– Хотелось бы посмотреть на твою голову!
– Беги!
Я нырнула в темный провал переулка и, поскальзываясь на объедках и нечистотах, последовала совету: побежала к кузнице. «Там тайник, – вспомнила я под грохот собственных шагов. – Сменная одежда и деньги». Эта мысль отрезвила меня, но лай собак, разрывающий тишину переулков, не давал передвигаться незаметно.
– Если посадишь себе на хвост стражу, уже ничто не поможет! Нет, следующий! – Ящерица переползла на плечо, и я побежала быстрее. Голос Феда раздавался всякий раз, когда я пропускала нужный поворот, а иногда нарочно направлял по длинному пути. Приходилось то петлять, то ползти по канавам, то протискиваться в заборные щели. Наконец, когда я почти выбилась из сил, подворотни Сиирелл сжалились и выплюнули меня к кузнице на углу Березового переулка и Портовой дороги.
Но дверь была заперта.
– Арф. Сейчас. Разрешаю, – отрывисто велел голос наставника.
Вокруг сновали люди, и улица гудела десятками наречий: торговцы спешили занять место на базаре, рыбаки вытягивались в полосу у портовых ворот, а городская стража лениво прохаживалась вдоль насыпи. Все как обычно. Сюда еще не докатился переполох в корчме?
– Быс-с-стрей, Лесёна!
Трясущейся рукой я рассекла замо́к на двери одиночной Арф – руной прямой силы. Колдовство отозвалось и с жадностью обхватило металл, хотя я едва стояла на ногах, а сама руна вышла жиденькой и блеклой. На мгновение перед внутренним взором пронеслась череда воинов. Руна напиталась следом воспоминаний о тысячах людей, прикасавшихся к двери кузницы. На руках некоторых была кровь, и руне это понравилось – она разбухла втрое и только потом забрала холод и твердь старого металла. Замо́к рассыпался в пыль. Арф милосердно оттянула лишь часть сил и напоследок оставила знание: кузнец работал до рассвета, а после отправился на рынок подбирать кожу на ножны для молодых наемников.
– Входи, пока никто не с-с-смотрит, – прошипел Фед.
Долго упрашивать не пришлось, я была рада-радешенька оказаться подальше от толпы. Несколько мгновений, прежде чем глаза привыкли к полумраку, пришлось идти на ощупь. Горн остывал, острый запах железа висел в воздухе. На границе омытого тьмой помещения лежали меха, молот и множество кусков неизрасходованной руды. Свет от углей мерцал, и тени бродили по кузне в мрачном хороводе.
Я закусила губу, чтобы унять дрожь, и, опустишись на лавку, подняла ящерицу к лицу.
– Скажи мне, что это не ты!
Крошечные лапы с силой вцепились в ладонь. Узкие ноздри, как мне показалось, яростно сузились. Рот приоткрылся.
– Ладно, это не я.
Я вскрикнула и едва не выронила свою ношу.
– Это не я, это просчет, – свирепо сказал Фед. – И все потому, что кто-то был бес-с-спечен!
В горле стало еще суше.
– Как?…
– Заклятье отс-с-скочило. – Рот ящерицы, когда Фед говорил, приоткрывался. – Вместо червенца оно обратило меня.
Я лихорадочно перебирала все знакомые мне колдовские сплетения. Наставник с другого Пути, там свои правила, но если понять основу, может быть, я бы могла…
– Бесполезно. Я придумал сплетение на ходу.
– Что же мы будем делать?
– Вытащим тебя с острова прежде, чем нагрянут червенцы. – Ящерица перебралась на окно и выглянула на улицу. – Мое заклинание распадется, – сказал он оттуда приглушенно. – Но когда? Лес-с-сёна, одежда под лавкой. Переодевайся живей.
Я расчистила пол от соломы, нашла выемку и поддела ее ногтями. Внутри лежал плотный сверток. До меня медленно доходил смысл произошедшего.
– Я не догадывалась, что он… Я хотела помочь тебе…
– Или хотела в Линдозеро, – слова наставника разили с безжалостной прямотой. – Иногда я думаю, что зря рассказывал тебе все эти сказки про Полуденного царя…
– Это не сказки!
– Червонные жрецы победили, Лесёна. Никто не придет, чтобы спасти нас. Мы должны заботиться о себе, а не о легендах.
Я смотрела на него, на маленькое теперь и слабое тело, и небывалое чувство поднималось внутри. Пускай слова его приносят боль, я знала, что это не вся правда, что есть еще в этом враждебном к колдунам мире что-то, за что еще можно держаться.
– Мы семья. – Я распрямилась. – И другая у меня вряд ли появится. Ты и колдуны из Обители…
– Я рад, что ты это понимаешь, – резко сказал Фед. – Но нельзя терять время.
– Послушай, мы должны продолжить начатое, должны хранить наши предания! – Я перевела дыхание и добавила: – Прости, но я еду в Линдозеро.
Ящерица окинула меня сердитым взглядом. Точнее, попыталась.
– Худшая мысль из всех. Ты не обучена, порывиста, бедна. Доверчива! Все деньги и вещи утрачены! И мои гусли… – он застонал. – Гусли, чудь их побери, тоже потеряны!
Я развязала бечевку и встряхнула покрывшуюся пылью ткань. Это была порядком поношенная серая рубаха, которую я как-то умыкнула из бань в Дубравре. С тех пор одеяние не раз побывало на дне сумы, где впитало в себя прелести походной жизни, а потом оказалось под полом кузни и там, похоже, претерпело еще и тесное знакомство с мышами. Но оно сохранило одно неоспоримое преимущество: в серой рубахе я была похожа на жрицу. Мунису.
