Я хотела позвать его, но липкий страх заполнил меня. Голова вакханина висела в тумане, отделенная от тела.
И я заорала. Истошно, пронзительно, не умея избавить себя от видения и вызванного им ужаса.
– Лесёна!
Минт заозирался по сторонам, пытаясь увидеть то, что видела я. Но оберег, вдруг ставший безмерно горячим и тяжелым, лишил и меня такой возможности. Колени подломились, и я упала в траву. Кошмарный лик вакханина запечатался в памяти.
И тогда он появился.
Вышел к костру так тихо, словно только и ждал приглашения. На нем был все тот же асканийский кафтан с булавкой, а на лице – все та же самодовольная ухмылка.
– Я не успел попрощаться, знаешь ли, – сказал Колхат.
Морок отделенной от тела головы таял за спиной червенца, и понимание происходящего холодной водой отрезвления растекалось во мне. С Милошем случилось нечто страшное, и хищный оскал Колхата подтверждал догадку.
Червенец шел к Минту.
Я вскинула руки. Колдовство оплело меня, выпило, но на сей раз я сама отдавала себя без остатка. За Колхатом мелькнул прозрачный образ Айрике… Я вскрикнула. Заклятье насосалось силы и засверкало. Гнев и страх утраивали нити, и в темноте полыхали недоплетенные руны.
– Ты страшнее любого волка, танцовщица из Сиирелл. – Колхат остановился. Теперь нас разделял погасший костер. – Но сколько бы шкур ты ни сменила, я-то знаю, какая тварь в тебе сидит на самом деле.
– А мы еще в Сиирелл поняли, какое ты трепло. – Минт сплюнул в сторону, утерся и бросился на Колхата.
Червенец достал меч – одноручный, заморский, похожий на иглу… Похожий на булавку!
«Клинок отравлен!» – хотела крикнуть я, но не стала терять времени, ведь одна царапина решит исход поединка.
Последняя руна в моем сплетении. Я доплела колдовство и связала его с Колхатом, и оно, как дикий зверь, понеслось вперед, – сильное, голодное, почти живое. Но едва сплетение пересекло костер, как его поймали и сдавили огромные черные когти. Колдовство вздрогнуло, я нутром ощутила его судорожное качание, а потом и распад. Чары рассыпались, и я упала на землю, опустошенная.
Жуткий смех раздался над поляной.
– Где тебе против меня, колдунья?!
Оберег, почуяв близость земли, забился на моей груди. Я разлепила веки. Над нами летал черный, как тьма, ворон. Смех одновременно напоминал и клекот, и рев, и скрежет металла.
– Драург, – прохрипела я.
Все это время с Колхатом дрался Минт. Их схватка была почти неуловима для моего мутного взгляда, но я поняла, что воин не давал червенцу приблизиться ко мне.
Вдруг налетело что-то маленькое и быстрое… Фед!
– Держитесь, ребятки, – шепнул он.
– Твой родник давно захирел, колдун, – прокаркал ворон. – Неудивительно, что я не почуял тебя на судне! Ты почти пуст. И твое слабое оборонительное заклятье не защитит вас надолго.
– Он прав, – прошептал Фед. – Нужно что-то придумать. Ворон лишь тень здесь. Надо найти то, что эту тень отбрасывает.
– Чего?
– Что его держит? Откуда он явился?
Я вспомнила свой сон, клекот в ушах. «Нашел!»
– Таблицы, – выдохнула я. – Он нашел нас через таблицы…
Но из-за схватки не добраться до сумы с ними! Фед держал над нами тонкую льдинку щита, и тень ворона скреблась с наружной стороны.
Вдруг Минт резко ушел вниз и его клинок по широкой дуге вонзился в плечо Колхата. В то место, куда его когда-то ранила булавкой я. Глаза червенца расширились, кровь брызнула из раны, а потом и из его носа. Красная руда стекала с холеной бороды на плащ, струилась по одежде.
Изо всех сил я бросилась к таблицам и швырнула их в угли. Костер едва горел, но птица над нами изошла протяжным воем, а потом растаяла.
– Лесёна. – Рядом со мной на колени упал Минт и, быстро оглядев меня, спросил: – Бежать можешь?
Я поморщилась.
В его глазах я увидела себя: расплетенная коса и безумный взгляд. Обессиленный Фед лежал на моей груди. Глаза наставника были сомкнуты, маленькое тельце дрожало. Минт бережно взял его в ладони и перенес мне на плечо.
– Уходите, – сказал наемник. – Я разберусь с червенцем.
Мы обернулись.
– Господин, – Колхат тянул руки к костру, – явись ко мне. Господин! Пусть мое тело служит тебе так же, как я…
Тьма тут же хлынула из таблиц. Извиваясь, она настигла Колхата, и он исчез в утробе мглы. Одуряюще запахло гнилью.
– Чудово отродье, – прорычал Минт, вновь вытаскивая меч.
Но не успел он сделать и пары шагов, как из сгустка темноты вылетело щупальце. Минт зашелся в крике, высоком и страшном, таком, словно с него заживо снимали кожу.
Я ринулась к нему и рванула на себя. Мы отпрянули в сторону, но поздно: на груди наемника зияла сочащаяся гнилью рана.
А Драург все оборачивал и оборачивал Колхата в чудовище. Я видела, как человеческая плоть менялась во внутренностях тьмы, и в ее мерзкой печи Драург лепил новое существо.
