В зале для завтраков появились еще две ослепительно одетые персоны: мужчина с золотой цепью толщиной со швартов на шее и женщина в башмачках из сказки. Боудли-Смарты выглядели такими же неуместными и уродливыми, как и вчера, а грандмистрис Боудли-Смарт что-то громко говорила, размахивая руками и звеня браслетами. То, как она произносила гласные, указывало на какую-то английскую глубинку. Все эти вскинутые брови и шушуканья почти забавляли, когда не были адресованы мне.
Грандмастер Боудли-Смарт взглянул на меня, когда я уставился на него. Затем повернулся спиной и начал раскладывать кеджери. Я узнал скорее его, чем его жену – теперь сомнений не было, – но именно звук голоса грандмистрис Боудли-Смарт расставил все точки над «и». Она рассказывала предполагаемой подруге, которая изо всех сил старалась ретироваться, о некоем «заседании собратьев-искателей». При этом ее волнение настолько усилилось, что она отбросила всякие предосторожности относительно дикции. И я понял. Я был уверен. Я слышал такие голоса миллион раз, перекрикивающиеся друг с другом через заборы по всему Кони-Маунду, когда местные жительницы выбивали коврики во второсменник. Грандмистрис Боудли-Смарт была из Брейсбриджа, а ее муж с крысиным лицом, который покосился на нее и отправился уплетать обильный завтрак, был старшмастером Стропкоком, сверлившим меня взглядом в том кабинетике в «Модингли и Клотсон», говорившим, что я недостаточно хорош для Младшей гильдии инструментальщиков, позволившим мне прикоснуться к своему хилому кормилу. «Глаза и уши, сынок». Даже вдовий мыс на его лбу не изменился, хотя волосы поредели и поседели. Никаких сомнений. Не хватало только зажима для ручек и недокуренной сигареты в губах.
Старшмастер Стропкок с женой. Здесь, в Уолкот-хаусе, немыслимо богатые и называющие себя Боудли-Смартами. Это было еще более странно, чем мое собственное присутствие. Как они сумели провернуть такой явно волшебный трюк? В чем бы ни заключался секрет, у меня имелось преимущество. Вероятно, Стропкок отвесил слишком много оплеух и запугал слишком многих потенциальных подмастерьев, чтобы узнать одного конкретного юнца. Я налил себе еще чашку кофе и почувствовал, как руки перестали дрожать. Что ж, придется задержаться до конца празднества.
Белые стены обращенного к морю фасада Уолкот-хауса возвышались над отвесными белыми утесами, у подножия которых простирался белый песок. Утесы изгибались на восток от Солтфлитби, а затем поворачивали в сторону Фолкстона, словно укрывая это место гигантской рукой. Внизу, где вода была чище и голубее самих небес, застыли лодки, шныряли рыбы, колыхались яркие водоросли. Невесомые пловцы манили меня, пока я спускался по длинной лестнице.
– Это мастер Роб-б-б…берт!
Сэди, этим утром одетая в столь же скромный купальный костюм в синюю полоску, сколь роскошным был ее вчерашний наряд, выплыла из моря навстречу мне. В шапочке для плавания, оживленно касаясь меня мокрыми рыбьими руками, она сообщила, что вчерашнее происшествие почти не видела, но зато все слышала. Она смеялась и брызгала водой. Ну как же перевернулась эта огромная ваза!
– Робби, давай к нам, в воду!
Но я покачал головой. Я не умел плавать – Уити или Темза в этом смысле были непривлекательны, если знать, что в них попадало, – и у меня болела голова. Поэтому я сел на кристальный песок и стал наблюдать за купальщиками.
Вышмастер Джордж плюхнулся рядом со мной. Полосатый купальник демонстрировал, что руки и ноги у него худые, покрытые золотистым, как солнечный свет, пушком. Он со смехом отверг мои попытки извиниться за вчерашний вечер. Оказалось, такие выходки заслуживали похвалы. Да что там, однажды в чьем-то доме вышмастера стошнило на кучу чужих пальто, и до конца сезона его приглашали на ужин только ради того, чтобы он рассказал о случившемся… Мы замолчали. Мимо в жарком воздухе проплывали паруса, сопровождаемые перевернутыми отражениями. Купальщики добрались до платформы для ныряния и нежились, как тюлени. Бросив на меня виноватый взгляд, Джордж присоединился к ним. У этих пловцов была неугомонная энергия детей. Они смеялись и играли в воде. Бросались в воду, подымая тучи брызг. Я видел слуг, черные силуэты, витающие где-то на краю пляжа, клонящиеся, как болотные птицы, чтобы предложить подносы со льдом. Сэди вернулась ко мне, ее волосы прилипли к плечам.
– О, я понимаю, как ты себя чувствуешь. Попробуй это. Гарантированный способ прийти в себя. Мой фирменный рецепт.
Хрустальный бокал – такой же бесцветный, как океан, и такой же холодный, соленый, глубокий. Но мне действительно стало лучше, или, по крайней мере, я почувствовал себя иначе. А еще, сидя на солнышке, я заметил поодаль силуэт, идущий по берегу вдоль самой кромки моря. Серые шорты до колен, заправленная в них белая блузка, руки в карманах, длинные волосы и голые икры. Купальщики все еще смеялись, плескались, спорили о правилах какой-то сложной игры. Больше никто не заметил Анну Уинтерс. Жаркий воздух замерцал, растворяя ее на мгновение, как ветер задувает пламя. Я встал. Быстро передвигаться по этому сухому белому песку было все равно что бежать во сне. Мне потребовалась целая вечность, чтобы догнать ее.
