Ее тон не сулил ничего хорошего. Я приоткрыла веки и убедилась, что она метит в меня укоризненным взглядом. Яния делала это, умудряясь порхать над травником, словно бабочка над цветущей поляной. Вкупе с предназначавшимися мне жестами вид получался довольно устрашающий.
Сам Альдан, весь взлохмаченный, рассматривал ссадины на руках и груди. Это я его так приветила?
– Дикарка, – отрывисто сказал он, подтверждая догадку. – За этим ты меня звала?
Из рук Янии выпал один из кувшинчиков, но Минт поймал его за горлышко. Я и сама была недалека от позорного падения после таких слов. Альдан, конечно, странный, но… Неужели польстился на бесприданницу вроде меня? Или, может, решил, что, раз я рядом, можно позволить себе приставания?
– Что это ты удумала?! – вопросила Яния, надвигаясь на меня.
– А ты сама-то откуда здесь? – прошептала я, ощущая, как загораются щеки.
– Хотела попросить прощения за вчерашнее!
– А… Ну так прощаю.
Яния фыркнула.
– У Дана! А ты-то чего такая дикая?
– А чего он меня… это…
Все трое промолчали, но уж слишком довольным отвернулся Дан, и чересчур громко кряхтел, поднимая лавку, Минт. Зато Яния, убедившись, что опасность миновала, вернулась в обычное настроение и вновь окружила Альдана заботой. Минт, посмеиваясь, вытащил у спасенного кувшинчика пробку и принюхался. На лице его отразилась неподдельная радость. Заговорщически подмигнув, он плеснул в кружку содержимое и сунул мне.
Я сделала глоток и не удивилась, когда огненная вода обожгла горло.
– Пей залпом, – посоветовал наемник и придержал донышко, не дав опустить кружку. – Лекарь Минт одобряет! Прям вот чую, что день сегодня будет ох и дерь…
– Вы чего там пьете?! – прорычал Дан, пытаясь подняться и отобрать у Минта кувшин. Яния вцепилась в плечи травника и попыталась усадить его обратно, но, не рассчитав силы, повисла на нем, как передник.
– Вместо того чтобы пьянствовать, лучше бы локоть обработала свой! – пробурчал Дан, с явной неохотой подчиняясь девушке.
– Да заживет, – отмахнулась я и пригляделась к мазкам Янии. – Не хватало еще на улицу в этих соплях выходить.
Травник на сей раз твердо отстранил девушку и, непрестанно повторяя что-то про черную неблагодарность, вышел на улицу.
– Да, случается, разговариваю во сне! И что теперь?!
«А вдруг я… нравлюсь Альдану? – подумалось жарко. – Или, может, он просто меня захотел? Неужто и правда полез слушать бормотания?»
От таких мыслей, несомненно навеянных огненной водой из кувшинчика, я вскочила на ноги и принялась восстанавливать оборванную занавеску. Пальцы затряслись, в горле пересохло.
Развивать эти думы было неловко, стыдно и оттого, видимо, никак не удавалось накинуть петли на веревку. Яния бросилась помогать, но если б знала, какие мысли вертятся у меня в голове, возможно, придушила бы меня этой самой веревкой.
– Раз уж вы все проснулись, может, пойдем на торжище вместе?
Я покачала головой: таблицы пропали, и прежде всего следовало их найти. Не следует разбрасываться такими вещицами где попало. Только вот неясно, они пропали из моей сумы на улице или… дома? Если бы кто-то заметил их рядом со мной, здесь бы уже был отряд червенцев.
Минт же еще вчера счел, что одной задачей меньше. Удостоверился через заговор-клинок, что потеря ничем нам не угрожает, и теперь собирался на торжище, насвистывая песню Феда.
– Идем, – шепнул мне Минт, – что толку киснуть? Даже Драург не удержал эти проклятые вещицы.
Он прав, таблицы, которые Алый Ворон вез с собой в Линдозеро, тоже загадочным образом покинули меня здесь. Может, у колдовских вещиц и правда имелась своя воля? Тот же оберег, как сказал Фед, сам выбрал меня следующей хозяйкой.
– Что ж. – Я выудила из сумы гребень и свежую рубаху. – Лучше разыщем Феда. Узнаем, что он разузнал у червенцев.
Все вышли, и я наспех переоделась. Рука сама потянулась к красной ленте, сиротливо болтавшейся на дне сумы. Ленточку еще в дороге вместе со святоборийской одеждой купил Минт – я-то даже не замечала ее до сегодняшнего дня, а тут вдруг отчего-то захотелось принарядится. Что за блажь?
Не сегодня, так завтра Фед обратится в человека, и мы покинем город, увозя с собой тревожные вести про Печать. Так зачем все это? Зачем?
Я яростно вплела ленту в косу. Вот глупая девка, едва унесла ноги от жрецов, а все туда же, лишь бы прихорашиваться да гулять! Лучше бы радовалась, что друг оправился от оборотневой раны, да о таблицах горевала. Все больше толку, чем красоваться перед… перед… неважно. Все это пустое.
Но сердце все равно радостно подпрыгнуло внутри, когда поняла, что травник идет на торжище вместе с нами. Когда я вышла, Минт, Яния и Дан по очереди скользнули по мне взглядами, и показалось, что Дан едва заметно улыбнулся. Яния тут же смущенно спросила о травах, растущих в лекарском огороде, а Минт сердито затеребил откуда-то взявшийся на его шее красный платок.