– Нет, нет и нет!
– Мы потеряем столько времени, добираясь до Обители. – Рубаха легла на плечи с непривычной тяжестью. – Сколько мы упустим, прежде чем там тебя расколдуют или найдут замену? Даже если мы каким-то чудом сумеем передать весточку, что ты не едешь в Линдозеро, будет поздно. Или я не права? И ты отправишься со мной? Незаметный. Опытный. Фед, мне придется учиться!
– Лесёна, как ты не понимаешь…
– Судьба – это не то, чего следует ждать, это то, чего нужно добиваться самому.
– Ты прочла это в таблицах Галлаи «О свободе чародея»?
– Нет, в ее зелейнике. Фед, я перечитала все свитки в Обители. Я готова!
Ящерица строго смотрела на меня. Я встретила взгляд с не меньшей решительностью. На этот раз наставник молчал долго.
– Ладно, – наконец сухо сказал он. – Но и у меня есть условие. Все, что я говорю, ты выполняешь. Быстро. Без пререканий. Без надутых щек. С полным пониманием того…
– Что я колдунья, а не взбалмошная девчонка, – договорила я.
– Да.
На ум шли вчерашние наваждения. Ясное дело, если Фед сочтет меня испугавшейся или, чего хуже, помешанной, то не позволит отправиться на поиски. От одних этих мыслей мне чудилось, как с соседних крыш в окно наползала темнота и веяло странной тишиной. Будто ветер перемен, прогулявшийся вчера по улицам города, подхватил меня и понес в неизвестность.
– А вдруг я знаю что-то, чего не знаешь ты?
Фед издал звук, который я истолковала как недовольное сопение.
– Ты опять?
– Ладно. – Я махнула рукой. – Согласна. Впредь буду послушней.
– Тот червенец, что напал на нас, совсем не прост. – Наставник перебрался по закопченной занавеси вниз. – Выследил и пытался взять живьем. Так поступают только каратели, небольшой червенский отряд. Они разыскивают настоящих колдунов, а не тех базарных лицедеев и шептуний, на которых постоянно доносят все кому не лень.
– Зачем?
Червенцам зачастую даже суд не был нужен. Но Фед будто опомнился.
– Тебе лучше не ведать. Надевай жреческий убор!
Очелье мунисы сдавило голову, а рога – единственное украшение – запечатали острыми краями переносицу. Наставник переполз на лавку и заглянул в кошель с монетами.
– Посчитай, сколько, – велел он.
Я взвесила кошель в руке: тот был удручающе легок, всего три среба.
– Хватит только на место в ладье, – упавшим голосом сказала я.
– Божьи люди едут бесплатно. – Фед быстро осваивался в роли ящерицы. Не успела я подставить ладонь, как он молнией скользнул по руке, затем заполз по шнуру с оберегом, свалял себе из ткани нечто вроде насеста и высунул мордочку.
– Туговато придется. Может, продадим камень? – сказала я невзначай. – Помнишь, нам за него кучу денег предлагали?
– И думать об этом не смей, – ответил наставник. – У него нет цены.
– Хорошо тебе говорить! Тебя прокормить легче, – воскликнула я, но прикусила язык, когда ящерица посмотрела с укором.
– Ничего, бывало и похуже. Ты и так раздобрела на местных харчах.
«Зато ящерицы не страдают похмельем», – подумала я со вздохом. А между тем живот сводило от голода.
– Тогда раздобудем припасов. И, может, стянем отсюда оружие?
– Не стоит. Там, куда мы сейчас пойдем, оно тебе не понадобится.
– А мы разве не в порт?
– Без надежного человека с острова не выбраться, – отрезал Фед. – Тебе нужен Минт.
– Минт? Кто это?
– Человек. Наемник из местных.
Рубаха была велика и местами прохудилась, но серый цвет не взяло ни время, ни пыль. Крайняя бедность одеяния находилась как раз на том стыке, когда еще внушала уважение, но уже отпугивала охотников за чужим добром.
На улице я огляделась по сторонам, почесала саднящую под костяными зубцами кожу и опустила сетку на лицо. Облик города потускнел, словно кто-то вымарал его грязью.
Мне не хотелось искать какого-то Минта в лагере наемников, но я молчала, ведь уговор есть уговор.
– Ты должна его помнить, Лесёна, – сказал мне на ухо Фед. – Пять зим назад. Он был тем парнем, который предупредил нас о червенцах в святоборийской веси.
Я вспомнила тот вечер. Мы остановились проездом в одной корчме и отрабатывали постой песнями и плясками. Народу было много, на улице толпились зеваки. Мальчишки забрались на стропила. Посреди представления один из них упал, и Фед, к неудовольствию собравшихся, прервал игру. Этот мальчик был таким же щуплым и вихрастым, как и другие, и выделялся разве что большим слоем грязи на лице и одежде. Он молча глотал слезы, когда Фед подошел к нему, а ведь мальчик сломал руку. Наставник опустился на колено и, коснувшись перелома, шепнул словцо-другое.
– Я толкнула разносчицу, когда поняла, что ты собрался лечить его, – вспомнила я. – Ох и шуму было…
Наставник соткал тогда Касание, сплетение с Пути Созидающих, и срастил сломанную кость. Вспомнила я и о том, что подошва обуток у мальчика насквозь прохудилась и из полушубка он вырос явно две зимы назад. Но таких сирот во всей Святобории после войны Трех Царств насчитывалось немало. Чем же Минт запомнился Феду?