– А сами они где?
– Да тоже ушли, чтоб им икалось!
– Добро. – Альдан ссыпал остатки истолченного порошка свирюлла в Живу и размял спину. – Лекарство готово. Но сначала мы тебя хорошенько прогреем, раз эта чернь так не любит тепло.
Минт кивнул, а потом вдруг резко схватился за бок, словно та зараза, что жила у него под кожей, каким-то образом поняла слова травника и забоялась. Альдану в тот же миг показалось, что глаза парня затянулись чернотой. Минт, тоже почувствовав неладное, с усилием стал протирать глаза.
– Гадючье племя! Все так и пляшет!
– Не будем медлить. Кто знает, на что эта дрянь способна. – Травник отряхнул руки от каменной пыли, взял плошку с лекарством и вышел вслед за Минтом в сумрачную прохладу. Дом зиял темными провалами окон. Лесёна и Яния уже отправились на поле, и Альдан замешкался, на миг представив, как чародейка сейчас кружится вместе с другими девушками в праздничном хороводе. Сердце пронзило непонятной тоской. Как бы ни желал он разозлиться на нее за дерзость, всерьез этого сделать не получалось. В конце концов, подозрения Лесёны были не так уж далеки от истины.
Альдан не стал запирать мельницу, памятуя об обещании, данном близняшкам, но закуток с запасами все же закрыл на засов. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь по глупости отравился мухоморной настойкой или хлебнул крушины…
Лес выглядел тихим. Только на миг Альдану почудилось, будто в переплетении ветвей проступили очертания чьей-то длинной тени. Сегодня, согласно древнему обычаю, живые должны были войти в потустороннюю тишь, дабы испытать судьбу.
– Пусть твои боги будут к тебе благосклонны, Лесёна, – промолвил Альдан и развернулся. На душе скребли кошки, ничего общего с предстоящим лечением Минта не имевшие.
Ночь Папоротника напоминала людям о храбрости. Люди всегда жили на краю, даже когда Мечислав принес Закон. Средь мира чудного и проявленного, средь нечистивцев-колдунов и чудовых тварей. Берегом шла жизнь, и море Полуночи поглотило бы ее, если б не человеческая смелость, упорство и крепкие родовые узы. Ступая во мрак, храни таинство огня. В Законе воспевалась человеческая храбрость: вот почему воевали жрецы, вот почему оберегали людей – истинная добродетель рождалась внутри, из преодоления своего страха. Нет страха – и чудовым тварям не запугать. Мечислав повелел на Солнцеворот, прежде чем мир снова вспомнит пору долгих ночей, идти в леса, сталкиваться со страхами и, побеждая их, рождать любовь и крепкие семьи.
Минт постарался на славу. Едва травник вошел, как его тут же обдало волнами трескучего жара. Альдан быстро разделся, завязал поперек живота кусок чистого полотна, сделал повязку на голову, чтоб пот не застил глаза и обернулся к Минту – тот стоял полностью нагой и с равнодушным лицом рассматривал рану. Но спокойствие это было напускным: на скулах у парня обозначились желваки, жилы на шее напряглись, а руки были стиснуты в кулаки.
– Вот, – сказал Альдан, вручая Минту свежую корпию и новую Живу. – Помни, у меня закончился свирюлл, и потому попытка будет только одна.
Про себя Альдан еще добавил, что им повезет, если ранее не изученные свойства свирюлла не убьют парня.
– Я все вытерплю, – процедил Минт, поняв, на что намекает Альдан.
Травник помедлил, а потом произнес:
– И еще… Я думаю, оно будет сопротивляться.
Минт вместо ответа вытащил из своей одежды небольшой, но искусной работы клинок, весь покрытый незнакомой вязью, и показал его травнику.
– Делай, что должно.
Минт отправился в парилку первым – травнику нужно было как можно дольше сохранять свежий разум. Выждав положенное время, Альдан вошел внутрь, и его глазам предстало чудовищное зрелище: одна половина тела парня, левая, все еще оставалась человеческой, в то время как пораженная правая была оплетена черными щупальцами. Их можно было издали принять за нательные рисунки, какие наносили на себя заезжие торговцы из екадийских пустошей, но, подойдя ближе, Дан увидел, как черные жгуты ходят под кожей, точно пиявки. Сама кожа при этом натягивалась, словно тонкое полотно. Минт полулежал, привалившись головой к стене. Губы у него растрескались, и вокруг них виднелись потеки запекшейся крови.
– Чтоб все поганое колдовство провалилось к чудням, – прохрипел Минт.
Подавив приступ отвращения и дурноты, Альдан щедро зачерпнул горсть Живы, но не успел приблизиться к парню, как тот потемневшей рукой выбил лекарство.
– Надо было меня связать! – вскричал Минт.
Альдан увернулся от нового удара. К счастью, мазь упала на раскаленные печные камни и, испаряясь, наполнила баню горьким травянистым ароматом. Минт испустил такой вопль, словно с него живьем сдирают кожу.
Альдан понял, что угадал со свирюллом правильно, и это усилило решимость. Он взял новую порцию лекарства и прихлопнул ее на место зарубцевавшейся раны. Оттуда, точно смола, хлынула густая черная гниль. Минт содрогнулся. Изо рта и правого глаза потекла кровь. Тело бедняги могло не выдержать борьбы со скверной, нужно было что-то срочно предпринять.
