– Сестрице ни слова, – тяжело усмехаясь, сказал Минт. Он накинул на плечи рубаху, но было видно, что ему здорово не по себе. По мере того, как он согревался, кожа вокруг черной лунки снова стала будто бы здоровой: щупальца выцветали, пока стали совсем не видны. Альдан с трудом оторвал взгляд от раны.
– Опиши еще раз ту тварь, что тебя цапнула.
– Кабы я еще знал, как это описать, – со злостью сказал Минт. – Черное, длинное, мерзкое. Гадость, одним словом. Насилу отбились.
– Отбились…
Но ведь ничто не может коснуться тех теней, что обитают в лесу. Как же удалось с ними сладить? Альдан невидящими глазами продолжал смотреть на Минта, а тот вдруг отвернулся. Травник почуял, что Минт пытается утаить всю правду о случившемся.
– Как именно вы отбились, можно узнать?
Минт замялся, на его щеках проступили малиновые пятна. Альдан понял, что он на верном пути.
– Ну?
– Нам помог огонь. – Минт принялся натягивать рубашку с таким видом, словно ничто на свете не требует подобной сосредоточенности, как это.
Огонь, выжженная поляна, запах пепла рядом с Лесёной… Не обошлось без колдуньи. Но ведь братец, каким бы он ни казался легкомысленным, ее не выдаст, а стоит травнику только заикнуться о том, что ему известно, и новой беды не миновать. Особенно после того, как поймали Меная. Неизвестно, как они поведут себя, если узнают, что их тайну ведает кто-то еще. Что ж, лес умеет расставлять силки. Колдунья нужна ему, и теперь он попытается добраться до нее через Минта.
«Здесь никто из них не будет в безопасности, – подумал травник. – Они должны уехать».
Альдан почувствовал, что от этой мысли все внутри него смерзается в комок. Но если скверна доберется до Лесёны так же, как до Меная…
– Зачем вы на самом деле приехали в Линдозеро, Минт? – спросил он прямо, уже заведомо понимая, что парень будет ускользать от ответа, и все же уповая на свое чутье.
– Найти кое-что… А, уже неважно. – Минт с досадой запустил в волосы руку. – Ты уж прости, но гиблое тут место. Вряд ли мы здесь задержимся.
– И хорошо, – сквозь зубы отозвался Альдан и зашагал прочь от заводи.
– Стой, ты куда? – крикнул Минт, глядя на то, как травник стремительно скрывается в развалинах старой мельницы.
– Нужно быстрее излечить тебя, – тихо ответил Альдан, беря в руки серп.
Если рана Минта чувствует огонь и холод, это уже кое-что. Надо немного доработать Живу и опробовать новый состав на Минте.
Альдан старательно собирал с собой все, что может понадобиться сегодня в лесу. Вряд ли чаща будет спокойно ждать, пока он найдет все необходимое.
Капли с волос падали на рубашку, стекали вдоль позвоночника по разгоряченной спине, где-то вдалеке слышался звон, но травник гнал от себя все посторонние мысли.
Кто сказал, что его собственное излечение от проклятия будет безболезненным? Ведь теперь Альдану придется выкорчевывать из себя не только его. Жаль, что лекарство от страсти травнику было неведомо.
20Обряды
Вместе с опавшими лепестками улетел и месяц цветний. Гроздья ягод раздулись в зеленые бусины, воздух по утрам полнился тягучей дремотой. Над печкой сохло все больше листьев земляники, полевого хвоща и душицы, а в побледневшей траве все реже прятались нежные цветы льна. Но и те я видела чаще, чем домочадцев: Минт часто пропадал где-то с Альданом и меня с собой не брал. Говорил, что они плавали на другую сторону Вороненки, добывали в дебрях леса барсучий жир, искали редкий целебный мох в Топях… И каждый день пропускали вечерние трапезы. Со временем я перестала накрывать на троих и целиком погрузилась в подготовку к Ночи Папоротника.
Согласно поверьям, цветок папоротника яркий, как зарница, маленький, как слеза Крылатой, и цветет совсем недолго. Фед говорил, что раньше чудь пыталась помешать охотникам, а то и вовсе отобрать цветок. Да что там, за малейшую ошибку можно было поплатиться головой! Древние тайны, как и старинные боги, не прощали людям слабости. И даже сейчас стоило проявить немалую сноровку, чтобы завладеть цветком, ведь со времен царя Полуночи мало кто из чародеев Обители находил его. Хотя и знали, что от владельца не укроется ни одна тайна.
Я снова знакомилась с лесом, благо, умный кот Дана мне в том помогал. Нужно было запомнить тропинки, подготовить обрядовый наряд и сходить на вечерние посиделки с незамужними девицами. Когда стало понятно, что приглашения на вечеры мне не дождаться, я взялась выполнять лекарские обязанности. Травника частенько не было дома, а линдозерцы нуждались в помощи: кому примочку на укушенный дурной мошкой глаз, кому корпию на рассеченную острым камнем ногу. Здесь мне помогли уроки Елара и зелейники Дана. Поначалу горожане шли неохотно, но вскоре осмелели и даже стали приглашать к себе домой. Яния была первой, кто позвал меня на вечерние посиделки с рукоделием, следом потянулись и остальные. Однажды утром Альдан заметил, как я выхожу с корзинкой корпии и Живы, но ничего не сказал. Казалось, ему не было до того никакого дела.
