Светлолесье — страница 37 из 79

Неужели он догадался, кто я?

Мысли шумели в голове, не давая ухватиться за них, не позволяя выбрать самую разумную.

Альдан тоже остановился и замер спиной ко мне.

– Аррадо маос, – проговорил, отчетливо выговаривая каждый слог, травник. – Что это значит?

Древние слова. Такие старые, что сами светила могли бы уже и позабыть те времена, когда они свободно звучали в Светлолесье.

– Слова из… песенки, – пробормотала я с самой искренней улыбкой, на какую была способна. – Мне надо на Чтение. До встречи, Альдан.

И устремилась мимо остолбеневшего травника, пока он еще чего-нибудь не вспомнил.

Утром на площади было совсем не так, как вчера. Мунна по-прежнему приковывала взгляд, но уже не казалась такой зловещей, не в последнюю очередь потому, что за ее оградой Ерх и другие купцы возводили шатры для торжища, а лавки заняла ребятня с березовыми вениками на продажу.

Когда я вошла в мунну, просветитель уже начал речь, и пришлось остановиться у входа.

Горожан было не в пример меньше, чем вчера, но все же сидячих мест не осталось. Ордак и его дружина тоже были здесь. Выискивая среди людей красные плащи с оком, я вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, словно невидимая отметина повисла, полыхая, над головой.

Я замерла: треск свечей, густой запах благовоний, холодное мерцание ока…

Просветитель.

Это он смотрел.

В обрядовом облачении, с возложенной на Книгу дланью, с произносимыми нараспев словами. Казалось, с такого расстояния можно легко ошибиться, но нет, я была уверена, что это именно он выжигает своим взглядом на мне невидимые узоры.

И отвела глаза.

– Фед!

Ящерица, словно только того и дожидалась, сразу же вынырнула из-под пола и уже через миг ползла по подолу моей длинной рубахи. Сегодня я надела святоборийское одеяние, и не зря: шустрая ящерка легко смогла найти приют в белых расшитых рукавах.

– Ну наконец-то, – шепнула я. – Как ты, Фед? Есть новости?

– Минт с тобой?

– Нет, но ему лучше…

– Идем к крепости, – резко сказал наставник. – Сейчас.

Я осеклась. Что-то в нем переменилось, но я не могла понять, что именно.

В конце концов, в последнее время мне слишком часто что-то кажется.

И, конечно, только стоило так подумать, как снова почудился чей-то взгляд, но, обернувшись, я никого не увидела.

Альдан наблюдал за тем, как удалялась чародейка. Девица шла за жрецом и Менаем, рассматривая город, и чуть отставала. Тугая темная коса заплескалась между лопаток, когда хозяйка ускорила шаг, чтобы нагнать их.

Альдан закрыл глаза.

Вдох.

По всему телу разбежались едва ощутимые искры тепла, и кожа покрылась мурашками. Следующий за колдуньей запах пепла, кажется, чувствовал только он. Воспоминания, как давний сон, возникли перед его мысленным взором размазанной кашей лиц и событий. Только чувства, вновь пробужденные от многолетней спячки, вырвали со дна прошлого память о тех днях.

Пепел…

Тогда, несколько зим назад, тоже все им пахло, хоть и прошел почти год с войны Трех Царств. Дух гари все еще стоял в воздухе, но повсюду слышался стук молотков. Город разрастался, люди Вороньего Яра возводили избы.

Альдан знал, что не мог ошибиться: это колкое, ядовитое чувство он угадал бы из тысяч других, не спутал бы с пряно-пепельным колдовством Лесёны или чем-либо еще. Чутье подсказывало, что только что он повстречался ровно с теми же враждебными волнами, что и ночью в Вороньем Яру, а значит, под личиной Меная или просветителя таился Друг Змей.

Если это правда, то кто из них? Старик или жрец? Один из них притворялся. Один из них был предателем.

Но можно ли доверять чутью? Альдан уже привык к неспокойному линдозерскому лесу и его странностям, но именно присутствие колдунов пробудило забытые чувства внутри него. Проклятие – видеть то, что не видят другие. А теперь еще и ощущать.

Но Единый послал ему испытания, он же послал ему вызволение. Разве не из всех домов в Линдозере судьба трижды постучалась именно в его дверь?

И если это так, то разве не должен он, Альдан, воспользоваться случаем, данным ему свыше?

Травник чувствовал необычайный прилив сил. Словно ему удалось найти какую-то редкую составляющую в сборе, добыть нечто по-настоящему ценное. Будто бы колесо на старой мельнице снова начало вращаться, орошая живительной влагой давно ссохшиеся каменные жернова. Колесо. Колдуны назвали Лесёну «Колесом».

Альдан усмехнулся.

Быть может, время его испытаний подошло к концу.

Им зачем-то нужна Лесёна, но сама она еще не ведает о том, что идет на заклание. Со всей ясностью травник осознал, что если сумеет уберечь хотя бы одну душу от проклятого леса, все изменится.

Но сначала придется разобраться с тем, кто расставляет на нее сети. И зачем. Разобраться с этим колдуном, Другом Змей.

