– Что ж, мастер Роберт. Почему вы не садитесь?
После яркого сияния дня поначалу я увидел лишь белеющее, как фарфоровая маска на дне колодца, лицо грандмистрис Сары Пассингтон. Я сел напротив нее, и карета, тошнотворно покачиваясь, покатила дальше.
– Стоило меня предупредить. Я бы подвезла… Ты же приехал не на поезде? Набитом дурно пахнущими отпускниками? – Подробности моего путешествия до Солтфлитби изумили ее. – А в чем ты пойдешь на завтрашний бал? Какие секреты припрятал в этом… в этой твоей коробке?
Салон экипажа был достаточно просторным, чтобы вместить шестерых, но больше половины места заняло платье Сэди. Оно было серо-голубым с зеленоватым отливом. Кружево обрамляло подол и порочный вырез декольте. Платье мерцало и шуршало в такт покачиванию кареты.
– Ты когда-нибудь бывал в Солтфлитби?
– Я даже никогда не был на побережье.
– Побережье! Робби, ты такой невинный. Бьюсь об заклад, я делала все, чего ты никогда не делал. И что ты сделал все, чего не сделала я.
– Мы оба живем, едим, дышим…
Она улыбнулась.
– Ну, на этот счет мы кое-что предпримем, да?
Солнце ползло по небосводу. Мы ехали через сады, затем вдоль озера. Лучи скользили по кожаной обивке. Один из них коснулся рукава Сэди, затем бархатного колье, обвивавшего шею, – оно блестело, как и шкуры прекрасных лошадей.
– Я так завидую тебе, ты впервые увидишь Уолкот…
Место, которое возникло в поле зрения, определенно не было миленьким особняком. На самом деле оно оказалось таким большим, что пока карета, стуча колесами и покачиваясь, приближалась к нему, возникло странное, тягучее ощущение, что мы на самом деле не двигаемся. Уолкот-хаус был белым, с рифлеными колоннами, раскинул два флигеля, как гигантский мраморный краб мог бы раскинуть клешни, обнимая фонтан, пенившийся и сверкавший в центре овальной подъездной дороги, – и он значительно превосходил размерами лондонский Оперный театр.
– Вот мы и приехали, – пропела Сэди. – Дом, милый дом!
Я потерял грандмистрис из виду, когда ее багаж – сундуки, блестящие и тяжелые, как гробы, – вытащили из экипажа и понесли вверх по ступенькам. Не то чтобы это имело значение. Здешние гильдейцы-слуги, мужчины и женщины, привыкли принимать гостей. «Сюда, мастер…» Каким бы легким ни был мой чемодан, его несли за меня и дважды спросили, есть ли другие. «Осторожно – ступенька…» Меня провели через огромную переднюю, вверх по лестницам и по коридорам. Повсюду были цветы: гигантские букеты в вазах, буйные заросли в горшках, лепные и нарисованные на обоях изобильные заросли. То и дело попадались подносы с закусками. Похоже, сегодня в Уолкот-хаусе и впрямь намечалось что-то грандиозное.
Я остался в залитой солнцем комнате, наполненной ароматом свежевыстиранных полотенец и простыней; мои личные апартаменты. Потягивая шипучее вино, обнаруженное на комоде, приготовил себе ванну. Погрузившись в душистую воду, почувствовал, как годы растворяются с той же легкостью, что и ароматные соли, шипящие вокруг моего тела. Я стал старше, с этим не поспоришь. Теперь у меня на груди росли темным треугольником волосы, а на левой руке белел шрам – порезали в драке за территорию с продавцами «Социалистической нации». Но рассеянно глядя на бриллиантовые отблески света, который струился в окно и пронзал клубы пара, я как будто вернулся в тот лондонский отель, где мы с Сэди и Аннализой готовились к танцам на пирсе…
Завернувшись в полотенца, я открыл окно, чтобы выпустить пар. Я находился с противоположной от переднего фасада стороны Уолкот-хауса, на высоте нескольких этажей. Сад раскинулся веером, во все стороны разбегались тенистые аллеи из рисклип с листвой с металлическим блеском, и по ним прогуливалось множество людей. Я бросил на кровать с балдахином свой чемодан. Теперь он выглядел намного меньше и дешевле, чем когда я купил его в скобяной лавке. Мне внезапно вспомнилось, что у отца был такой же – он его берег для своих редких поездок в Академию инструментальщиков в Йорке. Сохранившийся внутри чемодана аромат Лондона на миг повис в воздухе, а потом его умчал прочь разноцветный ветерок. Я упаковал новый пиджак – принимая во внимание опыт, полученный в конце предыдущей сменницы, совершенно черный, – а также две лучшие пары брюк, три рубашки, несколько воротничков разных фасонов и пару туфель с новыми подметками. Теперь казалось, что этого мало. В ту близкую и далекую ночь Середины лета Аннализа подыскала мне самую изысканную новую одежду. Неужели я надеялся, что это повторится – как надеялся и на новую встречу с ней?
