Тем временем травник очистил полки и отправился в углубление за печкой. Судя по звяканью, там он занимался тем же самым.
Яния, издав стон, обтерла руки и поплелась за Минтом. И вот они вышли, и в доме словно сразу стало холоднее. Я сполоснула руки, подошла к столу и взялась за капусту. Альдан, который появился через несколько мгновений, скользнул по мне взглядом.
– Постой, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, сказал он. – Руки покажи.
Я попыталась спрятать ладони за спиной, но травник был быстрее.
Альдан развернул ладони и внимательно всмотрелся в опаленную чарами кожу, которая хоть и зажила, но по-прежнему саднила. Я сделала еще одну попытку вырваться.
– Постой же ты, – уже гораздо жестче повторил Альдан. – Больше похоже на след от ожога.
– Взялась за светец.
Травник никак не отметил мои слова, только достал уже знакомую склянку с желто-зеленой мазью. Сноровисто и легко он покрыл ладони толстым слоем, а после обмотал их чистой корпией. В его ладонях легко умещались мои, и я увлеклась, рассматривая его работу.
– Ну вот. Заживет быстро, только сегодня постарайся ничего горячего не хватать.
– Благодарю. – Под повязкой возникло приятное, щекочущее тепло. – Так правда гораздо лучше. Это какой-то новый состав Живы?
– Да. У меня есть разные.
– Поэтому ты сейчас так упорно трудишься?
Альдан вернул мазь на место. Мой вопрос он предпочел не заметить.
– Это ведь не ожог от светца, – тихо произнес травник. – Скажи как есть, где ты умудрилась его получить?
– По дурости. – Я откусила выбившиеся из повязки нити.
– Нет, – довольно-таки строго не согласился Дан. – Я сразу заметил рану и дал тебе Живу. За столько дней уже не осталось бы следов.
Я прекратила свое занятие и, поднявшись, отвернулась к окну со словами:
– Чего это ты меня все расспрашиваешь? Подозреваешь в чем-то?
А что? Я давно догадывалась, откуда ветки растут, яблоко падает и ветер дует. И сейчас самое время припечатать травника, раз уж ему припала охота тянуть откровения.
– Ты жил в крепости. – Я прикрыла глаза, ощущая, как солнце согревает веки. – Ты был червенцем.
Я резко обернулась, чтобы успеть увидеть, как Альдан поджал губы.
– Это не такая уж и тайна, – ответил травник, приближаясь.
Мне не понравилось выражение, с которым он шел. Обычно светло-серые глаза потемнели, щеки раскраснелись, четче обозначились и без того острые скулы.
– Но ты почему-то скрывал, – поспешно сказала я.
Травник остановился.
– Но не потому, что мне есть чего опасаться. – Альдан поднял бровь. – Твой ожог будет очень долго заживать, если ты не поможешь мне подобрать лечение.
– Но почему ты остался жить в Линдозере? – с упорством, несомненно, достойным лучшего применения, продолжила я.
– То есть, ты не скажешь? – гнул свое Альдан.
Чудь тебя побери, травник! Не могу сказать тебе правду.
– Тебя за что-то изгнали или ты сам ушел?
Альдан стиснул кулаки до хруста и, подобрав по пути небольшой сундук с травами, вышел из дома.
Я взялась за нож, и слезы закапали на доску.
Нет, Альдан, лучше ненависть, чем презрение.
Что угодно, только не презрение.
Вот и пригодились новые наработки для Живы. Когда Альдан отдал растирку, дальнейшее прошло ровно так, как и предполагали близняшки. Косома почувствовала себя лучше и тут же на радостях заковыляла хвастаться коленями перед соседкой.
Когда Альдан забирал полученный от заимодавца свирюлл, тот состряпал на лице улыбку, а также обронил несколько весьма прозрачных намеков. Он был не прочь породниться с таким кудесником, как Альдан. Близняшки, сидевшие неподалеку на расписной лавке, заулыбались.
Травник, в это время мысленно истолокший в порошок редкий камень и перемешавший его с Живой, догадался, что и сам стал жертвой хитрости предприимчивых девиц. Все ясно: его положение в Линдозере улучшилось. Дом справный, дурная слава мельницы позабылась, ремесло и продажа лекарств приносят доход, да и самого травника в городе видят намного чаще. Стоило ли удивляться, что заимодавец, прозорливый человек, проявил настойчивость? Да и свирюлл, который Альдан приобрел по сходной стоимости, тоже был в некоем роде подтверждением достатка.
Оценив размер выставленной на него ловушки, травник поспешил откланяться.
– Куда ты?! – воскликнула Ула, торопливо вставая и словно ненароком заступая проход.
– Сегодня еще есть дела.
– Уж не Яния ли? – Девушка поджала губы и взглянула на сестру в поисках подмоги.
– До встречи.
– Ты так исхудал! Совсем тебя эти пришлые изжили, – участливо, как ей, должно быть, казалось, произнесла Мория.
Сделав над собой усилие, травник смолчал и, отстранив Улу, вышел на улицу.
У дома Дан встретил Косому, которая с заговорщическим видом поманила его за собой. Решив, что дело снова касается коленей, травник со вздохом отправился за ней. Но каково же было его удивление, когда старушка привела его в сарай, где под тюфяком с соломой стоял сундук, какой обычно дают за девиц. Не успел Дан опомниться, как Косома вытащила из него платок, да такой красивый, что даже искушенному глазу было чем полюбоваться: густой, каким-то чудом сохранившийся, багряный цвет полотна был расшит узором из золотых и серебряных нитей, словно луговые травы да цветы затейливо вьются в лучах рассветного солнца.
