– Лесёна, – позвал меня Минт, – просыпайся!
Я с шумом поднялась из вороха соломы в сквернейшем расположении духа.
– Где Фед?
Рядом кто-то кашлянул, явно привлекая к себе внимание. Я перевела взгляд на возвышавшегося над нами молодого мужчину. В одной руке у него был серп, а в другой – веник из трав. Солнечные лучи окаймляли забранные в хвост русые волосы, стекали на крепкие плечи и терялись в складках рубашки. Сквозь пыльный полумрак не были видны только глаза.
Сон?
– Да чудь с ним, – буркнула я. – Пойдем, Минт…
Незнакомец нависал надо мной темной молчаливой громадой.
– Посторонись, – сказала я, рывком поднимаясь и хватаясь за свою суму.
Но та не шелохнулась, будто приклеенная. Я качнулась и рухнула обратно на пол. Вернее, рухнула бы, но кто-то подхватил.
И пришла я в себя опять в новом месте.
Сомнений в яви не возникало: ломота во всем теле была тому подтверждением. Отец-Сол, что я учудила ночью?! И где я вообще?
Я лежала поверх стеганого темно-синего покрывала. На печи? Приятно пахло мятой… и еще чем-то горьковатым. За занавесью раздавались голоса.
– Минт?
Мой попутчик – целехонький – сидел за столом и уплетал пирог. Незнакомец сидел рядом, перекинув ноги по обе стороны лавки, и смотрел на меня. Я ответила ему не менее пристальным и на всякий случай тяжелым взглядом.
– Как себя чувствуешь? – вдруг спросил он.
– Лучше, – с опаской ответила я.
– Садись, выпей горячего отвара и поешь, – велел мужчина.
– Ты кто?
Последнее, что я помнила из событий прошедшей ночи, – это разверстая черная дыра, клоака мира. И как же нас угораздило попасть сюда? Это место не похоже на пристанище для заблудших путников. Да и что за забава этому мужику потчевать нас пирогами да отварами?
– Я перенес тебя к Дану на мельницу, – упавшим голосом произнес наемник.
Вот дуреха! Сказала вслух.
– Мой дом не пристанище и, смею надеяться, не клоака, – усмехнулся меж тем хозяин по имени Дан. – Просто закон гостеприимства. Садись, остывает.
Минт поперхнулся и поманил меня к столу. Мысль перекусить оказалась соблазнительней, чем игра в гляделки, и я наконец уселась, избегая смотреть на этого Дана.
Зато хозяин продолжал следить за мной. Я, к несчастью, тут же опрокинула ложку, а пока шарила под столом, Минт взял разговор на себя:
– Альдан… Дан то есть – линдозерский лекарь.
– Травник, – прохладно отозвался Дан.
Да и глаза у Дана были серые, как талый лед на излете месяца зазимка. Мужчина был немногим старше нас, но в волосах нет-нет да и мелькала снежная белизна: русые волосы с седыми прядями волнами поднимались над высоким лбом, а потом сплетались в длинную, до середины спины, косу. За вырезом рубахи виднелся обрядовый шнур с бусинами.
Один, стало быть, живет. Я откусила от хлебной корки и огляделась. В углу стояла выбеленная печь, от которой к потолку тянулось множество травяных пучков. На полках теснились пузатые, заполненные порошками туески, горшки и прочая лекарская утварь.
– Э… Дан… Благодарю. – Я с облегчением перевела взгляд на мужчину, но тот все еще выглядел недовольным. – За твою доброту мы отплатим сполна.
Я потянула Минта за рукав, и он словно нарочно, как на торжище, загромыхал кошелем. Дан быстро сказал:
– Не надо.
– Почему? – Я старалась не глядеть, как прижимистый наемник отсчитывает монеты.
– Я ничем тебе не помог. Ты очнулась сама.
Минт одним махом ссыпал деньги обратно.
– Да? – Я ощупала голову. – А что со мной было?
– Падучесть, – сказал Дан, наливая мне в берестяную кружку отвар. – Видимо, сложно в чужие дома забираться по ночам.
Наемник засмеялся. Ну, зараза сиирелльская! Пришлось пнуть его под столом. Еще поссоримся с хозяином! Не хотелось бы вылететь отсюда, не доевши.
– Ай, – воскликнул наемник. – Лесёна, ты чего лягаешься?
Я спешно приложилась к кружке.
– Я рассказал Дану, – Минт выразительно глянул на меня, – что мы с тобой, сестрица, ищем дом в Линдозере.
Мне не терпелось расспросить его о сегодняшней ночи, но судя по тому, какой лихорадочный румянец плясал на щеках у наемника, он нашел слушателя в лице Дана и останавливаться не собирался.
– Ясно, – спустя две кружки отвара иван-чая изрек травник. – Ну что же, добро пожаловать. Только боюсь, здесь вам дом не найти. Идите лучше в Выторг, а еще лучше – в Злат.
– Это почему? – нахмурилась я.
– Есть причины, – усмехнулся травник, опять бросив на меня недовольный взгляд. – Но на постой вас вряд ли кто возьмет.
– Мы попробуем, – резко сказала я.
Дан пожал плечами.
– Ну, дело ваше. К себе я вас не пущу, знайте наперед. Как я уже говорил, мой дом – не пристанище.
– Больно надо. – Я встала. – Но благодарю за помощь, Дан. Чтоб ты знал, если бы я хотела забраться в твой дом, то придумала бы что-нибудь получше, чем притворяться болезной!
Минт подавился чаем, а Дан покачал головой. Я и сама подумала, что перегнула, а потому быстро вышла восвояси.