Облачившись в свои лучшие брюки и новый пиджак, я отправился исследовать Уолкот-хаус. Определенно, это был не отель. Никаких номеров или табличек, хотя я начал замечать кое-какие подсказки. Каждый сегмент коридора был выполнен в особой цветовой гамме. Бледно-голубая, зеленая, множество оттенков красного и розового. Все сочеталось друг с другом. Даже цветы и разложенные в вазах фрукты. Но главные комнаты для гостей, огромная передняя, в которую я изначально вошел, и даже моя спальня оставались неуловимыми. Я заблудился, и меня приводил в особую ярость тот факт, что приходилось снова и снова иметь дело с одними и теми же ориентирами. Одну конкретную картину, классический пейзаж, я возненавидел. В Истерли я бы без труда нашел дорогу, подметив какой-нибудь шпиль, особую вонь или изменившиеся уличные обычаи…
В конце концов, уверившись, что иду в совершенно непонятном направлении, я обнаружил, что ступаю по ковру настолько толстому, что на нем сохранились следы человека с таким же шагом и размером обуви, который проходил недавно. Я оставил свежий отпечаток рядом со старым; они были одинаковыми. Идя по собственным следам, как дитя в снегу, я подошел к двери, которая весьма смахивала на мою. Я уже собирался рискнуть и открыть ее, как вдруг из-за угла выскочила Сэди, и выражение ее лица мгновенно изменилось, стоило ей увидеть меня.
– Мастер Роберт! Я рада, что тебе подыскали славную комнату.
Ее волосы были заколоты серебряными гребнями. Она была по-другому накрашена.
– Кажется, это моя комната. Но как определить наверняка?
Она усмехнулась.
– О, я в этом уверена. В этом крыле все двери из разной древесины. Таким было страстное увлечение одного из предыдущих великих грандмастеров. – Она положила ладонь на поверхность с рисунком в виде завитушек, больше напоминавшую мрамор, а не дерево. – Думаю, эта родом из Фулы. – Затем она что-то произнесла – и, как бы странно ни прозвучало подобное из ее уст, я опознал простое гильдейское заклинание. Хотя Сэди не прикоснулась к латунной ручке, та повернулась, и дверь открылась.
– Это ты сделала?..
– Я полным-полна бесполезных знаний. – Сэди вошла в мою комнату раньше меня. – А что-то полезное стоит поискать в других местах. – Она достала из кармана стальной портсигар и зажигалку. Замахала руками, прогоняя дым в окно, словно распугивая птиц. – Как же мне хотелось покурить! Папа категорически против. Говорит, это неподобающая для леди привычка, и к тому же уродливая…
Она предложила мне сигарету. Я с улыбкой отказался, закрыл свой фибровый чемодан и убрал с глаз долой, потом присел на край кровати и стал наблюдать за Сэди, которая беспокойно носилась по комнате. Я гадал, всегда ли они так жили, эти богатые и высокопоставленные гильдейцы; окутанные беспокойным дымом, солнечным светом, тайной. Мне пришлось напомнить себе, что это место – самое сердце всего плохого, что было в Англии. Эти клубничные обои, этот шкафчик с маркетри. Вся бесполезная блажь зиждилась на труде народных масс.
– Итак… кому принадлежит это место?
– Принадлежит? – Она повернулась с сигаретой в уголке рта и посмотрела на меня. Луч света с неожиданной безжалостностью подчеркнул толстый слой пудры у ее глаз. В конце концов, подумал я, мы все просто люди. И в грандмистрис Саре Пассингтон было нечто – некое знание или печаль, – чего я не понимал. Конечно, думал я, эти люди, управляя миллионами, могли бы хоть ощущать себя счастливыми. Она затушила сигарету в ароматической цветочной смеси. – По правде говоря, я никогда не думала о том, кто владеет Уолкотом. – Она помахала рукой, разгоняя дым, и ненадолго в задумчивости опустила голову. – Кто-то же должен, верно? Полагаю, этот кто-то – папа, раз уж Уолкот связан с Гильдией телеграфистов.
– Разве это не означает, что твой отец…
– …он и есть вельграндмастер. – Сэди бросила на меня очередной взгляд, полный намеков и противоречий. – Он отвечает за всю гильдию. Или думает, что отвечает.
Между нами повисла тишина.
– Раньше мы устраивали здесь замечательные игры в прятки, – в конце концов сказала Сэди. – Впрочем, рассказывают, что с одним парнем, который жил тут поколение назад или около того, случилась печальная история. Его нашли спустя несколько лет в чулане, высохшим, как старое яблоко. Да уж, эти слуги… Но теперь все изменилось. Все дети, с которыми я когда-то играла, выросли.
– Анна Уинтерс часто сюда приезжает?
– В прятки мы с нею не играли. А вот позже… – На лице Сэди возникло озадаченное выражение. – Я почти вижу, как она бродит по этим коридорам в старых сандалиях с дребезжащими пряжками. – Она покачала головой. – Но Анна, вероятно, никогда такой не была. Она очень уравновешенная и элегантная. Скажи мне, Робби. Какой она была на самом деле, давным-давно?
– Я думаю, в детстве мы всё воспринимаем по-другому.
– Хм-м. И этот старый дом у водопада. Ее бедные умершие родители. Эта ужасная тетя. – Сэди взяла со сверкающего туалетного столика расческу с серебряной оправой. – Я помню первый день, когда Анна появилась в школе Сент-Джудс словно из ниоткуда. Такое каждый год случалось. Всегда возникал кто-то, с кем невозможно было конкурировать. Неважно, что ты носишь, неважно, что ты делаешь или кто ты такой, всегда существует… Анна. И мы стали подругами. Это было чудесно. Анна выбрала меня своей подругой несмотря на то, что я неуклюжая, богатая Сэди Пассингтон, которая кое-что смыслит во многих вещах, но ни в чем не преуспевает, тащит за собой всю эту чертову гильдию и все эти особняки, будто громадные свинцовые гири… Каждый вечер она позволяла мне расчесывать ей волосы. – Все еще держа серебряную щетку, Сэди подошла к окну. – Когда Анна рядом, свет ярче, а тьма гуще – все преображается… О, Робби, у тебя наверняка припасены свои истории с ее участием… Прошу, возьми сигарету.