– Не знаю, но одно хорошо, – прошептал Фед, – люди в городе болтают не о колдунах, а о каре леса. Они уверены, что теперь в Линдозере произойдут несчастья.
– Они здесь все с прибабахом, – вздохнул Минт.
– Но червенцы уже ищут вас, – мрачно договорил Фед. – Вот поэтому я и просил тебя, Лесёна, вести себя тише!
Я поежилась и показала на обугленные таблицы.
– Тогда нам тем более надо вернуть недостающие части.
– Обойдемся без колдовства в этот раз, добро?
– Фед, это вопрос?
– Я сказал – без колдовства.
Я перевела взгляд на Минта. Он молчал, но весь его вид выражал полное согласие с наставником.
– Как вам будет угодно, – сказала я и кинула таблицы Минту. Тот поймал, но вдруг вскрикнул и схватился за грудь.
Мы с Федом быстро оказались рядом: наставник нырнул за ворот, а я принялась развязывать узелки на рубахе.
– Ты ранен?
– Нет… не совсем. – Минт попытался отстранить мои руки, но безуспешно.
– Он хуже, чем ранен, – донесся голос Феда. – Покажи.
Минт поморщился и отвел в сторону ворот.
– Знаете… Таблицы были не единственным, что я едва унес с той поляны, – сказал он хрипло.
Я едва сдержалась, чтобы не отпрянуть. То место, куда вчера Колхат-оборотень ранил Минта, покрылось черной коркой и серыми струпьями.
12Незваные гости
Рану окружали синяки всех оттенков лилового. Но пугало не это, а багровые наросты, которые шипами выпирали из посеревшей треснувшей корки. На миг в комнате повеяло холодом, хотя ставни были заперты и дверь никто не открывал. Более того, никто и не заметил ветра. Только оберег, кажется, немного потеплел.
Но ни то, ни другое хорошим знаком не было.
– Выглядит паршиво. – Фед еще раз заглянул под рубаху Минта. – Почему ты молчал?
– Да как-то не до того было. – Наемник скривился. – И вот что странно, почти не болело весь день. Я корпией утром замотался да и забыл.
Всполох золотистого пламени, исцеляющая руна, скользнула и исчезла внутри раны. Но Фед остался недоволен.
– Нужен лекарь. Что это? Что за черная плесень?
– Скорее уж колдовская дрянь.
Они еще что-то говорили, но меня не покидало ощущение, что с этой коростой обычному лекарю не справиться. Странный холод до сих пор чувствовался в комнате. Сил Феда в облике ящерицы оказалось недостаточно для исцеления.
– Эта рану нанес оборотень Драурга, – сказала я. – Нам нужен лекарь-колдун.
– И много ты знаешь лекарей-колдунов? – Минт опустил рубаху и принялся наматывать кушак, при этом пальцы у него слегка дрожали.
На миг передо мной предстало видение с поляны: охваченный гнилостной чернотой Колхат – уже не человек и еще не мертвец – порождение злой воли неведомой силы.
– Немного, – выдохнула я. – Но кое-кого знаю.
В тот миг я готова была бросить все и уехать из Линдозера, но…
– В Обитель не поеду. – Минт сверкнул глазами. – Я уважаю вас с Федом, но больше никто из колдунов ко мне не прикоснется. Или я вылечусь обычными способами, или…
– Не говори так!
– Будет тебе лекарь. – Фед забрался к нему на плечо. – Идем. Оборотень это был или нет, но нам нужен опытный взгляд.
Слова наставника притупили мое беспокойство, но все равно оно оставалось острым. Похоже, все забыли, что Колхат смыслил в заморских ядах.
– Он мог отравить тебя прикосновением!
– Тогда тем более нет времени на разъезды. – Минт пересадил Феда в рукав, всем своим видом показывая, что готов к выходу.
Я вздохнула. Если эти двое уговорились, то препятствовать было бессмысленно.
Когда мы выбежали из корчмы, оказалось, что на улице настал вечер. В какую сторону податься? Выбор невелик. На окраину, где у старой мельницы жил травник, или в центр, где людей было больше, а с ними и возможностей отыскать помощь.
– Вы помните, как идти к Дану? Вроде туда, да?
– Нет, поищем кого-нибудь другого. Травник и без того насмотрелся лишнего, – отрезал Минт. – И сам он какой-то странный.
– Но…
– Нет! – рыкнул он.
Я вздохнула, но перечить не стала. Минт также решительно отверг идею спросить совета у хозяйки «Тельца», и нам ничего другого не оставалось, как пойти вверх по улице, в центр.
С заходом солнца с полей в Линдозеро возвращались работники и хлебопашцы. Они проходили мимо нас, отводя взгляды, но вскоре нам встретилась благообразная старушка, которая сидела на лавке у избы. Рядом квохтали рябые несушки и рыл землю петух с куцым хвостом.
– Здравы буде, матушка, – сказала я первой. – Что поделываете?
– Вяжу, милая, – ласково ответила старушка, присматриваясь к нам подслеповатыми глазами. Но вопрос о лекаре переменил ее в лице.
– Лекарь? Какой лекарь? – воскликнула она. – Нет у нас его! Вот была бабка Фердунья, нашей корчмарихи мать, да зим пять назад как к предкам отошла. У княжа хороший зелейник, говорят, а у нас только так, своими силами.
