Наставник опустил глаза.
– Мое колдовство уже не так сильно, как прежде. Наши легенды хранят истории про то, как Созидающие чародеи древности поднимали мертвых и одной лишь волей возводили города, – проговорил Фед с заметной горечью. – Это было время нашего расцвета.
– Города… Как Нзир-Налабах? – вдруг спросил наемник.
Позвоночник обдало холодом, никак с ночью не связанным.
– Да, Минт. Как Нзир-Налабах.
– В Сиирелл говорили, будто руины последнего города колдунов до сих пор стоят в Туманных горах. Да и Милош о том же сегодня толковал.
– Так и есть, – сказал Фед. – Из этого города Галлая, основательница Обители, унесла свитки. Она была вещуньей и предсказала, что однажды колдуны вернутся в свой город. Точнее, их приведет новый царь… Полуденный.
Насколько часто Фед воспевал сказки и быль, настолько редко говорил о пророчествах.
– Существует Весть о Полуденном царе, – продолжал наставник. – Она гласит, что Полуденный царь не только объединит людей и чудь, но и возродит могущество колдунов.
Больше никто из нас не знал, что добавить. Я думала о том, что сказал Драург о Чудовой Рати, о царе Полуночи. Фед мало что говорил мне о той войне, о вине, которая совсем не призрачно висела над колдунами. О долге, который остался у нас перед людьми.
Слушай, Минт, чародейские сказки! Если колдунов не останется, кто-то другой расскажет эти истории за нас.
А дикое поле уже колыхалось во всю ширь, касалось босых ног, будто прибой. Я стою перед одуванчиковым морем, а вызревшие цветы сахарным снегом стелются по земле, ласкают взгляд.
На мне чужеземный наряд из золотистой парчовой ткани. Узор из бесчисленных трилистников вьется по нему, струится, как живой. За спиной, кажется, сложенные крылья… Нет! Это еще одна полоса ткани – сияющее полотно звездного дождя.
Куда же я иду? Отчего позволяю себе заминку, отвлекаюсь от поисков?
Маковки цветов отрываются от стеблей и взмывают в расплавленное золото заката. Молочный океан пенится семянками, а бездонное небо и оскуделая земля меняются местами.
Вороний крик! Я путаюсь в одеждах, но успеваю различить саму птицу рядом со мной. Откуда-то я знаю, что это существо не из мира живых: перья слиплись в грязное месиво, глазницы пустые и высохшие.
– Нашел! – гаркает ворон.
Зыбкая рябь размывает очертания, но я не отвожу взгляд, хватаюсь за оберег. Раскаленный камень жжет ладонь.
– Изыди!
И птица вспыхивает сизым пламенем.
Снег. Снег. А потом…
Тьма.
– Нашел! Нашел! Он нас нашел!
9Ступени мастерства
Минт зажал мне рот ладонью.
– Лесёна, ты сейчас всех перебудишь! – Наемник отнял руку и поманил за собой. – Вставай, мы нашли лодку.
Сквозь дыры навеса сочилась утренняя хмарь. Я вперилась в нее, продолжая падать в высокое небо. Но нет, законы сна на явь не распространялись. Только мерное дыхание спящих вакхан наполняло бледный рассвет покоем. И Драург, мертвая птица, мне только привиделся.
– Где Фед?
– Тут он, бедняга. – Наемник показал на свою суму. – Говорит, ты всю ночь разговаривала.
– Дурной сон, – буркнула я, потирая глаза. – Где ты нашел лодку?
Неподалеку от моста стоял ветхий рыбацкий домик, в который и привел меня Минт. Вдвоем с Милошем, цепляясь краями за чиненую-перечиненную сеть для ловли рыбы, они выволокли на свет утлую лодку. Я вздохнула. Зато не пришлось тратиться на лошадей, подсаживаться к незнакомцам и тащить на себе через овраги всю поклажу.
Когда мы вышли на отмель, с мокрых камней взметнулось облако бабочек-боярышниц.
– Обычное дело на пойме Вересковой, – сказал вакханин.
Они с Минтом опустили лодку.
– Вон там, – Милош махнул рукой в сторону берега, где за прошлогодней желтой травой виднелась старая каменная кладка, – причал остался. Здесь когда-то шел северный водный торговый путь. Если плыть по нему, наткнетесь на устье, где в Вересковую впадает Вороненка. Эта река ведет как раз до линдозерских земель.
Наемник кивнул.
– Я ведь тоже из Святобории, – сказал он, пожимая руку Милошу. – Родом из Малых Вех.
– А. – Лицо вакханина просветлело. – Бывал я в тех местах. Там красиво.
– Да. Красиво…
Мы погрузили в лодку вещи, Минт сел на весла, а Милош оттолкнул нас от берега.
Вакханин стоял, провожая, да так неподвижно, что бабочки повисли на нем гроздьями. Когда Милош махнул нам рукой, боярышницы взметнулись в воздух трепещущим облаком.
Меня мазнуло тревогой, будто какой важный знак прошел мимо. Крылатая, дай сил! Не угадать мне всего на Пути, как ни старайся.
Лес, встретивший нас жиденьким сосняком, понемногу разыгрался. Солнечные пятна лежали то тут, то там, воздух наполнила хвойная свежесть, а птичий щебет лился над рекой в упоительном восторге.
Пока Минт сидел на веслах, мне на глаза попалась его сума. Оказалось, что Минт прихватил и червенские вещицы, показавшиеся ему особо ценными.