– Это еще батюшке моему княж Заря пожаловал. Он его от дикого кабана спас, – с гордостью сказала старушка. – Здешние мастерицы так не умеют, тонкая работа. Как бы круто в жизни ни приходилось, достану, и печаль – не печаль. Смотри, будто ветер травы легонько треплет. Так вот, Данушка, прими платок этот заветный в дар.
– Благодарю, но не стану, – ответил ошеломленный Альдан. – Я не могу. Он наверняка очень дорог вам.
И еще ему хотелось добавить, что даже такое сокровище не заставит его жениться на одной из ее внучек. Но старушка, точно прочтя его мысли, усмехнулась.
– Дело твое, как с ним поступить. Я дарю, по доброй воле благословляю.
И Косома с поклоном протянула ему платок.
21Чужой обычай
Мы с Янией весь день следовали проверенному веками линдозерскому порядку привлечения женихов: месили тесто, по локоть засунув руки в кадушку, раскатывали бесконечные пласты, добела топили печь.
Когда завечерело, искупались в Вороненке. Речная вода должна была очистить от мирского и подготовить к обряду. Так жрецы понимали единение человека с природой. Потом Яния заплела мне косы и подвела глаза сурьмой. Вместе мы вытащили из сумы белую, необыкновенно мягкую льняную рубаху, от которой шел свежий аромат мыльного корня. Длинные рукава и ворот украшала руническая вязь законов, охранительные слова от нечисти и чародеев. Я смеялась, когда затягивала шнурки на зарукавьях.
– Надо отнести пироги в поле, – сказала Яния и вплела мне напоследок в волосы красную ленту. – Там будут смотреть, какие мы из себя мастерицы.
– А твой каравай где?
– Еще вчера испекла с соседками. Заберем его по пути?
Но как бы ни старалась Яния помочь мне с выпечкой, поразить линдозерцев не удалось. Мой каравай получился расхлябанным и подгорелым. Так что в полях, рядом с выпечкой других девушек, я со своей стряпней удостоилась особого интереса.
– Что-то ты не очень-то замуж торопишься, – заметила Мафза.
Я кисло улыбнулась.
Вскоре завели хоровод. Шуршали ткани, развевались ленты, звенел звонкий девичий смех. Но нет-нет да и летел в меня чей-нибудь хмурый взгляд, словно это я была виновата в том, что Дана здесь нет. Но оно и понятно, разве есть у травника время веселиться? Он, должно быть, снова готовил Живу.
Пока никто не видел, я отломила от своей выпечки щедрый край, села подальше от хоровода и начала есть. Не пропадать же добру! Мне еще сегодня всю ночь по лесу бродить. Цветок не жених, его едой да нарядами не приманишь.
Линдозерские парни с удалым гиканьем сошлись в кулачном бою стенка на стенку. Шутливая драка вскоре приобрела иной размах, в ход едва не пошли коромысла, мотыги и дужки от телеги. Подубасив друг друга, парни взялись за распитие княжеских угощений. Сам княж тоже показался на празднике, облагодетельствовал горожан калачами и соленьями. После этого местные певцы трижды пропели ему хвалу и когда уже собирались петь четвертый, властитель крепости откланялся, перед уходом пожелав девицам быть мудрыми, а парням – находчивыми! И чтоб те были находчивыми в рамках дозволенного, отрядил своих дружинников для присмотра за игрищами.
Когда сгустились сумерки, в поле зажгли костры. Я заметила Янию, она стояла с другими девушками и о чем-то болтала. И выглядела очень хорошенькой.
Но общее веселье досаждало. Город казался таким беззаботным, игривым, изменчивым. Все забыли о торжище, о трещине на крыльце, о Менае. Неужто так просто можно забыть? Неужели нам, колдунам, всегда достается доля отрезанного ломтя?
Я поглядела на недоеденный кусок в своей ладони, на нарукавники с вышивкой Закона, на мои собственные наручи с маками… Где-то там, под слоем одежд, прячется настоящая правда.
Я – колдунья. Без рода, без памяти.
Но… я тут. И наблюдаю, выжидаю.
Такая же часть всего сущего. Ничего, что порознь. Ничего, что в поиске – мир, он ведь тоже разбит на три.
В моем сердце вспыхнуло темное пламя, вскинулись смутные образы.
Час настал.
– Лесёна, – позвала меня Яния. – Сейчас положено гадать.
– Пойдем с нами, – воскликнула одна из близняшек и потянула меня за собой. – Мы сейчас все идем. Все незамужние.
– Лесёна, ты еще через костер не прыгала! – закричала другая, с венком из полевых трав на голове. Через мгновение она водрузила на меня такой же и подтолкнула к взвившемуся вверх пламени.
«Придет день, и чародеи снова станут подлинной частью мира», – подумала я и улыбнулась, придерживая ароматный венец.
– Баня готова, – на старую мельницу ввалился Минт. – Да чего же хитрые твои соседи, ну нигде своей выгоды не упустят, весь день пришлось мясо для них свежевать! А они, подлюки, все выспрашивали, чего это мы вдвоем идем париться, когда весь молодняк на обрядах, чудь бы их побрала!