Травник проводил нас до калитки и, снова отказавшись от платы за причиненные хлопоты, отправился в лес.
Альдан жил в небольшой, но крепко сработанной избе на отшибе Линдозера. По крыше шла кайма потемневшей от времени затейливой резьбы. На закрытых ставнях не было ни одного мазка узора, зато во дворе буйствовали краски: черемуховое дерево белым облаком нависло над крыльцом, лавка под окном тонула в кустах дикой смородины и тьма-тьмущая сорных трав поглотила собой весь забор вокруг дома.
Неподалеку, над заводью Вороненки, угрюмо стояла скособоченная водяная мельница. Я вспомнила рассказы Феда, что раньше на мельнице всегда обитала чудь. Она помогала вращать лопасти и пакостила, если мельник скупился на подношения. Наставник рассказывал истории о том, как колдуны прошлого усмиряли разбушевавшуюся чудь и примиряли ее с людьми. Как давно это было! Эта мельница словно сама еще помнила те времена: колесо поросло мхом, лопасти изъели жучки-короеды. Деревянное русло, пролегавшее вдоль реки, тоже наполовину истлело. Как давно травник жил один?
Я одернула себя. А мне-то какое дело?
Когда мы отошли к заводи, я вытащила из сумы гребень и принялась водить по спутанным волосам.
– Как мы тут очутились? – спросила я посуровевшего наемника.
– Я довел нас до мельницы.
– А что сталось с Колхатом-оборотнем?
Минт с недоверием глядел на меня.
– А ты не помнишь?
– Я стала сильнее. Обряд сработал.
– Да, ты одолела чудовище и спасла нас.
– А дальше?
Я искала глазами Феда. Чей голос я слышала перед тем, как все померкло?
– Не знаю. Но ты больше не будешь ничего делать из тех проклятых обрядов, Лесёна, – сказал Минт. – Пообещай.
Кажется, наемник был взволнован. Или зол.
– Лесёна?
– Нет у жрецов такой силы, чтобы заключить колдовство в железо! Таблицы были не прокляты, но Драург как-то почуял нас через них…
Минт метнул на меня мрачный взгляд.
– Тебя он почуял, Лесёна. Твою силу. Я не знаю, что за тварь этот Драург, но остерегись вещиц, принадлежавших ему.
Я задумалась. Не оттого ли меня так влекло к таблицам? Быть может, Ворон дотянулся сквозь них до меня, как до Уляны? Если так, то опасность должна была уйти после того, как я очистила таблицы огнем.
– Что-то нечисто с тем колдовским обрядом, – сказала я, отводя глаза. – Я делала все правильно, но что-то мешало мне.
Минт крепко схватил меня за руку. Я вскрикнула и выронила гребень.
– Мы не знаем всего, и ты сама говорила, что истинные знания утрачены! Ты видела, что сделалось с Колхатом? Хочешь так же? Не заигрывай с древними штучками. Фед, скажи ей, что я прав!
Я моргнула.
– Так он не с тобой?
– Я думал, он с тобой!
Мы обернулись к мельнице.
– Я тут, – раздался голос наставника из травы. – Искал постоялый двор, пока вы тут у травника прохлаждались.
Фед взобрался на плечо Минта и оглядел нас, будто провинившихся детей.
– Ну! Что опять не поделили?
– Ничего, – отозвались мы хором. – Идем скорее!
– Ах ты…
Альдан закусил порезанный палец и отложил серп.
Такого с ним давно не случалось, травник всегда был чуток при сборе. Это даже не прихоть, а надобность, иначе не добиться, не поймать целебной силы. Травы чуют помыслы того, кто к ним прикасается.
А помыслы у Альдана сегодня были скверные.
Все началось ночью, когда смутная нарастающая тревога не давала уснуть. Промаявшись в безуспешных попытках отдохнуть, он поплелся собирать травы, а на обратном пути наткнулся на незваных гостей. Среди ночи к Дану не раз прибегали горожане за помощью, но эти чужаки явно сами искали невзгод. Отбившиеся от рода вакханы, судя по виду и выговору, умудрившиеся побывать в нескольких царствах. Парень Дану сразу не понравился: взгляд цепкий, быстрый. На лице и на теле – полосы ран. Когда думал, что Альдан не видит, морщился и тер ребра, наверняка ободранные в какой-нибудь стычке. Говорил мало и ухмылялся. Чем не разбойник?
Девица тоже доверия не вызывала. Волосы все перепутаны, от потрепанных чужеземных одежд пахнет пеплом, под ногтями грязь. Где это видано, чтобы молодая женщина расхаживала в таком виде? Но больше всего Альдану не понравились глаза девицы, тоже непонятные совсем. Была там какая-то дикость, какая-то нездешняя черта.
За такими размышлениями Альдан и застал себя в тот самый миг, когда стебель аники вывернулся из-под руки и серп оцарапал кожу.
Травник с досадой вздохнул и выпрямился.
Камень, на котором он стоял, находился на излучине Вороненки и оброс целебными травами. Аника любила питаться илом и росла на мелководье, в тех местах, что прогревались солнцем. Но сейчас трава, несмотря на туман, иссохла, и толку в ее сборе, строго говоря, не было.
Пустой день.
Над лесом зависла плотная сине-сизая хмарь, которая иногда приходила с севера на Линдозеро, с болот. Зимой и по весне она, бывало, приносила немало разных чахоточных хворей. Но на пороге лета еще ни разу, в бытность Альдана здешним травником, не показывалась.