Земля перед домом была нещадно усталана опилками – ярким напоминанием вчерашнего вечера, и воитель прикрикнул на замешкавшуюся Янию, а потом даже отчитал меня за то, что потянулась погладить возвращавшего с ночной охоты Серого.
Мы спустились под пригорок за избой травника и по проторенной дорожке пошли мимо леса. Щиколотки обжигала молодая крапива, хитро извиваясь то тут, то там.
Неспроста бор имел недобрую славу. Яния рассказала, о чем судачили в Линдозере. Об увиденных в лесу всполохах света и о птицах с человеческими головами, которые предрекали путникам скорую погибель, и о том, как жители старались без нужды в него не заходить.
– Отчего же ты не боишься? – спросила я украдкой у Дана.
Травник чуть сдвинул брови, бросил на меня быстрый взгляд и отвел его в сторону.
– Меня не пугает то, что я вижу, – сказал он. – А слухи не всегда правдивы.
– А правдивы ли слухи про Вороний Яр?
На сей раз Альдан долго молчал, явно раздумывая, говорить ли вообще. Мафза рассказывала, что в Яру погиб ее жених. И не только…
– Червенцы казнили там ардонийского царя, а потом выжгли все селение. Вот что правда, – произнес травник, а Яния кивнула, тряхнув темными косами.
– Но почему Яр не отстроят заново? – недоуменно поинтересовался Минт, шагая позади Дана.
– Закон гласит, что люди не должны гнаться за утраченным. – Дан указал на лес. – Не стоит держать в голове день прошлый и день грядущий. Иначе человек уподобится суетливой птице.
Мы, не сговариваясь, обернулись в сторону леса, туда, где кружило над чащей воронье.
– Говорят, иван-чай называют огненной травой, потому что он растет на местах пожарищ, – нервно сказала Яния и с криком отпрянула в сторону. – Ай! Опять! Ах, это… крапива! Вот уж без чего мир бы прекрасно обошелся.
Она с досадой потерла ужаленное место и пошла дальше.
Я подняла сломанный стебель.
– Но что если… миру необходимо пламя?
– Ты о чем? – обернулся Минт.
– Да так, – отмахнулась я. – Мысли вслух.
Альдан искал глазами Меная. Теперь, когда старик себя выдал, оставалось лишь наблюдать. Его колдовство проявит себя, просто не может не проявить. Ведь когда вокруг столько искушений, силы зла точно попытаются что-нибудь спортить.
А искушений было и правда много.
В дни праздников город оживал, люди веселились, сбрасывали с лиц серую пелену страха и недоверия. Палатки купцов окрашивали Линдозеро в пестрое одеяние, горожане спешили меж рядов, с хохотом показывая друг другу на диковины, голосами сливаясь в единый гомон шумной людской реки. Некоторые линдозерцы неуклюже толклись возле прилавков, а те, что посмелее, уже хвастались перед знакомыми заморскими покупками. Мало кто останавливался, чтобы с подозрением спросить у Альдана, что он тут делает вместе с пришлыми, и еще меньше было девиц, осмелившихся говорить с ними: здесь девушки были под присмотром строгих родительских очей.
Неподалеку от мунны был сооружен помост. Над взбудораженной толпой разливалась песенка про царевну-бродяжку, причем далеко не самого пристойного содержания. Похоже, среди заезжих оказались весьма умелые скоморохи. Дан никогда прежде не слышал такой нахальной перепевки всем известной песни, но Лесёна и Минт, не сговариваясь, обрадованно двинулись к помосту.
– Ты только погляди на их маски! – Яния прыснула, показывая Дану на скоморохов. Дивиться было особо нечему: Дан бы тоже со стыда сгорел, распевая подобное во всеуслышание. Ничего удивительного, что похабники напялили на себя разрисованные да утыканные сухой соломой звериные личины. Но людям нравилось. Та же Лесёна все крутилась возле них, будто звучала невесть какая распрекрасная музыка!
– Я пойду осмотрюсь, – сказал Дан, поморщившись.
– Можно с тобой? – спросила Яния, пряча глаза.
Минт тоже следовал за травником, скорее всего из-за Янии. Все-таки первая городская красавица.
– Ночь Папоротника на носу, а я до сих пор без ленты, – бормотала девушка.
Поймав взгляд Альдана, она тут же ему улыбнулась. Травник коротко кивнул в знак почтения и продолжил путь, но не успел сделать и двух шагов, как перед ним выросли, точно из-под земли, сестры-близняшки, Ула и Мория. Яния надула губы, а сестры в два голоса принялись уговаривать Дана пройтись с ними. Травник отнекивался как мог, высматривая в толпе потертый кафтан Меная, но девицы упорно тащили его за собой. Расхаживая вдоль рядов, средь кутерьмы и веселого шума, Дан едва слышал свои мысли.
– Как чудно, что и ты здесь, Данушка! – Мория приложила к лицу снизки камней. – А то я все решить не могу, пойдут ли мне вон те бусы с златского малахиту или же поискать лунного камня? Никак не решу. А у тебя-то глаз всю-то красоту подмечает, я тебе, как себе, верю. Ну, что скажешь, хороша ли я в них?
– Та же, что и прежде. – Альдан попытался уйти, но не тут-то было.
Первая сестра расцвела и отвлеклась на выбор, зато вторая, Ула, насела на травника с большим пылом:
– Ну а мне-то как быть? – Она поиграла перед лицом Альдана белыми руками. – Где бы достать полушалок с во-о-от таким узором? Как называется цветок, что на нем вышит?