Альдан набрал в ведро воды, добавил в нее Живу, плеснул получившуюся смесь сначала на камни, а потом окатил Минта с головы до ног.
– Оставь это тело! – заорал он.
Призрачная бледность Минта сошла вместе с водой. Черные жгуты втянулись в рану, остатки скверны растеклись на полу, и в помаргивающем свете было видно, как они шипят, точно масло на сковороде.
– Получилось, – выдохнул травник, оседая на пол. Несмотря на жар, его пробрал озноб от увиденного.
Вдруг Минт резко встал, точно что-то подняло его на невидимых крюках. Глаза распахнулись, но в них была тьма.
– Я вдоволь насмотрелся на тебя, травник. Теперь я знаю все твои тайны. – Тонкие губы Минта исказились, и из груди вырвался хриплый смех. – Вскоре ты сослужишь мне хорошую службу.
– Кто ты?! – крикнул Альдан, вскакивая. – Назови себя!
– В свое время, травник, в свое время…
Из глаз Минта хлынуло черное облако, точно рой мух, оно взвилось к потолку и просочилось в щели. Звериное чутье внутри Альдана взвыло от ярости, гнева и досады. Ему хотелось догнать и разорвать в клочья это существо. Он почувствовал его неживую природу, противоестественную, злокозненную суть. Что бы это ни было, оно пришло из леса!
Минт упал на лавку и издал едва слышный стон.
Травник очнулся, взвалил парня на плечи и поволок на улицу. Свежий воздух оказал на них обоих целительное действие: Альдан перестал стискивать зубы от ярости, а Минт немного пришел в себя.
– Мы победили, – едва двигая губами, произнес парень.
– Нет, – отрывисто сказал Альдан. – Эта дрянь просто отступила.
Чувства победы не было. Травник знал, что всего лишь выгадал время, и более того, то существо из леса узнало что-то важное, когда смотрело на Альдана глазами Минта.
Девушки шли по Линдозеру, распевая песни, и мы с Янией старательно им подпевали. Судя по угрюмо сдвинутым бровям Янии, святоборийскими обычаями она тоже сегодня была сыта по горло. Я же воспринимала происходящее отстраненно, все более погружаясь в цепенящий страх, и чем скорее мне надлежало отправиться в одиночку в лес на поиски цветка, тем незначительнее казалось все вокруг.
На площади к нам присоединилось несколько парней, отчего наше шествие стало выглядеть куда как чудно: двое молодцов тащили в руках что-то громоздкое, обтянутое темной тканью (что придавало ему пугающее сходство с домовиной), а остальные несли зажженные свечи. Редкие прохожие останавливались, желали удачи и осеняли нас благословляющими жестами. В узком окне мунны мелькнула знакомая чуть сгорбленная тень просветителя. Я зачем-то помахала ему рукой.
– Куда мы идем? – спросила я у одной из близняшек.
– Увидишь, – ответила та, широко улыбнувшись.
Но когда мы повернули на знакомую улицу, у меня закралось нехорошее подозрение.
– Мы что, идем к старой мельнице? – воскликнула я, не сдержавшись.
– Согласно древнему обычаю, гадать надлежит в месте, где давно никто не жил, – сказала Яния.
Девушки зашумели, обменялись взволнованными взглядами.
– А Альдан знает? – спросила одна с подозрением в голосе.
– Знает. – Близняшка – кажется, Ула – уверенно распахнула дверь мельницы, и все гурьбой хлынули туда.
Внутри было темно и чувствовался еле уловимый запах сушеных трав. Парни водрузили на стол огромное бронзовое зеркало в растрескавшейся раме, Яния и близняшки расставили возле него тощие свечи из мунны. Я заметила, что большинство девушек притихли и, сбившись в кучку, озирались по сторонам.
– Все готово, – улыбнулась Мория. – Лесёна, ты будешь первой. Ты в наших краях недавно, и было бы несправедливо заставлять тебя ждать!
Остальные переглянулись, как мне показалось, слишком понимающими взглядами, будто знали что-то, недоступное мне.
– Что нужно делать? – сухо спросила я.
– О, все просто. Просто садись, смотри в зеркало да приговаривай: «Суженый-ряженый, явись ко мне!»
– И все?
– Я же говорила, что просто! Этот обычай, он как игра.
Меня так и подмывало спросить, чем этот святоборийский обычай отличается от колдовства, ведь что ни говори, а со стороны могло показаться, будто им мы сейчас и будем заниматься. Ну конечно. Стоило догадаться: для них, выросших под сенью старых законов и сказок, запретное ремесло – нечто вроде баловства. Опасная игра, от которой горячится кровь.
И в чем-чем, но в этом уступать мне совсем не хотелось, моя кровь теперь была что огонь.
– Ладно, – ответила я. – Игра так игра.
Я взяла с пола свечу, прошла, поскрипывая половицами, к столу и опустилась на лавку перед зеркалом. Придвинувшись ближе, я всмотрелась в открывшееся мне зрелище: пламя свечи, снизу вверх, превращало лицо в угрюмую маску с гривой торчащих в разные стороны волос; сумрак лежал на плечах, точно теплая шаль. Пучки трав над головой отбрасывали чудные, помаргивающие тени по стенам. Я поежилась.
Девушки и парни, шутя и подталкивая друг друга, покинули старую мельницу.