– Ты знаешь, Робби, что это за вещество? – спросила она, не поворачивая головы, все еще глядя на море. – Мел для классной доски. Вот это все. Разве не странно?
Я посмотрел вниз на размытый песок, переводя дыхание. Теперь было очевидно, что она сказала это вслух.
– Почему, – выдохнул я, – ты не поговорила со мной прошлой ночью?
– Разве мы сейчас не разговариваем?
Покачав головой, я почувствовал, как зелье Сэди плещется в черепе.
– Но ты казалась такой раздраженной, что я объявился здесь. И то, что ты сделала со мной прошлой ночью, с вазой, выпивкой…
– Можно подумать, тебе понадобилась помощь, чтобы вести себя как неуклюжий пьяница!
– Я думал, мы друзья.
– В смысле, как ты с Сэди или с Джорджем?
– Это просто случайные знакомые. – Я замахал руками. – В конце концов, люди здесь такие же, как и везде. На самом деле, они намного хуже, потому что они просто живут, едят, пьют и ничего не делают. Теперь я это знаю, Анна. Это, наверное, единственное, что я о них знаю.
– Я действительно жалею, что ты пришел, Робби. Но, по крайней мере, ты зовешь меня Анной.
– И ты действительно хочешь, чтобы я ушел?
– Нет. Не сейчас. Ты здесь, не так ли? И, возможно, я была слишком сурова с тобой вчера…
Аннализа поглубже засунула руки в карманы. Ее волосы рассыпались по плечам, солнечный свет пробегал по ним вверх и вниз в такт с пульсацией волн. Накатила волна побольше, прозрачная, как стекло, изменив угол наклона ее ног. Я почувствовал, что мои брюки промокли до колен.
– Я знаю, что это не твоя вина, – сказала она, направляясь прочь от купальщиков к повороту береговой линии, ее прелестная головка была наклонена таким образом, что лицо превратилось в профиль на фоне сверкающей воды. – Я не виню тебя за то, что ты сделал, или за твою жизнь. Это никак не связано с тем, что ты радикал и мизер, а не какой-нибудь богатый гильдеец из Норт-Сентрала, вопреки тому, о чем ты сейчас думаешь. Эти люди ничем не лучше тебя, Робби. Я тоже это понимаю. Но ты не должен воображать, что они хуже тебя.
– Ты знаешь, что я видел госпожу Саммертон?
– Конечно, знаю.
– И знаешь, что она мне сказала?
– Могу себе представить. Поведала про ужасные события в Браунхите, смерть моей бедной матери и то, как спасла меня, вырастила и сделала все возможное, и что на самом деле я веду эту жизнь на ее деньги. Должно быть, рассказ занял большую часть дня, а потом ты забрался в ту ложу в Оперном театре, чтобы поглазеть на меня сверху вниз.
– Случившееся – часть и моей жизни, Анна. Моя мать была подругой твоей матери. Она тоже умерла. Просто это заняло больше времени.
– Мне жаль. Я все знаю. Но это в прошлом, верно? Мы взрослые люди. Мы сами сделали свой выбор. Вот почему мы сейчас здесь.
Мы шли дальше, под ярким солнечным светом, вдоль волн. «Еще недавно, Анна, – пришло мне на ум, – я бы согласился с каждым твоим словом о том, что с прошлым покончено. Но не теперь».
– Не могу отделаться от чувства, – осторожно проговорил я, – что раз у нас столько общего, пусть мы это и не осознавали, мы могли бы помочь друг другу.
Аннализа медленно моргнула. Ее ресницы были такими же светлыми, как и волосы.
– Думаешь, что знаешь, кто я такая? Вот откуда твоя проблема. На самом деле жаль, что я позволила тебе найти меня на ярмарке. Да, тогда было весело, но это также было ошибкой… – Она бросила на меня взгляд холоднее морских волн. – И теперь ты ходишь за мной по пятам, мучимый недопонятыми секретами.
– Ты другая, Анна. Как ты можешь это отрицать?
– Я не отрицаю. Но все люди разные, в каждом есть что-то особенное.
– Увиливаешь, только и всего. Ты…
– Что? – Она вскинула голову, солнечный свет сделал ее фигуру изящнее. – Ты хочешь сказать, что я похожа на Мисси? Или… как зовут то ужасное создание? Мистера Снайта? Поверь мне, Робби, ты ничегошеньки не знаешь! Они не такие, как я! – Она взмахнула руками, как будто отгоняя что-то, и сквозь них блеснуло темное море. Затем она остановилась и повернулась. Показала запястье. Конечно, теперь Отметина была на месте. Струп сверкал на бледной внутренней стороне руки, словно рубин.
– Вот это – я.
Я открыл рот, но он наполнился только тупой ноющей болью, которую я всегда испытывал в присутствии Анны, Аннализы – кем бы или чем бы она ни была. Эта боль нарастала даже сейчас, когда поднялся ветер и отбросил прядь волос ей на лицо; она продолжала расти, когда я думал, что дальше некуда, и поглотила меня. Но ее пронизанная светом плоть; сама сущность Аннализы… Я мог бы изучать ее вечно. Вены были такими тонкими, что я видел живую пульсацию в них, как будто под кожей метались голубые рыбки. Она вздохнула, топнула босой правой ногой по волнам и отдернула от меня руку.
– Ты действительно безнадежен, Робби!