17Врата Милосердия

Княжеская крепость вырастала над лесом сгорбленной старухой с укоряющими окнами-глазницами. Заросли терновника оплетали первый ярус, тянулись выше, будто руки лесного божества. Камень, из которого были сложены стены, пошел трещинами от старости. Но древнее всего выглядели эти высокие резные ворота, что стояли прямо на пустыре перед крепостью…

– Знаешь, что здесь напис-с-сано? – спросил Фед, кивая на руны над моей головой. – Их называют Вратами Милос-с-сердия. Основу для них заложил сам Мечислав.

Столбы и перекрытие были испещрены лицами и рунами: там были и первые червенцы, павшие от рук чародеев, была и сама Галлая, основательница Обители. Пленная и повергнутая Мечиславом, водрузившим ногу на гору колдовских свитков.

И так до самого конца, до верхних картинок, являвших Мечислава с распростертыми к небу руками и какие-то летающие головешки над ним. Дальше первый жрец изображался восседающим на коне и отрубающим голову последнему правителю Нзир-Налабаха – царю Полуночи. В одной руке Мечислав держал узду, а в другой – меч. Ну и еще множество картинок в таком духе. Заканчивалось все резьбой со строительством крепости и благостными лицами людей.

– М-да, – протянула я. – Врата Милосердия. Даже добавить нечего.

– Ох, Лес-с-сёна…

Я отвела глаза. Что здесь скажешь? Первый жрец был великим воином. Он спас Светлолесье. Век Полуночи, время кровавых обрядов, кончился благодаря ему. Какую червенскую тайну Мечислав унес с собой? Печать? Все знали, что вскоре после битвы с царем Полуночи Мечислав погиб от ран. Я видела золоченый холм, место упокоения его тела, в Злате. Но откуда появился Мечислав, как стал избранником Единого? Драург сказал, что первый жрец начал свой путь здесь. Значит, Врата Милосердия запечатлели подвиги жреца. Похоже, он и правда когда-то жил тут, ступал по линдозерской земле.

Высокие своды уходили вверх и сквозь узкие прорехи облаков лился свет, выхватывая плывущий по воздуху липовый пух. Складывались в ритмичную вязь древние руны. Кое-где темнели трещины, и без того мешая прочесть изъеденные временем знаки. Но, если присмотреться, похожие руны я видела в читальне Обители и… в таблицах.

– Похоже на расканийский, – сказала я.

– И звучат руны так: «Земля, хранящая ключи от таких древних тайн, что сама пропиталась обманом. И не розы цветут здесь, но ядовитые шипы касаются всякого».

– Что-то знакомое, – отозвалась я и спохватилась: – Об этом же говорил старик-пьяница из корчмы! Быть может, в проклятии леса виновата Печать?

Я обернулась на родовое гнездо Мечислава и его предков. Вспомнила подслушанный разговор.

– Печать. Про нее говорили княж и тот беловолосый червенец, – сказала я. – Но при чем здесь Мечислав?

– Из того, что я услышал в крепости, – Фед переполз по моему плечу к самому уху, – Печать – это вещь, которая скрывает какую-то тайну первого жреца. Тайна запечатана, понимаешь? Поэтому червенцы напрямую не говорят о ней.

Что за зловещая тайна поселилась в Линдозере? Горожане что-то знают. Или чувствуют? Отчего все боятся леса? Я вспомнила про Альдана, ведь он едва ли не единственный из всех встреченных линдозерцев без страха говорил о нем. А всюду только и разговоров, что о пожаре в лесу.

В задумчивости я подперла рукой щеку и уставилась на резьбу. Одна рука потянулась к оберегу, другая – к Вратам.

Камни, камни, камни…


Здесь водилось много змей: медные, песчаные, смертельно опасные изжелта-красные и черные гадюки. Хоромы стерегли слуги и животные, но я знала, как легко погибнуть от укусов ядовитых тварей.

Видение вспыхнуло в моем сознании, и вот я уже куда-то кралась по иссохшему ночному саду, а руки оттягивал пузатый кувшин. В небе тускло алела Червоточина.

Вдруг передо мной выкатился клубок змей. Я замерла, но, памятуя об уроках старших, схватила с земли камень и запустила его в извивающийся клубок. Но это не испугало тварей, а только раззадорило. Мой же драгоценный кувшин едва не разбился. Я отшатнулась, когда разъяренные змеи с шипением скользнули ко мне, но трясущейся рукой подобрала с земли еще один камень. И снова промахнулась.

Кричать было нельзя, ведь меня могли заметить, но и скрыться от змеищ было негде: высохшие деревья сада не оставляли надежды на спасение.

Я застыла на месте, мучительно раздумывая, спасаться самой или бросить свою ношу, как вдруг чей-то злой голос сказал:

– Беги же, глупое дитя!

Я прикусила губу. У открытого перехода стоял парнишка в такой обтрепанной одежде, в какой у нас не ходили даже слуги. Он прижимал к груди ворох берестяных грамот.

Глаза чужака блеснули зеленым, а затем змеи опустили головы к земле и отползли восвояси. Я заметила, как в глубине сада пошевелилась какая-то тень: кажется, здесь был кто-то еще, и он нас заметил.

– Иди домой, – голос парня стал еще злее. Он тоже заметил, что мы были не единственными обитателями сада этой ночью. Но мой испуг уже прошел, и я поднялась на ноги. Я была ребенком, чью жизнь оберегали другие, я привыкла делать то, что вздумается, и всерьез опасалась только двух вещей: гнева отца и печали матери. Поэтому снисходительный и злой тон незнакомца вызвал во мне негодование.