– Можно?
Наемник устало кивнул, и я потянула за завязку. Фед проснулся и переполз на лавку, чтобы глядеть. Не только мне сделалось любопытно, что такого на судне везли с собой червенцы.
Помимо почерневших и покореженных серебряных светцов и пряжек от ремней, на дне сумы обнаружились железные таблицы. Я раскрыла их: внутри плясали тонкие незнакомые мне руны. Но Фед уже видел их.
– Они были у Драурга в ту ночь!
– Что это за язык?
– Расканийский. На нем раньше говорили в Аскании.
Приглядевшись, я и в самом деле различила общую для нынешнего асканийского вязь. Не сразу до меня дошло, что в голосе наставника звучало беспокойство.
– Эти таблицы составлены белыми жрецами. После того как пал колдовской город, не всем колдунам удалось бежать в Обитель или скрыться в Светлолесье. Многих поймали и казнили. – Фед отвел взгляд от высеченных на железе рун. – Но перед этим жрецы под пытками заставляли их рассказывать тайны Путей, потому что верили, что душа колдуна, выболтавшего свои тайны, исцеляется от зла и после смерти сумеет вернуться в Высь, Верхний мир, к праотцам.
Минт старательно отводил глаза от таблиц, а я вслушивалась в каждое слово.
– Когда железо перенимало от колдуна все зло, таблицы зарывали в особых тайниках.
– Кому принадлежали эти таблицы? Ты можешь прочесть?
Наставник словно нехотя произнес:
– Колдуну с Пути Разрушения.
Таблицы выскользнули из рук и шлепнулись о днище. Минт наградил меня сердитым взглядом.
– Читай же скорее! – сказала я.
И вместе с тем внутри зазвучал тихий голос: «Найдется ли колдовство, не такое дикое, как огонь? Заклятье, с которым я смогу сладить? Обряд или сплетение, которое могло бы стать подспорьем в Линдозере?»
Наставник водил взглядом по таблицам, пока я в нетерпении заглядывала через него на руны. Как же я жалела сейчас, что слушала вполуха уроки асканийского от старого жреца в Сиирелл! Тех знаний, что остались со мной, хватало лишь на малое число слов.
– Ну, что там? – не выдержал Минт.
– Это обряд, – произнес наставник. – «Чтобы явить дыхание колдуна, надобно припасть к сырой земле да жилами прирасти к ней…»
Я прильнула к табличкам, но лодка закачалась, и пришлось сесть обратно.
– Разве эта руна означает «дыхание»? – перебила его я. – Похоже на «ярость».
– Ярость? – Минт тоже не выдержал, обернулся с негодованием на наставника.
– Руны схожи. Ну, там была одна махонькая закорючка…
Стать сильнее.
– Проверим?
Повисла тишина.
– Лесёна, мы не станем проверять, точно ли перевели руны! – воскликнул Фед.
– Но почему? Если это работает, то почему нельзя?
– Эти обряды для колдунов иного уклада!
– Он прав, – сказал Минт. – И я бы не стал доверять таблицам, которые Драург таскал с собой.
Фед молчал. Его глаза метались по иссеченному рунами железу.
– Добро, – с ухмылкой сказала я. – Главное, не забыть потом все это отвезти в Обитель, прямиком на полку с другими свитками. Там им будет самое место.
– В наши времена от колдовства много вреда, – произнес Фед с отчаянием. Я не нашла, что ответить, и продолжила попытки прочесть одна, без Феда. Тот заполз на суму и смежил веки. Такой злой задор меня взял, что и сказать нельзя. Минт только сильнее налег на весла.
Семь дней мы проплывали веси и поля, но чаще всего встречались отвесные скалы с одинокими соснами на макушке да угрюмые гряды хвойного леса за ними. Мы ночевали под открытым небом, ели то, что дали нам с собой вакханы. Один раз забрели на торжище в Выторг, раскинувшийся на берегу Вересковой, и Минт продал там червенские вещицы – все, кроме таблиц – каким-то лихого вида святоборийцам. Местные парни с любопытством поглядывали на мою ленту с оберегом, явно принимая ее за обрядовую. Фед предложил поправить у кузнеца старую лунницу, со словами, что обережному камню лучше болтаться на шее простым украшением, а не довеском к обрядовой ленте. Я с радостью согласилась.
Когда кузнец приладил к луннице обережный камень, мой облик перестал кричать о поиске жениха, и все вокруг поуспокоились.
После мы набрали в дорогу пожитков и, хотя Минт отсчитывал каждый среб, разжились плащами и сменной, святоборийского обычая, одеждой. В остальном мы сторонились людей. Благо, с каждым днем делать это становилось все легче: река вела на север, в заброшенные после войны земли Святобории.
К вечеру восьмого дня, когда солнце опустилось за лес, Минт вывернул к берегу. Нос лодки разрезал камыши, и оттуда с пронзительным криком выпорхнули сонные птицы. Наемник сделал еще несколько тяжелых взмахов веслами, и лодка чиркнула о дно.
Над Вересковой и журчащей дальше Вороненкой клубился туман. Вороненка оказалась узкой и более быстрой рекой, чем Вересковая. В устье они сливались в один поток, который устремлялся дальше, в дебри царства. Когда мы выбрались на сушу, Минт принялся снимать дерн, который бы потом пригодился скрыть след от костра, а мы с Федом искали сухие ветки.