– Чего это ты мне приказываешь? – Я свирепо перехватила кувшин. – Кто ты такой?
По губам чужака пробежала кривая ухмылка. Блеклый красный свет Червоточины не позволял разглядеть его как следует, и оттого мой разум домысливал что-то свое. Зелень глаз проступила еще отчетливей.
– Тебе следует быть более благодарной.
– Не стану я перед тобой раскланиваться, чудов колдун!
Лицо парня окаменело, а в следующий миг рядом со мной раздалось шипение. Я подняла с земли камень и положила его за пазуху.
В переходе никого уже не было.
– Чудов колдун, – пробормотала я с яростью.
Из кувшина на землю сочилась вода, и этот вид почему-то разрывал мне сердце.
Резкий вздох!
Почему здесь? Почему сейчас? Я прислонилась лбом к Вратам, чтобы спрятать лицо от Феда. Я сама не знала, почему скрываю.
Семь лет и зим минуло с тех пор, как Фед нашел меня, но впервые я так четко вспомнила прошлое! И когда? Когда успела примириться с его утратой? Похоже, я была служанкой. Иначе зачем таскать воду в кувшинах, да еще и по ночам? А еще… еще я боялась колдунов. И тот парень из снов… Он был им.
Не потому ли сгиб в пламени?
Если верить Феду, прошлое открывается для настоящего. В чем же урок этого видения?
– Лесёна, моя личина ящерицы на исходе, и теперь я должен предупредить тебя…
Фед вдруг замолк и нырнул в мой рукав.
– Кто-то идет, уходи!
От леса скакала конница во главе с Ордаком. Я нырнула за столбы. Ну конечно! Чтение закончилось, и они возвращались в крепость!
– Фед, они ищут таблицы!
– Знаю. – Наставник проследил взглядом за червенцами. – Но ты ведь не взяла их с собой на прогулку по городу, верно?
Я вдруг вспомнила, что таблицы до сих пор лежат в моей суме.
Топот нарастал. Я вжалась в камень, но рассчитывать было не на что, жрецы наверняка заметили меня. Лоб покрылся испариной. Я все еще не могла прийти в себя после увиденного.
– Кто ты такая, чудь тебя подери?
Ордак натянул поводья, и конь под ним заржал, выбил копытом землю. Червенцы остановились, и я почувствовала на себе пристальное внимание десятков пар глаз вместе с развевающимися на ветру алыми глазницами на их плащах. Это было равносильно прилюдному суду. Я знала, что нельзя чувствовать себя виноватой, но у меня не получалось, конница застигла врасплох. Пальцы забила мелкая дрожь.
И, кажется, беловолосый не запомнил меня вчера.
– Лесёна, не молчи, – прошептал Фед. – Скажи, что забрела сюда по ошибке! Гуляла!
Но слова будто застряли у меня в горле. К счастью, среди червенцев оказались и более наблюдательные. Один, русоволосый парень с торчащими редкими усиками над верхней губой, произнес:
– Я видел ее сегодня на Чтении. И вроде это она жаловалось княжу на Мафзу…
– А. – Ордак слегка обмяк в седле, но взгляд был по-прежнему жестким. – Фенцлав, так ты знаешь эту девицу?
– Нет. – Червенец помотал головой. – Она из приезжих, поселились у травника.
– И как это она все успевает? – Ордак спешился и подошел ко мне вплотную. – Может, поделишься? Как тебя звать?
Он качнулся вперед с пятки на носок и навис надо мной так низко, что я рассмотрела на его лице рубец ото лба до щеки. Таблицы с рунами чар Разрушения все еще лежали у меня в суме. У меня в суме.
Вдруг к нам подошел запыхавшийся Минт. Он хлопнул ладонью мне по плечу, и Ордак отпрянул на полшага.
– Сестра, вот ты где! – Он понимающе улыбнулся беловолосому. – Глаз да глаз за этими девицами. Позор тому брату, который не доглядит. Лесёна, княж проявил к нам доброту, но не стоит надеяться на большее.
Я прижала ладони к запылавшим щекам и что-то бессвязно пролепетала. Чудь меня подери, надо собраться!
Червенцы засопели, а наемник холодно улыбнулся, небрежно перекидывая соломинку из одного угла рта в другой.
– Влюбилась, что с нее взять!
Ордак прищурился.
– Пусть твоя сестра вывернет суму.
Я подавила вздох. Медленно, словно во сне, запустила руку… но таблиц не было! Должно быть, остались на печи. Я едва не разревелась от облегчения. Крылатая, благослови мою рассеянность!
Ордак велел мне вытряхнуть все вещи на дорогу, но, так ничего странного и не обнаружив, выругался и отпустил нас.
Когда пыль за ним и его людьми улеглась, жаркие иголки все еще впивались в мою спину. Теперь червенец точно запомнил меня.
– Вот почему от колдовства одни беды, – хрипло сказал Минт. Он убрал заговор-клинок в ножны. Только что у меня на глазах с него осыпалась ржавчина. Сталь стала чистой, и мы знали, чья это заслуга.
– Благодарю…
Фед молчал. Его юркая тень скользила по резьбе, и сам он явно торопился куда-то.
– Избавьтесь от табличек, – наконец сказал он. – А я должен вернуться в крепость и разузнать про Печать еще что-нибудь, прежде чем снова стану человеком.
Минт странно улыбнулся, будто ему было ведомо больше, чем нам. Неужели мы, колдуны, так сумасбродны в его глазах? Готовы положить жизнь ради прошлого, ради правды, которая до сих пор прячется за спинами дней.