– А травник, что живет на краю города? Возле старой мельницы?
– На мельнице с войны никто не живал! Хозяин злой, как сто чудней был, посему и на ту сторону нехорошей дорогой ушел. Тьфу.
Я представила перед мысленным взором спокойное, чуть хмурое лицо молодого мужчины с ясными серыми глазами.
По коже пошли мурашки.
– Что с ним сталось? – спросил Минт.
– А не знает никто. Соседи нашли возле леса окоченевшим, с перекошенным от крика лицом, не к ночи будет сказано!
Мы стояли возле ограды в тягостном молчании.
– Идемте, – молвил Минт.
Он шел впереди и подергивал плечами, явно злился. То ли сам на себя, то ли на весь мир, то ли на колдунов, и меня это злило тоже, потому как его упрямство всячески мешало нам. Но одно было хорошо: Минтовы рваные движения кое-кого мне напомнили.
– Просветитель! – воскликнула я. – Спросим его, где найти лекаря?
– Ну уж нет! – ожидаемо начал сопротивляться наемник, но меня поддержал Фед.
– Согласен.
– И не будет выглядеть странно, – добавила я и, не дожидаясь ответа, направилась к мунне.
– Что я слышу, – пробормотал Минт, догнав меня. – Ты предлагаешь просить помощи у жреца?
– Что-то больше желающих не предвидится, – с досадой произнесла я, когда от нас снова шарахнулась семья линдозерцев.
– Быстрее. – Мы тоже прибавили ходу. Даже ветер усилился и будто бы подгонял, дуя в спину.
Вскоре мы вышли к мунне. Приметный купол возвышался над крышами теремов, словно маяк, и на площади перед мунной собралось немало горожан.
Заходящее солнце бликовало на слюдяных оконцах, просачиваясь сквозь листву и падая на землю россыпью радужных точек. Плетеная ограда, каймой пролегающая вдоль стен, утопала в кустарнике. Я чувствовала настороженные взгляды линдозерцев, ощущала, как льнут они к мунне, как к источнику спасения, как к судну, способному уберечь во время шторма. Молодая весенняя зелень, лиловое с золотым, и над всем этим ощущение зловещего, какого-то потустороннего ужаса местных жителей.
У входа стоял молельник – небольшая подставка с деревянной крышкой. Мы подошли ближе, и я увидела, что там почти нет места от оплавившегося воска, но горожане все равно протискивались к ней и, обжигая ладони, ставили свечи. К молельнику был прикреплен список усопших на этой седмице, чтобы каждый мог подойти, помолиться, помочь душе покойного добрым словом преодолеть чертоги пред царством Единого.
Мы заняли место в очереди, и прогнать нас, к счастью, никто не посмел. Всем явно было не по себе, но мы прятали это друг от друга: я увлеклась разглядыванием людей на площади, Минт – собственной пятерни, а Фед так и вовсе затаился в рукаве.
Терема и избы вокруг мунны почернели от времени и покосились и на закате стали похожи на вросших в землю диковинных зверей. Какие-то дома темнели провалами окон, беззубо скалились просевшими крылечками, а какие-то прятались за зарослями кустов и крапивы. Казалось, лес завоевывал город и начинал с самой значимой его части – с сердца.
Народ вокруг перешептывался, но страх перед чужаками, видимо, оказался слабее желания попасть на Чтение, и мало-помалу и за нами выросла очередь.
Наконец, на площади показался просветитель – серая и угловатая тень среди пестрой толпы. Прихрамывая на левую ногу и опираясь на посох, жрец сошел со ступеней мунны вниз. Его тут же окружили линдозерцы.
Мы придвинулись ближе, и я услышала взволнованные голоса:
– Говорят, в лесу кого-то порешило…
– …а княж-то что?
– …из столицы слыхали вести?
Просветитель повернулся, и я только сейчас заметила, какое у него уставшее лицо. Темные, почти черные пряди в этот раз убраны под жреческий убор, синие тени под глазами и брови вразлет. Молод, но возраст уже коснулся облика.
– Подпитывайте свою веру истинным словом, словом Закона. Жду вас завтра утром на Чтение, – сказал он, а затем занялся каждым вопрошающим по отдельности.
Линдозерцы, такие угрюмые и неприветливые с нами, взирали на просветителя с благоговением, и мне вскоре стало понятно почему. Гневливых он мягко осаживал, испуганных – успокаивал, а плачущих – терпеливо выслушивал. Очередь двигалась медленно, но чем ближе мы подступали, тем заметнее было исходящее от жреца мягкое золотое свечение. То ли закат постарался, то ли просветитель и вправду засиял от неподдельной любви горожан: их любовь выделяла и возвышала его над всеми.
«Кажется, вот мы и нашли самое сердце Линдозера», – подумала я со смесью восхищения и зависти.
Но также и поняла, откуда взялось тревожное ощущение от жреца при первой нашей встрече: его способность с легкостью читать других людей беспокоила. В этом было что-то знакомое…
Мы продвигались дальше, и среди горожан стали встречаться узнаваемые лица: бабушка Косома со своей семьей, приехавшие на телеге, Мафза, ее завсегдатай. Только травника среди них не было.
– А вы придете ко мне завтра? – долетел до меня голос Мафзы.
Что ей ответил просветитель, я не расслышала. А жаль. Очередь гудела от слухов, и были те, кто говорил громко: