– Хоть какая-то польза от колдовства, – удовлетворенно протянул Минт, так же, как и я, следивший за Колхатом. – Теперь судно не обгонит даже маара-кобылица. Это был тот хрен, из корчмы?
Я кивнула.
Ардонийцы многократно и истово освящали себя знамениями Единого.
– Что здесь происходит? – спросил надтреснутый голос.
За спинами было не разглядеть, кто это. Я встала на цыпочки и увидела подбитый соболиным мехом ворот. Все на судне притихли, а кормчий, опустив глаза, произнес:
– Господин Колхат прыгнул в воду. Потом загорелась мачта, но мы потушили пожар.
По команде прошел шепоток про женщин и дурные знаки, а потом все, кто был рядом, оглянулись на нас.
– Разворачиваемся, господин наместник? – спросил кормчий, явно стараясь не обращать внимания на вновь нарастающий гул вокруг.
– Нет, – произнес человек в мехах. – Задерживаться нельзя. Разместите наших гостей должным образом, а потом передайте, что Драург Алый Ворон ждет мунису у себя.
6Алый Ворон
– Отчего ты живешь здесь, Елар?
Дубравр соседствовал с горными кряжами, каменисто-песочная земля была скудна на дары, но в степях жизнь текла еще хуже: кочевой народ пустошей отличался норовистым нравом и силой, и их беспрестанная внутриплеменная вражда выливалась в набеги на пограничные царства. В Дубравре жили те, кто не приспособился к новой Ардонии и не решился пересечь пустоши, чтобы начать все заново в Святобории.
Но и назвать этот город добрым язык не поворачивался. Многие дома были брошены: голодная зима и болезни терзали Дубравр несколько лет.
Елар, высокий, загорелый, изрядно похудевший, обнимал Феда и трепал мои короткие вихры в нашу встречу.
– Всю красу погубили, – вздыхал он. – Куда же девке без кос?
– В степях пусть лучше побудет мальчишкой, – ворчал Фед.
– Ничего, что-нибудь придумаем. – Елар улыбнулся мне и отворил дверь в дом, приглашая. – Я тебе такой отвар сделаю, Лесёна, пуще прежнего разрастутся. Хочешь, будут еще и кудрявыми?
Совет из Обители позволил послать ученика Феда сюда больше года назад, чтобы выяснить, какие вести идут из Ардонии, но Елар остался, чтобы помочь местным пережить зиму, и мы с Федом впервые навестили его.
В Дубравре все было хрупким, точно сделанным из песка, и казалось, будто малого набега и еще одной голодной зимы будет достаточно, чтобы окончательно стереть его в пыль.
Но город выстоял зиму. И еще одну. Елар варил настои из степных трав, принимал людей, и жизнь текла рядом с ним, упорно пробиваясь сквозь невзгоды, как молодая трава.
Позже, вечером, когда мы сидели в маленьком лекарском доме, Елар молча слушал наставления Феда и лишь один раз задал вопрос, но этого хватило, чтобы мы остались при нем на долгие месяцы.
– Ты будешь дураком, если обменяешь свою жизнь на пыль и камни, – сказал тогда Фед.
– Разве ты не знаешь, учитель, что огонь нужней там, где тьма?
– На твой огонь слетится беда, – со вздохом отозвался Фед, и больше они в тот вечер не разговаривали.
Когда мы с наставником появились в Дубравре, слава Елара была уже велика. В его бедный дом с раннего утра тянулась очередь.
Фед следил за работой ученика, оставив свои гусли покрываться желтой пылью в углу. Я же была при Еларе, помогала. Мне нравилось следить за сосредоточенным лицом лекаря, за тонкими, сухими руками, и нравился запах трав – то был запах надежды. Никогда я прежде не видела, чтобы на колдуна смотрели так. Никогда.
Фед мрачнел с каждым днем все сильнее и по вечерам долго спорил со своим учеником, когда думал, что я уже сплю.
Нутром мы все знали, что правда стояла за Еларом.
Шли дни. Когда оканчивалась дневная работа, я ходила учиться танцам у соседки, бывшей невольницы, чья причудливая судьба привела ее сначала из Аскании в Екадию, а затем и в Дубравр. Женщину звали Аса, и ее тело могло рассказывать истории – такие же интересные, как и ее собственная, – лучше слов. Она учила меня диким степным пляскам екадийцев и чарующим змееподобным танцам асканийцев. Мои успехи отвлекали Феда, но не меня саму. Людей вокруг нас становилось все больше, и страх следовал вместе с ними, поэтому я прикрывала длинными рукавами запястья, обматывая их полотном. Казалось, любое неосторожное движение выдаст нашу тайну.
– Говорят, летающих змиев видели в последний раз в этих горах. – Елар колдовством сращивал нить за нитью, чешую за чешуей на моих новеньких наручах с маками. – Ты знаешь, Лесёна, что прочней чешуи аспида ничего нет? Вот и ты ничего не бойся.
Он хотел подарить мне кусочек смелости, будто бы она могла стать оберегом. Но ни правда, ни смелость не сумели уберечь самого Елара. К середине лета его взяли червенцы во главе с Алым Вороном.
Вряд ли горожане не догадывались, кто такой Елар на самом деле, но и слуха было достаточно, чтобы однажды ночью в лекарский дом нагрянули червенцы. И когда Елара не стало, город тоже ненадолго задержался в Срединном мире: зимой от мора пал скот, а по весне проказа взялась за людей. Дубравр сожгли червенцы, а оставшихся людей забрали кочевники.
К тому времени мы с наставником были уже в Святобории. Фед оставил меня в Обители и исчез почти на год, а когда явился, это был не тот колдун, которого я знала раньше.
– Наглость – второе счастье. – Минт заглянул в общую комнату и, удостоверившись, что рядом никого нет, вернулся в отведенную нам каморку. «Должный образ» в понимании червенцев оказался скромным. Если мне спальное место подготовили, то охранителю полагалось спать в проходе, на полу. Но Минт не жаловался.
– Пить хочешь?
Воин стащил со стола кувшин, щедро плеснул воды в кружку и протянул мне, но я отказалась. Сиирелл исчезал вдали, а у меня все еще подводило нутро. Фед молчал, также пребывая в подавленном настроении. Ардониец-провожатый сказал, что перед встречей с наместником меня осмотрит другая муниса. Для нас это означало, что с Алым Вороном я столкнусь одна.
Столкнусь с убийцей Елара…
– Не бойся. – Минт плюхнулся рядом со мной. – Трапеза даже на руку, если он чтит обычаи. А завтра мы уже будем в Святобории.
– Алый Ворон – червенец. – Я пыталась унять дрожь. – Лишь во время войны Трех Царств он стал наместником.
– Фед. – Минт поискал глазами ящерицу. – Что скажешь?
С наставником что-то творилось. Когда он узнал, что рядом Драург, то не проронил ни слова. Теперь же Фед застыл на моем плече, как деревянный идольчик.
– Все, что я скажу, – медленно проговорил он, – молчи, Лесёна.
– Они решат, что я не в себе. – Я покачала головой.
– Главное, не трястись. – Осушив кружку, Минт вытащил из-за пояса заговор-клинок и показал чистое, без единой ржавчинки, лезвие. – Видишь, тебе ничто не угрожает… Погодите-ка!
Наемник вернул клинок в ножны, опустился на колени и прильнул к полу ухом.
– Кто-то идет.
Я схватила кувшин и в считаное мгновение осушила его. Фед, снова притихший, переполз на стол и спрятался за сумой.
– Не трясись. – Минт коснулся заговор-клинка. – Это очередное представление. Тебе не привыкать, да и мы рядом.
– Я проберусь в трапезную, – сказал наставник.
В каморку постучались. Наемник, подмигнув, отворил дверь.
– Крылатая, помоги, – прошептала я и коснулась гладкого теплого камня, подаренного наставником.
Меня отвели в тесную комнатку, где, кроме высокой худой женщины в серой рубахе, находились еще две девушки-прислужницы. От всех резко пахло мыльным корнем и полынной горечью, будто они только что покинули лавку травника.
Мне пригодились напутствия старого просветителя из Сиирелл. Те, кто носит серое, должны быть кроткими и добродетельными.
Я скомканно поклонилась жрице. Ее сетчатый покров был таким коротким, что едва прикрывал глаза и выставлял напоказ розовые рубцы – полосы от шрамов – вдоль носа.
– Сними с себя одежду, сестра, – велела одна из девиц.
Меня осмотрели и ощупали, даже в зубы заглянули. Я старалась не дрожать, но стыд взял свое.
– Украшение? – спросила верховная жрица, указывая на оберег.
– Подарок отца.
Муниса поджала губы.
– А наручи?
Я вспомнила руки, бережно сращивающие чешую аспида над рубцами, перед которыми они оказались бессильны. Вспомнила и подняла подбородок, в этот миг все смущение от наготы покинуло меня.
– От брата.
– Муниса стирает себя перед ликом Единого, и он наполняет ее мудростью, – холодно сказала жрица. – Без жертвы невозможно истинное служение. Запомни.
Благодаря совету Минта я видела себя как будто со стороны, и это уберегло меня от тревожных мыслей. Я смогла сохранить рассудительность, будучи раздетой и пристыженной жрицами Единого. Но хватит ли этого для встречи с Драургом?
– А теперь одевайся, – приказала муниса, – и иди за мной.
Трапезная оказалась на удивление светлой и просторной, хотя все, связанное с червенцами, представлялось мрачным, как подземелье, и нарочито дорогим, как и всякие излишки, которые могли себе позволить люди, обладающие такими влиянием и мощью. В центре стола звенели в такт мерному покачиванию волн серебряные колокольчики. В нишах стен поблескивали светцы, и мне показалось, что за одним мелькнул знакомый хвост…
Во главе накрытого стола сидели мужчина в черном и светловолосая девушка в сине-золотом.
Я затаила дыхание, гадая, с чего бы начать.
– Меня зовут Драург Алый Ворон, – опередил меня мужчина.
Это просто игра, часть выступления. Я поклонилась, снова представляя себя со стороны, а когда распрямилась, встретилась взглядом с Драургом… И обмерла, точно нырнула в студеную полынью.
Не в силах отвести взгляд, я против воли смотрела на червенца.
Не старик, но тень увядания уже простерла безжалостные длани: иссиня-черная бархатная накидка едва смягчала торчащие углы костлявых плеч; кожа, желтоватая и тонкая, навевала мысли о съежившейся от огня бересте, а висков с темными, коротко стрижеными волосами, коснулась седина. Левый глаз скрывала повязка, а другой, серый, почти бесцветный, словно одинокая льдинка, плавал в запавшей глазнице, вселяя одновременно и ужас, и отвращение.