Я не могу уйти с вами без дозволения рода. Все эти годы община заботилась обо мне. Каждый уговор подряда – даже в Асканию – оплачивается. Каждый наемник делится с общиной, ведь она отвечает за новых учеников…
Вдруг дверь открылась, и в гридницу вошел мужчина. Его жилистые руки унизывало немыслимое количество ремешков, а на груди был оберег с трилистником. Я узнала его. Это был наставник Минта.
– Ясно, – холодно произнес Любомудр и склонил голову набок так, что кольца в ушах звякнули о железные наплечники. – Так это о тебе говорит весь город, колдовка?
Минт поднялся.
– Наставник, я…
– А где Фед? – продолжил Любомудр. – Где ты, хитрец? Опять украл что-то?
Мы с Минтом переглянулись. Фед выполз на мое плечо, и Любомудр, едва взглянув на него, покачал головой.
– Да смилуется над твоей душой Странник. Но те вести о тебе, что я слыхал, были куда хуже.
– Ты тоже изменился, – с горечью отозвался Фед.
В глазах воина блеснул лед.
– Недоброе за тобой ходит, колдун. В городе полно пришлых, и они высматривают не только вас. – Лоб Любомудра рассекли морщины. – Нам не нужна война с царствами Светлолесья, Фед. А они ищут повод. Так что я повторяю свой вопрос: что ты украл на этот раз? Сманить ученика моего удумал?