Ранней порой, пока все спали, Альдан уходил в лес и возвращался затемно. Тогда в мельнице загоралась свеча, и Минт говорил, что травник днюет и ночует над снадобьями. Лишь однажды я увидела Альдана на лугу, но не успела окликнуть, как он исчез в противоположной стороне.
Травник явно меня избегал. Когда Минт, услышав это, ничего не ответил, я поняла, что недалека от истины. Причины такой перемены словно тянулись к тому вечеру, когда червенцы поймали Меная. Я смутно помнила свой танец, заклятье без основы, отгоняла от себя страх. Вдруг травник снова углядел что-то странное? Вдруг это его оттолкнуло? Но… с чего бы Альдану вообще на меня глядеть?
Даже если бы я нравилась кому-то, похожему на Альдана, он бы никогда не захотел разделить свою жизнь с такой, как я. С колдуньей. После казни Меная я осознала эту простую истину во всей ее полноте. У меня никогда не будет семьи. Никогда. Переезжать с места на место, скрываться, жить в горницах, подобных той, что соорудила для своей дочери Мафза. Да и как растить детей? Подобные мне не должны иметь их вообще. Кто посмеет обрекать любимых на такую жизнь?
Пожив с этой мыслью, я сделала над собой усилие и перестала бросать взгляд на неразобранную постель травника и задавать вопросы о нем. Возвращалась домой с тяжелой головой, быстро ела и, забравшись на печь, засыпала крепким сном без сновидений.
Но Ночь Папоротника подкрадывалась неумолимо. Обрядовые хлопоты оказались приятнее мрачных слухов, все реже на улицах вспоминалось торжище, Менай и дикое лесное зверье: вскоре всюду было только и разговоров, что о празднике. Девицы перечисляли имена завидных женихов (Дан был первой жертвой в списке), а горожане постарше, которых не сбивала с толку любовная лихорадка, приторговывали нарядами, мазями и запрещенными оберегами для привлечения женихов и невест. Чего только не было: и коготь ворона для прозорливости, и сушеная мышья лапка для плодовитости. Лишь Единый ведает, сколько подобных пустяковин цепляли к обрядовой ленте в надежде на супружеское счастье.
Я же помнила рассказы Феда. Не о счастье была Ночь Папоротника. За долгие годы обычай изменился, забылась тревожная правда. Червенцы могли сколько угодно говорить, что Солнцеворот и его обряды принес Единый, но чародеи знали, что издревле эта Ночь принадлежала старым богам. И то был недобрый сказ. Молодой Солович, явившийся на встречу с возлюбленной, одни лишь слезы нашел, да и те цветком папоротника обернулись. То был знак от любимой, памятка: «Приложи цветок к сердцу горячему, пламенному, иди через мрак колодезный. Иди, путник…»
С той поры цветут папоротники, дорогу освещают. Помогают тем, кто гонится за утраченным. Может, и богиня до сих пор ждет своего возлюбленного. Кто знает?
Быль и небыль – удел сказителей. А в сказках Феда говорилось, что цветок папоротника твари Нижнего мира стерегут, путникам глаза морочат, дороги путают.
Но мне это сулило только одно: придется искать цветок самой. С этим не хотел мириться Минт, но в конце концов сдался. Мы договорились, что он будет ждать у кромки леса и следить за мной через заговор-клинок.
Благодаря своей подработке, мне удалось скопить денег и разжиться новой рубахой со святоборийской обрядовой вышивкой. Кузнец, жену которого я вылечила от головной хвори, подарил мне височные кольца и пояс с медной, чуть позелененной временем узорчатой бляшкой. Казалось, что словно все мы, чужаки и линдозерцы, замешаны в одной кадушке с опарой и только и ждем того, когда же наконец нас выставят в теплое место. Поэтому, когда наступил назначенный день, тесто вспухло и события полезли через край.
Сначала Яния разбудила меня громыханием за печкой. В последнее время девушка частенько забегала помочь по хозяйству, и, стыдно сказать, на этом мы с ней сошлись.
– Дайте поспать добрым людям, – пробурчала я и бросила в нее подушкой.
– Лесёна, – дрожащим голосом позвала она и, едва я спустилась, втиснула меня в угол между стенками. – Ты что, забыла? Чтобы привлечь жениха, надо напечь пирогов и всем показать! А у тебя ничего не готово!
– Да, – ответила я, спросонья не понимая, о чем она толкует.
– Лесёна! – обрушилась на меня девушка. – Это же позор!
Я пожала плечами.
– Просыпайся скорее, – велела она. – Вот ведро, принеси воды.
Смирившись с тем, что весь день мне придется изображать девицу на выданье, я отперла дверь и вышла во двор.
– О, сестрица!
Минт, свеженький и румяный, стоял возле старой мельницы. Хлипкая дверь за ним подозрительно дернулась: похоже, сам наемник ее и закрыл.
– Ты что там делал?
– Да так, гулял. – Названный братец отмахнулся, в два прыжка подлетел ко мне, взял ведро и сам пошел к колодцу. – Чего такая хмурая? Не бойся, всех женихов не расхватают.
– Ты мне зубы не заговаривай.
– Лучше послушай, что я только что сочинил:
Во тьме искрится злата пыль.