Но Альдан уже пересек двор и скрылся на мельнице.
– Представление окончено, – сказала я и вытолкала Янию, близняшек и их подруг за ограду.
– Альдан, ты пироги забыл! – закричали вслед девушки.
Минт, ухмыльнувшись, перехватил узелок с подношением и направился к куче дров, а я, затворив калитку, сердито пошагала к мельнице. Ночная темнота уже опустилась на город, затянула чернильными тенями заводь и лес. Но злость на травника толкала меня вперед. Ну и зачем он поддался на подначивания? Раньше Дан не выглядел человеком, которому есть хоть какое-то дело до досужей болтовни.
Но внутри мельницы было пусто. Значит, он вышел с другой стороны и по своему обыкновению отправился в лес. И зачем я сюда пришла? Что хотела ему сказать? Здесь чуждая мне земля, непонятные обычаи. И люди тоже.
Мельница тонула в темноте, но в подсобке горел огонек.
Огонь свечи. Огонь внутри меня…
Не обжигающий, но ясный.
Я перевела дыхание и быстро прошла через мельницу, а когда вошла в подсобку, то увидела, как на почему-то распахнутые настежь двери льется ровный свет единственного светца, оставленной на крыльце. Я остановилась на пороге, осмотрелась. Из-за рваного края облака вышел месяц и осветил избу с поляной перед ней. Где-то в лесу ухнула сова.
Травник стоял неподалеку, облокотившись о забор и закинув одну ногу на нижнюю доску.
– Я хотела спросить про баню, – сказала я зачем-то.
Альдан не торопился с ответом, мне даже показалось, что я спросила слишком тихо.
«Что же, не буду мешать», – подумалось мне.
– Сейчас начнется.
Все-таки расслышал.
– Что начнется?
Я подошла к забору и провела по нему рукой, ощущая под ладонью выщербленное ветрами, солнцем и дождем старое дерево.
– Посмотри на небо. – Альдан был выше меня на целую голову, и поэтому, когда повернулся ко мне, я не увидела выражения лица, с которым он говорил эти слова, а только кайму освещенных серебром волос.
– Смотрю…
На небе вдруг скользнула полоска яркого света и понеслась, роняя искры, куда-то к лесу.
– Началось, – сказал Дан, вновь поднимая голову. – К месяцу пряну, на излете лета будут самые ясные звездопады.
На мгновение я увидела какого-то другого, по-мальчишески восторженного Альдана, и это сбило меня с толку.
– А… Да.
И когда я опустила глаза на забор, то заметила, как близко лежит его ладонь рядом с моей.
– Ты знаешь, – сказала я, – предки верили, будто звездные дожди сливаются в одну священную реку Ангмалу. На земле ее воды несутся к Неведомому морю, где вода питьевая, а не пресная. А еще при порывистых ветрах Ангмала становится серой и поворачивает вспять, на север.
– Назад к Отцу-Солу. К богу чародеев и древних людей, – сказал Альдан, мельком взглянув на меня. – Ангмала – колдовская река. Откуда ты столько про нее знаешь?
Я очнулась. Не один раз я уже навлекла беды неосторожными словами.
– Услышала как-то раз песню, – пробормотала я.
– Очень опасная эта песня, Лесёна.
Но откуда простому травнику знать, что колдовская река течет на севере? Это старое-старое предание. Ангмала начинает свою дорогу в Срединном мире из озера внутри Нзир-Налабаха. Я подавила дрожь.
Вдруг мир вокруг нас словно дрогнул.
– Сёнка, эй! Ты где? – крикнул Минт из избы.
– Проверю, подошел ли наш черед, – сказал Дан, поднимаясь. – Не задерживайся, пойдешь первой.
Как только я вошла в избу, Минт сказал:
– Он был червенцем, Лесёна.
– Разве? – В горле пересохло. – Нельзя наговаривать на человека только потому, что он проворнее тебя орудует топором.
– Вот именно поэтому! – взвился Минт. – Альдан лучше всех знает окрестности Линдозера, разбирается в травах и лечении, образован куда лучше горожан. И его учил воевода.
Я заходила по дому, кусая губы. Из головы не шел наш разговор с Альданом о реке.
– Но ведь корчмарка за глаза называет его морокуном. Такая слава не касается жреца.
– На мельнице долго никого не было, – продолжил друг. – Дан появился здесь не так давно, а до этого он жил в крепости! Лесёна, мы должны быть вдвойне осторожны с ним. Ты ничего такого ему не рассказывала?
Я покосилась на печку.
– Он слышал, как я разговариваю во сне на расканийском, – призналась я.
Минт закатил глаза.
– Чудь раздери! Я не спущу с него глаз, – мрачно сказал он, тряхнув головой с такой решительностью, что кольца в его ухе звякнули. – Но и ты не вздумай миловаться с ним.
Но в мыслях все еще стоял запыхавшийся Альдан, травинки, облепившие его одежду, часто вздымающаяся грудь с одинокой перевязью обрядового шнура. Ничто не могло повергнуть его в смятение, даже наше появление на пороге его дома и рана Минта. Но про свою жизнь он говорил с видимым усилием. Я задумалась: каково это, убегать от прошлого, а не искать его?
Я вдруг представила травника в бане, с очередью из девиц с вениками, и поспешила вскарабкаться на печку за своими вещами. Но следующий миг отрезвил меня, словно на голову вылили целый ушат ледяной воды.