Когда мы шагали по дороге в город, меня мотало, как одурманенную. Я без конца оборачивалась, проверяла, не скачут ли червенцы следом, ощупывала, целы ли наручи, и все казалось, будто жрецы во главе с Ордаком затаились где-то рядом. Дойдя до корчмы, я остановилась и, переведя дух, пошла напрямик, к кухне, а Минт остался в зале. Корчмарка явно недолюбливала мужчин, а мне нужна была ее сговорчивость: чем быстрее мы разберемся с Линдозером, тем лучше.
Мафза была здесь, резала грибы и лук. Я забралась на лавку, давая волю дрожи.
– Ольша проснулась, говорит, ей лучше. Посему мы дальше с ней сами управимся, чай, привычные, – сходу сказала хозяйка постоялого двора, а потом присмотрелась ко мне. – Совсем загонял тебя травник, да?
Я подняла на нее взгляд, и в лицо вдруг пахнуло холодным воздухом, будто из погреба. Оберег нагрелся, и мучительно стукнуло в груди сердце.
Что, если Полуденный царь – шутка, небыль, морок? Вдруг он никогда не явится, вдруг я зря надеюсь? Что я вообще тут делаю, кого пытаюсь спасти? Кого я на самом деле должна спасти?
Я успела позабыть цену раскрытой личины, но нечто внутри меня помнило об этом, помнило, как мы убегали из городов, как медленно сжимались тиски червенцев и какую цену заплатил Елар…
Нельзя себя выдавать. Нельзя попадаться червенцам.
Пока я медлила с ответом, Мафза спросила, не через лес ли я шла. А если так, то лучше умыться чистой водой и осенить себя знаком Единого.
– Да что с вашим городом не так-то?! – воскликнула я. Голос дрогнул, выдавая страх.
– Набрехали в Линдозере, да? – с досадой воскликнула Мафза и, отложив нож, зашептала: – Да что говорить-то? Разное болтают. Места у нас и правда неспокойные, иной раз в бор кто по ягоды да грибы пойдет, потеряется, ищут-ищут его, а потом глядь – спит себе на пригорке, во сне улыбается. Да безвредно все было как-то, что ли. Пару зим назад, сказывали, неупокойники шалили, людям показывались. Я иной раз сама не верю, что со мной приключилась такая история.
Мафза обтерла руки, оглянулась, затем достала котомку со спицами, а мне вручила моток шерсти, который я тут же принялась неумело жамкать.
– Но почему вы тогда живете здесь? – спросила я. – Если боитесь проклятий, чуди и неупокойников?
Мафза рассеянно улыбнулась и ответила:
– А как люди в Екадии, на пустошах тамошних живут? А как сиирелльцы на острове своем беззаконном обосновались? Человек любит то место, где родился, вырос. Ко всему привыкает. Как к засухе, как к непогоде. Ты молоденькая еще совсем, не понимаешь.
Я вспомнила видение. Пыль, змеи, высохшие деревья… Кажется, я сама была родом из Екадийский пустоши, или же мои родичи вполне могли оказаться рабами кочевников. После стольких лет вкус этой крупицы ясности утратил всякую горечь. Разорение и пустоши были оплаканы мной еще в Дубравре и после него. Только вот что за хоромы каменные там стояли? И почему тот угрюмый парень из видений бродил по ним, словно тень?
Неважно. Если песок меня чему и научил, так это ценить то, что еще живо. Настоящее.
Корчмарка продолжала, не замечая, как проясняется мое лицо:
– А мы лес не сердим, обряды святоборийские старинные исполняем справно, каждый год. Даже сам княж с нами хороводы зимой водит. Да что тут добавить? – Мафза обратилась сама к себе и продолжила: – Княж-то и говорит, чародеи насмердели тут в свое время, вот земля-матушка и борется с силушкой акудной, злыдарной, и потому предков обычаи чтить надо, помогать ей. Княжи наши уж много годков за нами присматривают, нечисть гоняют. Но вот и род извелся, да и сила уж не та.
– А что значит «род извелся»?
– Один-одинешенек наш княж остался в своем роду. Двух жен пережил, а наследника таки не заимел. Говорят, – она понизила голос, – ни одна не смогла выносить его дитя.
На кухне появилась жилистая святоборийка с перепелкой в руках. Стряпуха? Она недоуменно воззрилась на нас, чем, похоже, только рассердила хозяйку. Мафза выдернула из клубка спицы и взмахнула ими передо мной. Похоже, ей приходилось каждый раз преодолевать нечто внутри себя, чтобы поделиться со мной своими тайнами.
Я протянула шерсть Мафзе, но та покачала головой.
– Недосуг мне с тобой болтать. – И вернулась к столу.
Я положила шерсть на лавку и вышла, и все казалось, что чужие взгляды, будто метлой, выталкивают меня из кухни.
– Узнала, что хотела? – спросил Минт. Я ощутила к нему прилив нежности и вдруг, сама от себя не ожидая, обняла парня.
– Ну-ну, – растерянно сказал он и неловко погладил меня по спине.
Страх перед червенцами, перед Шепотом, обрывки прошлого, мои неловкие попытки что-то понять и кому-то помочь – все вдруг хлынуло из глаз соленым потоком, и прохожие останавливались, неодобрительно глядя на то, как чужачка воет на всю улицу. Ну и пусть!
– Я не думала, что все будет так, – сказал