– Уходите! – рявкнул Минт.
– Нет…
Я пыталась колдовать, но не могла. Вся сила ушла из меня, словно вода из пересохшего колодца.
Минт полоснул черноту. Лезвие вильнуло и понеслось в сторону. Наемник отклонился, но упал.
Я закрыла глаза и воззвала к пламени.
К тому, что получалось у меня лучше всего.
К тому, что не требовало сплетений или рун.
К колдовству огня.
И оно явилось на поляне между Минтом и Колхатом-оборотнем. Чудовище отшатнулось.
– Огонь! Оно боится огня!
Но стена огня иссякла. Ночной холод, а вместе с ним и чернота подступали. Я закрыла глаза.
Этот странный обряд, вытащенный со дна времен.
Обряд, в котором непонятная руна обещает дыхание или ярость.
Обряд, созданный для других колдунов. Не для таких, как я.
Я набрала горсти земли и вдавила руки в материнскую твердь. Оберег ожил и забился, и от него, маленького сердца, по моим жилам пробежало тепло.
Ток земли. Основа всего. Его воспевал в сказках Фед, про него украдкой шептались в Обители, но вот теперь он был здесь, бился под ладонями, вливал в меня живительную силу.
Я знала, что сейчас мои щеки окрашиваются румянцем, а в глазах селится блеск – то право самой жизни.
Но было еще кое-что. Где-то в глубинах, под слоем травы, земли и пепла, билась еще одна сила.
В нос ударил тяжелый запах паленой кожи.
Уходи.
Не смотри.
Не твое.
«Ты можешь взять столько, сколько захочешь, – щекотнул голосок в ушах. – Только попроси, и друзьям не придется умирать».
Я – внутри себя.
«Воля твоя, но…»
Крылатая, помоги.
«Это подарок».
Власть над телом возвращалась медленно-медленно.
Но вслед за слухом появилось зрение. И жгучее желание, граничащее с пороком.
Сейчас – могу.
У меня хватит сил… убить.
– Стой, Колхат, – процедила я сквозь зубы.
Но меня услышали.
Вслед за зрением вернулись чувства, такие сильные, что я ощутила себя иначе.
Я была везде. Тело перестало быть вместилищем. Я вышла за грань, как и все, что внутри. Минт, Фед, порождение Драурга – все было во мне.
Я… постигла всех.
Чернота остановилась.
– Аз Есмь… Ты.
И мир вспыхнул силой.
10Линдозеро
По лесу шатались тени – сумрачные, едва уловимые на зыбком малиновом свету создания. Завидев травника, они поспешно шагали прочь с тропы. Только и оставались, что потусторонний шелест да затухающие угольки глаз вдали.
Неподалеку росла сон-трава с ее тонкими белыми лепестками. Альдан перебросил косу за спину и снял с пояса серп.
Вдруг все вокруг затихло. Из темноты на травника шагнула плотная тень. Уже не человек, но еще не мертвец. В глазах его плескался ужас. Неупокойник кинулся на Альдана, разевая рот в беззвучном крике.
Травник вздрогнул, когда мертвец прошел сквозь него.
– Ты умер, – сказал Альдан и убрал сон-траву в мешок на поясе. – Теперь ты такой же пленник этого леса, как и все они.
Неупокойник силился вымолвить хоть слово, но ни единого звука не слетело с его губ.
– Я не могу тебе помочь. Я могу помочь только живым.
Альдан убрал серп и отправился дальше.
С первым лучом солнца тени исчезли.
Все было как обычно.
Высока болотная трава. Из нее, точно протягивая тонкие руки, торчат корни упавших деревьев, а стволы осин высятся угрюмым гребнем. Я стою в студеном озере, по щиколотку проваливаясь в рыхлое илистое дно.
Природа вокруг находится в смертельном, болезненном упадке.
Я выпрастываю ступню и выхожу на берег. С рубахи ручейком течет вода. Зябко. Но надо идти.
Мелькают светлые стволы берез с глазами-червоточинами, сгущаются сумерки, а воздух становится по-осеннему стыл и свеж. Сквозь запах прелых листьев горчит дух побитых морозом бархатцев. Слышится далекий треск раскачивающихся деревьев. Мерещится, будто глаза на березах следят за мной. Ветер шепчет: «Быстрее, быстрее, пока не стемнело».
Вдали мелькает огонек, и скоро я выхожу к стиснутой березовыми сучьями избе.
Обстановка внутри очень скромна: простой стол, а вокруг него несколько стульев с высокими спинками.
Я сажусь и вижу, как снаружи затеяли пляску длинные тени. Слышится смех, звон ударяющихся кружек, отголоски чьего-то оживленного разговора и песен. Праздник?
Но кто-то твердит мне: «Сиди». Кажется, вздохнешь чуть громче, и выдашь себя.
И я молчу.
А кто-то танцует там, снаружи, кто-то веселится.
И это их земля, их право.
Но вдруг все смолкает так же быстро, как и начинается.
Наступает оглушительная тишина…
Дверь скрипит и отворяется.
– И почему вы все время выбираете мою мельницу? – раздался возмущенный мужской голос. – Что вам, канав мало?!
– Чего? – сонно спросил Минт.
– Постой… Ты кто?
– А ты кто? – теперь уже сердито поинтересовался наемник.
– Ну, – голос замялся. – Хозяин мельницы…