– Минт…
– Да?
– Мои таблицы. Их нет.
Альдан проснулся среди ночи, в час волка. Лесёна вновь спала плохо, звала кого-то. И чего колдунье привиделось? Сны выдавали ее. Травник весь вечер украдкой наблюдал, но чем больше смотрел, тем больше убеждался: обычная девчонка. Чудно́. Разве могут быть чародеи похожи на людей? Словно бы только случаем выпадает им по судьбе злая доля, как из корзины спелых яблок наугад достается червивое. Быть может, не все колдуны плохи. Быть может, они лишь рождаются со склонностью к чародейству. Быть может, если не принимать его злокозненной природы, еще можно спастись.
Травник решил держаться колдуньи, если Друг Змей с ней заговорит. Альдан надеялся, что тот рано или поздно покажет себя, ведь Лесёна была ему нужна.
А не рассказать ли Минту и Лесёне про Друга Змей? Но поверят ли? Тот же Минт был всерьез болен, но сопротивлялся лечению Альдана. Настои и мази лишь позволяли парню сохранять бодрый вид, но хворь будто ушла глубже, и чтобы разобраться с ней, нужно было понять ее природу.
А если они сбегут?
Тогда Дан утратит преимущество перед Другом Змей, случай спасти колдунью, а вместе с тем и надежду искупить свою вину.
Вдруг Альдан заметил, как из окна глядит голодным взором мертвый мельник. Взгляд неживого существа, как прилипшая к коже пиявка, холодно извивается, тянет соки. Лес не отпускал души, попавшие в его сети. Травник встал, заставил окна, сел на лавку под печью и вслушался в девичий лепет.
– Я просто хочу помочь тебе, – тихо сказал он. – И себе…
Колдовство Лесёны сегодня пахло ярче: спелым густым ароматом, совсем не тягостным, и влекло его помимо воли. Они были так похожи и одновременно разны! Недоля завела их обоих сюда, в край, где все живое медленно угасает под сенью проклятого леса. Но была еще причина, по которой он оставался подле чародейки всю ночь. Альдан чуял падший чад колдовского огня, и что-то внутри сводило сладостной тоскою.
Дан прикрыл глаза, и перед его мысленным взором потянулись иные края, иные берега, места, где бы он мог начать новую жизнь.
Защитить девушку от колдуна и проклятого леса – достойное искупление? Быть может, тогда обратит на него свой благословенный взор Единый, быть может, тогда сотрет гнетущие узы.
Альдан закрыл уши, чтоб не слышать колдовской шепот, а затем вскочил и вышел на улицу.
Туман льнул к крыльцу, завитками поднимался по резным столбикам, но, как только Альдан направился к колодцу, разошелся в стороны.
Травник быстро умылся и пошел в мельницу за снаряжением. Взял серп, ножи, широкую холщовую суму, светец, лопатку и направился в чащу.
В лесу было тихо, и эта тишина Альдану не нравилась.
В его суме лежали чародейские пластины, при каждом шаге бившие по бедру острыми краями, будто говоря: «Не твои мы, не твои, верни, верни нас обратно…»
Но Альдан упорно нес таблицы сквозь чащу, унося все дальше от девчонки, чью жизнь они еще не успели запятнать.
– Что ж, посмотрим, кто за вами явится, – молвил он и опустил загудевшие письмена на дно Вороньего Яра.
Ночной ветер прогулялся по деревьям. Огромные ступени будто вздохнули, почуяв чародейство, и Альдан спрятался в тени. Казалось, колодец ожил, и Друг Змей не мог этого не почуять.
Травник приник к земле, вжался в нее.
Еще издали Альдан признал сиплый, с резкими перекатами голос. Менай! Это Менай вел заунывную песню, в которой слышалось что-то о солнце.
Старик долго спускался, то и дело теряя нить песни, перемежая ее ворчанием, но когда подошел к таблицам, его вопль ликующе взлетел вверх.
Менай забрал себе проклятые чародейские таблицы.
– Вот ты себя и выдал, Друг Змей, – пробормотал Дан.
Оставалось придумать, как указать на него червенцам.
Одна проклятая душа взамен на другую, спасенную.
Достаточно ли Единому такого искупления?
18Чад колдовского огня
Шаг. Всполох. Старые камни, Вороний Яр.
Все уже собрались. Чего ждут?
Приходят образы между сном и явью, обматывают волю грезой, точно нитью, и больше нет ни боли, ни желаний – только вечный покой, вечная тишина безмолвного прошлого.
Прошлого?
Что осталось позади? Что принесла я с собой? Губительное безумие или промысел богов?
Аррадо маос.
Просто идти как есть, с давно ставшей привычной тоской по утраченному.
Любить… Ненавидеть…
Лишь бы взаимно.
– Сёна!
Руки Дана схватили меня за плечи и помогли подняться, пока мои царапали воздух.
– А чего ты ко мне полез?!
Тяжело дыша, я прислонилась лбом к печному боку и закрыла глаза, отгоняя от себя тускнеющие сны.
Кажется, мы с Даном упали с печи, оборвав занавеску и уронив лавку.
– Ну как так можно! – воскликнула Яния, выуживая горшок с желто-зеленой мазью и несколько кувшинчиков с настойками. – Альдан, давай-ка я обработаю тебе царапины.